Подмена - Имшенецкий Вячеслав Андреевич - Страница 30

— Эта, как так, волки скушали Житуху? Она всегда уходила от них, хитрая лошадь была, Васька Жухов её учил. Мне шибко не верится.

Парторг повернулся к эвенку:

— Гарновский сказал, что ноги переломила передние.

И опять не поверил старый таёжник. Тимка с карабином и рацией за спиной стоял рядом и слушал внимательно. Сидоров поднял полу меховой куртки, вынул из кармана большие часы, нажал кнопку. Открылась одна крышка, потом другая.

— Гарновский, что-нибудь дельное предлагал?

— Сказал, что с Удаяна они могут выйти на Серебрянку.

Сидоров с досады топнул унтом.

— И дураку понятно.

Светало. Заалели вершины заснеженных гор. Лёгкий ветер погнал сухие, как песок, крупинки снега.

— Спасатели, — крикнул Сидоров, — садитесь!

Додоев забрался в вертолёт, а Тимка быстро стал ему подавать спасательное снаряжение. В вертолёт заскочил Сидоров, прошёл в кабину, сел рядом с лётчиком.

Вертолёт стремительно поднялся вверх и взял курс на розовый от солнца далёкий зубец Главного хребта. В десять часов утра вертолёт завис над центральными отрогами. Взять высоту основной гребёнки хребта ему стало не под силу. Лётчик Саша решил схитрить, он уменьшил высоту и повёл свою машину мягкими зигзагами, намереваясь обогнуть гребёнку по ущельям.

Додоев и Тимка Булахов рассматривали складки гор. Петляя, вертолёт продвинулся к истокам реки Серебрянки. Ослепительно засверкала заснеженная долина. Черным окоемом окружали её отвесные скалы. Конец долины сверху походил на клюв птицы. Там парила на морозе вода, выдавленная из ледяных трещин.

— Вижу костёр, — спокойно сообщил Тимка.

Лётчик сразу же опустил вертолёт к земле. Увидел чёрное пятно на снегу. Сидоров поднял бинокль к глазам: серые угли и несколько головешек. И следы, уходящие к пролому между скал, занесённые уже позёмкой.

— Надо на землю ступать, — сказал Додоев, — искать будем.

Приземлить вертолёт Саша не рискнул. Под снегом могли оказаться скалистые обломки, трещины или коряжины. Перекосит машину, винты шаркнут по снегу — и авария. Анатолий Васильевич вытащил из-под сиденья мешок с верёвочной лестницей. Открыл дверцу, закрепил верёвочные петли на специальных зацепках, ногой сбросил лестницу вниз. От ветра она заболталась, как хвост дракона. Первым спускался Тимка с рацией за спиной. Каждую ступеньку ловил в воздухе ногой. Почувствовав твёрдую землю, встал, руками натянул лестницу. Додоев мгновенно проскочил двадцать верёвочных ступенек и встал рядом с Тимкой, вслед за ним плюхнулись в снег рюкзак и лыжи.

— Действуйте, как договорились, — прокричал на прощание Сидоров.

Вертолёт набрал высоту, перескочил через отвесные скалы и пошёл по ущелью в сторону Медвежьего зимовья. Начальник экспедиции решил там взять поисковую группу Колесникова и облететь долину реки Миренги. Он предполагал, что Петька с Таней, если они ещё живые, могут выйти туда.

Следы от костра вывели Додоева и Тимку Булахова на лёд Серебрянки. И пропали. Тимка пошёл вниз по реке, осматривая заснеженные бугры. В одном месте ему показалось, что под снегом лежит человек. Тимка скинул с плеч рацию, положил на лёд карабин. Раскидывая снег, он со страхом ожидал, что сейчас увидит… Облегчённо вздохнул — коряжина, застывшая во льду.

— Эге-гей, Тим-ка! — позвал из распадка Додоев. — Крик вспугнул стайку синиц. Тенькая, они пронеслись над рекой и исчезли в угрюмом ельнике. — Иди, — снова закричал Додоев, — я следы нашёл.

Тимка легко полез в крутую гору. Широкие, оббитые мехом лыжи назад не сдавали. Из-под снега шёл дурманящий запах растревоженного ногами свиного багульника. Тимка обошёл кусты шиповника и не заметил, что от его прикосновения шиповник уронил ягоды, и они, как застывшие капли крови, покатились по твёрдому снегу вниз, в ущелье.

Додоев шёл нагнувшись и трогал снег руками. Тимка нагнал его и тоже увидел следы, наполовину засыпанные снегом. Они ему не понравились. Следы «говорили» таёжникам, что Таня и Петька выбились из сил. Бороздили снег ногами. И, кажется, тащили друг друга волоком. Высокие глыбы Петька и Таня не обходили, а сохраняя силы, лезли через щель между ними. На шершавых камнях Тимка заметил шерстинки.

Додоев вытащил руку из меховой рукавицы, собрал шерстинки. Покатал их в пальцах.

— Таня оставила. Шапка у неё мехом наружу. Шла первой и тащила Петьку.

Угрюмые деревья, коченеющие от мороза, равнодушно смотрели на двух таёжников. Следы начали петлять. Они то уходили вверх, то снова шли вниз. За плоским камнем, с подветренной стороны, снег был примят. Ребята, по-видимому, пытались разжечь костёр. Кучка веток, пересыпанная снегом, горсть обгоревшего мха, сорванного с камня, лафтак бересты. Всё было сырое. Таня с Петькой, наверное, поэтому не смогли добыть огня.

К вечеру следы привели в заросшее кедрачом ущелье. Здесь Тимка заметил зимовье. Сначала принял его за камень, упавший со скалы и заваленный снегом.

Свежих следов у зимовья не обнаружили. Разворошили вокруг снег. Никого. Стали откапывать зимовье, используя вместо лопат широкие лыжи.

Волнуясь, Тимка рванул дверь зимовья. Не поддалась, примёрзла. Рванули вдвоём с Додоевым.

В сумерках рассмотрели жильё. Нары… Печка. Чурбан. Топор у порога, покрытый инеем. Котелок на гвозде. Людей не было. Из котомки Додоев достал толстый огарок свечи. Зажёг. Просмотрели под низкими нарами, за печкой. У двери под потолком Тимка прочёл старую надпись: «Зимовье рубили Саня Бурмейстер и его жена Нина». Додоев стал разводить в печке огонь.

— Ох, Санька молодец! Зимовьюшки везде рубит.

Маленько поохотится и уходит дальше. Кочует все равно, что эвенк, а сам вот русский. А зимовьюшки людям служат. — Додоев зажёг бересту, сунул её в печку под сухие дрова, закрыл топку плоским камнем. И сразу же затрещали щепки, потянуло дым в трубу. — Отдохнём, Тимка, немного, чаю сварим, а луна появится, пойдём дальше. Я здесь до революции кочевал, немножко помню.

Тимка сбросил с себя поклажу, снял с гвоздя котелок, чтобы нагрести снегу на чай. И увидел на дне котелка ровный листок бумаги.

Через минуту, развернув рацию, Тимка внеурочно ворвался в эфир:

— Центральная. Я — Норд. Центральная, отвечайте. Я — Норд. Приём.

Зашелестело в наушниках и сквозь помехи послышался ровный голос Букырина

— Я слушаю вас, Норд. Приём.

Тимка перевёл рычажок на «передача»:

— В зимовье на Стрелке обнаружены две записки,

Слушайте их текст. «У нас где-то заблудился старший группы Гарновский. Обещал здесь быть. Ждали двое суток. Вышли на поиск. Сейчас будем обыскивать правый склон водораздела, по нему он обещал подняться к нам на лошади. Как только обыщем, вернёмся обратно. Зимовье буду называть избушкой Бурмейстера. Открыли секрет государственной важности. Сообщим о нём в записке в случае, если нам будет грозить смерть. Жмыхин».

Тимка сделал паузу, спросил:

— Как поняли? Приём.

— Поняли. Читай вторую.

Тимка перевернул листок бумаги на другую сторону щёлкнул рычажком. Додоев ближе поставил свечу, чтоб Тимке легче было читать — записка писалась второпях, строчки сливались. «Следов не обнаружили. Ночью к избушке Бурмейстера подходили волки. Сегодня спустимся на дно Ильгинского ущелья. Думаем, что Гарновский вместе с лошадью обвалился туда. Кончаются сухари. Сюда больше не вернёмся. У нас осталось два патрона». Как поняли? — спросил Тимка.

— Поняли, — ответил парторг. — Что намерены делать?

— Дождёмся луны и выйдем к Ильгинскому ущелью. Какие результаты у вертолёта?

— Просматривает русла реки, но ничего утешительного. Желаю успеха. Докладывайте обо всём. До встречи в эфире. Тимка снял наушники. Додоев прошёл к нарам. Обратно. И опять к нарам.

— Ты, Тимка, главное, дух не теряй. Чаю надо пить да луну ждать, искать сразу будем. — Вскипятили чай. Эвенк вынул из кармана железную баночку, отвинтил крышку. — Ешь. Сало медвежье. Сразу руки и ноги перестанут жаловаться на усталость. — Тимка сидел не шевелясь. — Покушать, Тимка, надо, это, всю ночь будем ходить, а пустое брюхо в тайге — шибко плохой товарищ.