Подмена - Имшенецкий Вячеслав Андреевич - Страница 26

Прибывшие легко спрыгнули на землю. Первым к ним подошёл Додоев. Обнялся с бородачом, прижался к нему щекой.

— Здравствуй, Анатолий Васильевич. На хитрой птице ты прилетел. Совсем крыльев нет, а летит очень шибко,

— В Москве птицу выпросили, наша теперь будет. В Сибири пока у нас первых.

Чёрные цыганские глаза бородача стрельнули в сторону Петьки и Тани. Ивану Ивановичу он подал зелёный футлярчик.

— Очки тебе, старина, привёз, а то в чужих-то, не видишь ничего.

— Спасибо. Уважил, Анатолий Васильевич. Бородач подошёл к Петьке с Таней. Приятно улыбнулся, протянул руку Тане:

— Анатолий Васильевич Сидоров, начальник экспедиции.

Петьку он просто обнял, легонько шлёпнул по спине и крикнул лётчику:

— Саша, подай сюда кое-что.

Стоящие вокруг геологи, по-видимому, знали, что обозначает «кое-что». Они заулыбались. Лётчик Саша, как фокусник, выкинул из вертолёта мягкий брезентовый тюк. Он упал к ногам ребят и развалился. Иван Иванович ахнул. На брезентовом коврике очутилась груда белоснежного меха. Анатолий Васильевич запустил в неё смуглые руки, разворошил, выдернул меховую белую куртку, такую же шапку, рукавицы и унты. С поклоном, как подают хлеб-соль, преподнёс Тане. Она смутилась. Румянцем вспыхнули смуглые щеки.

— Спасибо, — едва слышно произнесла Таня.

Петьке тоже преподнесли такие же подарки.

— Носите на здоровье, — сказал Анатолий Васильевич, — если что-нибудь окажется не по размеру, одному человеку, — он посмотрел на Ивана Иванович, достанется на орехи.

Все засмеялись.

Но парторгу «на орехи» не досталось: унты, шапки, куртки и даже рукавицы оказались как раз впору. Колёсников пытался померить Петькины унты, но ему не дали.

— На твои ноги только чемоданы примерять, — пошутил Бурмаков, а сам стал напяливать Танину шапку, у него тоже отобрали и посоветовали примерить рюкзак.

Додоев сосредоточенно ощупал пальцами все швы на куртке, удовлетворённо причмокнул:

— Шибко красивая одежда, потому что швы крепкие, двойные.

Лётчик Саша отозвал в сторону Ивана Ивановича и что-то ему сказал.

— Конечно, — ответил парторг, — мы же давно с райкомом обговорили.

Они ушли в радиорубку и вскоре вынесли оттуда старый деревянный фотоаппарат на складных ножках. Поставили около солнечной стены штаба. Лётчик Саша вынул из полевой сумки небольшую белую простынь и попросил Петьку принести два гвоздя и молоток.

Простынь прибили к старой бревенчатой стене.

— Ну, ребятки, будем вас фотографировать, — сказал лётчик — срочно нужно на очень важные документы..

Сначала фотографировали Таню. Иван Иванович поправил ей воротничок и слегка скосил в бок чёлку. Он сделал именно так, как всегда нравилось Петьке. Потом Саша сфотографировал Петьку. Вытащил из аппарата деревянную окованную медью кассету, спрятал её под куртку и убежал в радиорубку.

У вертолёта собрались люди всех геологопартий. Слушали Колесникова. Поблёскивая голубыми глазами, он рассказывал:

— На вертолётах, братцы мои, я налетался в своё время до чёртовой бабушки. Полетели мы однажды на такой штуковине, все шарахаются, боятся, а мне дело привычное, я лёг спать.

— Слава, ты же больше двух метров.

— Не перебивай, Валерка, я спал калачом. Проходит полтора часа, я, естественно, пробудился, глядь в окно — мамочки мои! Вертолёт все над той же сосной висит, а земля крутится, словно шар голубой. Я к лётчику в кабину. Так, мол, и так, под нами родная планета вертится. А он аж зубами заскрипел. Знаю, кричит, не суйся не в своё дело — это мы крутимся. Посмотрел я наверх: и точно, винт на месте, а кабина на оси, как юла, аж поёт. Тут, конечно, — Колёсников закатил глаза под лоб, — зубами залязгаешь.

— Обожди, Слава, — попросил Гарновский, — а почему винт не вращался?

— Понятное дело, воздух спрессованный попался, пропеллер в нём и увяз. Тут, братцы, рост мой помог и железная моя выдержка…

— Колёсников, — крикнул с крыльца лётчик Саша, лишняя фотопластинка есть, иди, я тебя запечатлю, для твоей любимой.

— О, такое мне по душе. А всем вместе можно?

— В фотоаппарат не влезете, вдвоём можешь.

Вячеслав Валентинович осмотрел всех внимательно и выбрал Гарновского.

— С начальством буду рядом, пусть любимая знает, что я человек не хухры-мухры.

Таня видела, что Гарновский застеснялся, но пошёл охотно.

— Саша, на передний план возьми вертолёт или лучше лошадь Житуху.

— Будешь советовать, — ответил серьёзно фотограф, — вообще откажусь тебя снимать, не бог весть какая красота.

…Шумный день кончился. Быстро подкралась темнота. Кусочками байкальского льда засверкали далёкие звезды. Пылал костёр, лёгкие блики жаркого огня отражались на обветренных лицах сидящих вокруг геологов. Началось открытое партийно-комсомольское собрание. К самодельному столику встал секретарь молодёжной организации экспедиции, бывший военный моряк Анатолий Горбачёв.

— Товарищи, к нам поступили заявления от Жмыхина и Котельниковой о приёме их в комсомол.

Таня с Петькой, сидящие рядом с Додоевым, испуганно сжались.

— Кто давал рекомендации? — спросил Бурмаков.

Комсорг назвал фамилии. Приподнялся Колёсников.

— Надо зачитать заявления.

Комсорг встал в боевую позу. Петькино заявление подрагивало у него в руке.

— «Я перенесу любые испытания и не побоюсь смерти, если Родина будет в опасности, как это сделали все погибшие на войне…»

Чётко прочитал комсорг и заявление Тани: «…До последнего стука сердца защищать любимую Родину, как защищали её мои папа и мама…»

Комсорг поднял листок вверх.

— Какие будут предложения?

— Принять! — в голос сказали геологи,

Комсорг не стал считать поднятые руки и так было видно, что все проголосовали за Петьку и Таню.

— По просьбе комсомольской организации билеты вручит член ВКП (б) с 1915 года товарищ Сидоров.

Анатолий Васильевич рывком встал, подошёл к костру. В руках сверкнули красные книжечки с золотистым силуэтом Ленина.

— Ребята, вручая вам комсомольские билеты, мы верим, что свою клятву вы сдержите. — Он вручил Петьке и Тане комсомольские билеты, крепко пожал обоим руки.

— А теперь послушайте, товарищи, мою просьбу. — Он повернулся к собравшимся. — Здесь, в дикой тайге, у костра, мы впервые принимаем в ряды комсомола. Большое это событие, и пусть оно войдёт в историю будущей магистрали. В честь знаменательного события я предлагаю безымянный перевал на Главном хребте отныне на всех картах экспедиции именовать «Перевал Комсомольский». Пусть будущие строители великой магистрали знают, что задолго до них здесь прошли те, детство которых коснулось чёрное крыло войны. Пусть они знают, что юные комсомольцы вместе с нами, фронтовиками, в тяжелейших условиях с честью несли знамя любимой Родины. Называя перевал Комсомольским, мы передадим эстафету подрастающему поколению, тем юношам и девушкам, которые будут строить крайне нужную стране железную дорогу. И я знаю, что они будут благодарны нам, первопроходцам, и нашим комсомольцам Петру Жмыхину и Тане Котельниковой. Я верю, Петя и Таня перенесут трудности таёжной жизни, так же мужественно, как невзгоды и лишения военных лет…

Тут же у костра начальник экспедиции развернул планшет с контурами Главного хребта и красным фломастером написал: Перевал Комсомольский.

После небольшого перерыва геологи говорили о работе экспедиции. Снова выступал Сидоров, сообщил, что правительство не утвердило в проекте место, где геологи наметили бить туннель. Ему возразил Гарновский:

— Извините, Анатолий Васильевич, но поверьте мне — это место самое тонкое в хребте. Пробить всего двадцать километров. Подходы хорошие, можно с двух сторон пробивать, навстречу друг другу.

Гневом сверкнули чёрные глаза начальника экспедиции:

— Самое тонкое место, уважаемый товарищ Гарновский, государству обойдётся в сорок пять миллионов рублей золотом. И правительство отказалось, потому что таких денег сейчас в стране пет. Мне, например, кажется, что вы, Георгий Николаевич, поиском места для туннеля лично не занимались, а указали в хребте первую попавшуюся точку.