Башня молчания - Ильясов Явдат Хасанович - Страница 24

Об эмире Абу Ибаде, придворном халифа аль-Мамуна:

Со справедливостью этих слов соглашался даже халиф…

Придворный стихоплет Ахмед ибн Абу Дауд – блюдолиз, доносчик, продажная тварь – взял себе в жены в один год сразу двух девушек из племени Бану Иджль. Дибиль высмеял его:

Да, Дибиль был остер, злоязычен и не выбирал выражений, разоблачая гнусность насквозь прогнившего царского двора.

Может быть, излишне злоязычен?

Но ведь он был поэтом. А поэт не может обойтись без заострений и преувеличений. Таковы законы стихосложения. Бичевать пороки, сосредоточив на них, пусть через самый грубый образ, все внимание читателей, его право. Более того, обязанность. Для чего же иного нужен поэт? Жизнь не цацкается с нами, почему мы должны цацкаться с нею? Услаждать слух правителей – дело музыкантов и певичек.

Вот халифам и эмирам полагалось бы вести себя поприличнее, уж коль они считаются «тенью аллаха на земле»…

Понятно, почему Дибиль всю жизнь был в бегах. За ним охотились, он ускользал. Но однажды, – это случилось в Басре, – его сумели схватить.

Эмир Исхак ибн аль-Аббас приказал принести палку и бить несчастного. Затем его отпустили, и Дибиль бежал в Ахваз.

Но другой эмир, Малик ибн Таук, более мстительный, чем Исхак, послал за Дибилем, пообещав десять тысяч дирхемов слуге, которому велел поймать и убить поэта каким угодно способом. Убийца настиг старика в Сусе и умертвил после вечерней молитвы, ударив сзади по ногам палкой с отравленным наконечником…

То, что с поэтом-строптивцем обошлись так жестоко – не удивительно: здесь, на Востоке, привычны к издевательствам. Удивительно то, что нашелся негодяй, тоже «поэт», некий Хасан ибн Зайд, который восторженно, злорадно смакуя подробности, описал эту жуткую историю в грязной касыде, самонадеянно названной им «Неопровержимой», – с явной целью очернить поэта-страдальца и обелить мерзавца-эмира».

– Пусть у меня рука совсем отсохнет, – угрюмо сказал себе Омар, – если я напишу хоть слово в угоду царям и царевичам.

Поэзия – это мечта. Ее назначение – вовсе не подсобное служение часто меняющимся прихотям еще чаще меняющихся правителей. Она не служанка, она сама госпожа. Ее цель – вырвать, хоть на час, человека из серой повседневности и раскрыть перед ним в черных тучах просвет к сверкающим звездам. Она, хоть на час, облагораживает человека и его отношение к окружающей его глухой обыденности.

Есть ценности сиюсекундные, – есть ценности вечные, непреходящие.

…Резкий стук лошадиных копыт за оградой. Грохот в калитку. И зычный голос:

– Здесь живет Омар Хайям?

День и ночь гремели барабаны, ревели трубы. Празднично, с обильным угощением, с богатыми дарами, встречал Нишапур царевича. Пировали во дворце городского правителя. Пировали у главного судьи, а также у шейх уль-ислама. Затем у главы местных купцов. За три дня в городе наполовину сократились съестные припасы. Маленький Санджар не мог один съесть так много. Зато у него было много приспешников, и ели они куда больше…

Омар Хайям, закрывшийся наглухо дома, ничего об этом не знал. Правда, слышал краем уха непонятный шум, ощущал какое-то движение на улицах, но оно его не касалось. Три дня не спеша писал он рассказ о Дибиле. Вместо хвалебной касыды в честь царевича Санджара.

… Остановились отдохнуть во дворце окружного правителя, эмира Аргуша. Здесь к царевичу явились двое неизвестных, по одежде – мусульмане. Один предъявил визирю Фахру ибн аль-Мульку представительное письмо от государя Магриба, аль-Моравида; второй, как оказалось, приехал из Пенджаба.

Их привели сюда, как они сами об этом сказали, не столь дела торговые, сколь желание увидеть мир и завязать отношения с государями из дома Сельджукидов. Почетные гости. И снова – пир. Их обласкали, щедро одарили.

– Магриб – это где? – спросил после обильной еды Санджар.

– О! Далеко. На Западе Африки, – махнул рукой носатый магрибский гость.

– А Пенджаб?

– Это Индия, – объяснил другой гость, не менее носатый.

Разве что бороды у них не совсем похожи: у одного она более курчава, у другого – менее. Да еще у первого на голове – платок, перехваченный жгутом, у второго – тюрбан.

– Всем ли довольны приезжие? – осведомился добрый Фахр аль-Мульк. – Никто не обидел их у нас, ни в чем не отказал? Не дать ли провожатых, которые смогли бы показать им город? Здесь немало достопримечательностей.

– Всем довольны, слава аллаху! Спасибо. Мы уже осмотрели все местные достопримечательности. Но, жаль, пока не увидели главной.

– Какой? – нахмурился Санджар. Он часто щурил глаза и хмурил брови, полагая, наверно, что будущий царь должен выглядеть грозным. И только забывшись, допускал на рябое лицо обычное выражение. Надо сказать, глуповатое.

– Ведь здесь, в Нишапуре, живет, по слухам, поэт Омар Хайям? Искали – не нашли. Никто не знает, где его дом.

Глаза Санджара широко раскрылись. Он, удивленный, обратился к визирю:

– Разве он еще жив?

Фахр аль-Мульк украдкой бросил вопросительный взгляд на эмира Аргуша. Грубый степняк, не стесняясь, открыто пожал плечами.

– У меня есть свой поэт, Хусейн Абдаллах. – Он горделиво тронул усы.

– Хусейн Абдаллах? – удивился гость из Пенджаба. – О таком не слыхали.

– Хотите увидеть его? Я позову.

– Нет, спасибо. В другой раз. Сейчас мы хотим увидеть Омара Хайяма.

– Я его не знаю! – рассердился Аргуш.

Гость из Магриба – с тоскливым недоумением:

– Весь мир знает Омара Хайяма. Но у себя на родине он, как мы видим…

– Верно, пожалуй, сказано: «Нет пророка в своем отечестве», – вздохнул гость из Пенджаба.

– Пусть уважаемые гости пока отдохнут, – нашелся визирь Фахр аль-Мульк. – Мы устроим встречу с Омаром Хайямом…

Визирь хорошо помнил дружбу отца с беспутным поэтом. Омар когда-то играл с маленьким Фахром. Носил ему сласти. И рисовал козочек, резвых, с короткими рожками, беленьких…

Между царевичем и визирем состоялся напряженный разговор.

– Он безбожник!

– Он, дозвольте напомнить, спас вашу жизнь.

– Аллах спас меня его руками!

– Омар увековечил имя вашего отца, – да будет с ним благословение божье! – в «Меликшахских звездных таблицах».

– А мне… посвятил он хоть строчку?

– Да, Омар Хайям не пишет хвалебных касыд. Но ведь не пишет и злых сатир. А мог бы, при его-то ядовитости. И на том спасибо. Он у нас особый человек, и пусть останется таким. Нет в мире силы, способной его переделать. Если юный наш государь пригреет его, в народе скажут: «Царевич Санджар – правитель благородный и благодарный». Вы слышали отзыв гостей: «Весь мир знает Омара Хайяма». Они ждут. Что мы им скажем? «Мир не знает, какой он человек, – он такой, сякой»? Мир, ваше высочество, необъятен, и то, что для нас тут страшно, для них там смешно. Нам могут ответить: «Значит, вы еще не научились ценить поэтов по их труду и таланту. Это со временем может обернуться для вас бедой. Знайте хоть это». Они разнесут о нас по земле нелестный слух…