Индокитай: Пепел четырех войн (1939-1979 гг.) - Ильинский Михаил Михайлович - Страница 6

– Военный атташе Алексей Иванович Лебедев (говорят, что родился в рубашке. «Шрайк» – ракетный снаряд попал в первый этаж его дома в мае 1967-го, он брился на втором этаже и даже не обрезался) готов был залить спиртным каждого (деньги были не в моде), кто принесет ему хоть какую-либо электронную деталь от сбитого американского самолета. У Лебедева было тогда три помощника – подполковники Евгений Легостаев, Иван Шпорт и Илья Рабинович. Последний, как говорили, неудавшийся журналист, мог положить на бумагу, не выходя из кабинета, все, что добывали его коллеги. (Жив из них только генерал-лейтенант в отставке москвич Иван Петрович Шпорт, позже военный атташе в Вашингтоне и Праге.)

– Советская разведка во Вьетнаме (и это следует признать с большим сожалением) не была готова к началу войны. Если идеологические службы СССР, соцстран, международного рабочего и коммунистического движения, национально-освободительные силы с огромной скоростью и мощью развернули антивоенные манифестации, то средства внешней разведки за ними явно не успевали. Партийные общественные «рычаги» оказались гораздо сильнее.

В 1964–1965-х годах в посольстве, в резидентуре разведки Первого главного управления КГБ СССР в Ханое работали лишь четыре кадровых разведчика (включая шифровальщика) под дипломатическим прикрытием. И лишь один разведчик (дипломат), выпускник МГИМО 1962 года, в то время лейтенант Георгий Сергеевич Пещериков владел вьетнамским языком (остальные были словно «сапожники без сапог»). Ему «ассистировал» будущий ученый и «чистый» дипломат Александр Петров. В ГРУ во всех подразделениях спецслужбы не было ни одного специалиста, знавшего вьетнамский. (Первый лейтенант-переводчик появился в 1967 году.) А язык – не последнее оружие в арсенале разведчика. К концу войны в Ханое от ГРУ и КГБ работали уже более десятка специалистов-вьетнамистов. Но это было уже к концу войны. А в начале войны Георгию Сергеевичу Пещерикову (ушел из жизни 7 августа 1996 года) дорого давались его первые боевые ордена и медали. С некоторыми агентами он встречался по нескольку раз в неделю. Это было перенапряжение нервов, испытание силе, воле.

…В советской или российской исторической и «детективно-шпионской» литературе, в художественных или документальных фильмах я не припомню даже небольшого сюжета о Вьетнаме, в котором бы перед нами предстал советский супергерой – хотя бы «тень» Рэмбо. Почему? Излишняя советская скромность? Просто была не нужна «советско-патриотическая тема» в Индокитае, когда более мощно и эффективно звучала и действовала сила «планетарного» антиамериканизма, антиимпериализма, так называемой интернациональной солидарности народов, которая стала наряду с мужеством Вьетнама одной из главных составляющих победы над агрессией США. Была проблема и с цензурой, с суперсекретностью. Но главный цензор жил в нас самих. В журналистах, писателях, историках. Даже в геологах и геофизиках. Нет уже литераторов Михаила Луконина, Константина Симонова, Евгения Долматовского, Леонида Соболева, Юлиана Семенова, других «писавших и снимавших»… Нет ученых Зеленцова, Ворожцова, Эйдлина, Кожевникова, Исаева… Все они в нашей памяти, все они заочные вечные участники встречи воинов-интернационалистов 5 августа в Москве. Но их теперь «вечное отсутствие» – не оправдание тому, что из-под нашего пера не появились «тихие русские» и другие герои серьезных остросюжетных произведений.

И теперь мы подводим итоги, Вьетнам в своей политике оказался полностью последовательным. Он понес колоссальные потери, но выполнил поставленные стратегические задачи, сформулированные в Завещании Хо Ши Мина: страна добилась победы, объединения Севера и Юга в государственном плане. И не свернула со своего пути в 90-е годы. Верность клятве, могилам погибших – великое дело, которое мы стремимся нести.

Не изменился Вьетнам, несмотря на все, что произошло в мире в 90-х годах XX века, не забыл о чувстве благодарности советскому народу за помощь и поддержку. Один из немногих.

«5 августа» приобрело для нас, интернационалистов Индокитая, символическое значение. И это не просто день памяти. Это – день боли. И не только для нас. До сих пор по Вашингтону и Нью-Йорку, по улице Пенсильвании и по Пятому авеню несутся разбитые американские джипы с расчехленными пулеметами ветеранов вьетнамской войны. Они требуют недопущения новых военных авантюр в любом уголке планеты, в Европе, Азии, Латинской Америке, Африке, хранят память о прошлом.

Воспоминания – это то многое из всего малого, что у нас осталось… Мы прожили свою «Испанию 30-х», свою Великую Отечественную, свой Карибский кризис, свой Индокитай – Вьетнам, Лаос, Камбоджу, позже – Афганистан, теперь – Чечню…

Моя история любопытна тем, что я многое позволил себе увидеть и узнать. В мае 1945-го, когда уже кончилась война, я успел взорваться на бочках с бензином во дворе московского дома на Третьей Мещанской. Оперировали меня два брата Филатовых. Спасли. Лицо, глаза… Примерно через двадцать лет, закончив МГИМО по специальностям референта по странам Востока с вьетнамским языком, отправился в Индокитай открывать корпункт «Известий» после начала американских бомбардировок Вьетнама. Там прошли долгие почти девять лет войны. Там я стал свидетелем китайско-вьетнамского военного конфликта в феврале – марте 1979 года, напомнившего мне во многом военные события 1969 года на советско-китайской границе. Затем в 1980-м – Афганистан. Сегодня на Земле нет другого собкора – спецкора, который бы прошел в этом качестве и Вьетнам, и Афганистан, советско-китайскую и китайско-вьетнамские границы. Был еще Иван Михайлович Щедров («Правда»), но он умер в Париже (1987). Уникальный был журналист.

Мы, интернационалисты, на разных континентах, протянули друг другу руки, но не забыли о прошлом. Нам предстоит теперь взглянуть на прошлое исторически точно, без политических и идеологических предвзятостей, без априори «правых» и «виноватых». Ведь все действовали по своим законам, правам и обычаям. Поэтому попробуем теперь набраться гражданского мужества и откровения и признать стойкими бойцами тех, кто защищал небо Ханоя, и тех, кто сквозь огонь ПВО рвался к дельте Красной реки, бомбил объекты и тоже рисковал жизнью в военном кошмаре. (Более 4 тысяч самолетов было сбито только над Северным Вьетнамом.) В секретной военной сводке, датированной 1971 годом, указывалось, что на территории ДРВ находилось 735 американских военнопленных. Погибшие – не в счет. В другом документе от 1972 года значились 1205 человек – пилотов и других американцев. Это число значительно превышало 591 – именно столько было возвращено в США в начале 1973 года в ходе миротворческой операции «Возвращение на Родину». За кулисами этой операции шел большой военно-политический и дипломатический торг между США, Северным и Южным Вьетнамом при участии их союзников и партнеров.

Но если живых, хоть и трудно, но можно найти, то намного сложнее с погибшими и захороненными в джунглях, горах, на морском побережье. Для Вашингтона пилоты были героями; для Ханоя – врагами, презренно называемыми «зяк» или «бон». Аналогичное отношение было ко всем, кто участвовал в войне на стороне США. И наоборот: в Южной Корее, Таиланде, на Филиппинах, в Новой Зеландии и Австралии к тем, кто отправлялся во вьетнамское военное пекло, относились как к героям. Так или иначе эти люди тоже шли на фронт, почти на верную смерть. Порой не задумываясь, за чьи интересы, во имя чего. Они лишь знали, сколько стоили в год, месяц, в день их страх, их жизнь… У «Лиенсо» все было наоборот: знали, за что боролись, но без чека в банке. «Мы с собой везем лишь из пробки шлем и кусок крыла «Ф-105»!..» – пели тогда сегодняшние воины-интернационалисты.

Теперь мы знаем пролог и эпилог многих событий. Ненависть во время войны венчала многое. Девочка с ружьем конвоировала сбитого гиганта – американского пилота – и не стреляла в него даже при попытке к бегству. Это был приказ: летчик нужен был живым… Для послевоенного решения многих проблем.