Индокитай: Пепел четырех войн (1939-1979 гг.) - Ильинский Михаил Михайлович - Страница 41

– Джордж? Старина! Какими судьбами?

Лейтенант, взяв под руку Маккейла, потянул его к стойке.

– Девочки, пару двойных виски! Рад тебя видеть, Джо. А ты рассказывай! Давно приехал? Что в Штагах?

– Да что говорить? – улыбнулся Маккейл. – Два года назад окончил учебу. Инженер. Займусь здесь ирригационными работами.

– Вот идиоты! Послали тебя рыть канавы! – рассмеялся лейтенант. – Наши бомбы это делают лучше любого бульдозера. Ну, оставим это. Как дома в Ричмонде? Кого встречал? Как Мэри?

– В Ричмонде и вообще Виргинии не был уже лет пять. С Мэри разошлись. В Вашингтоне старых школьных друзей не встречал. А чем занимаешься ты?

– Чем и все, старик. Стреляю. Все это мрачно. Давай лучше выпьем. Когай[10], виски! Два двойных! Я воевал в Кхесани, Джордж. Ты знаешь, что это такое, мой милый?

– Слышал. Должен гам побывать.

– Но в Кхесани не нужны ирригационные работы. – Билл рассмеялся. – Лучше назовись там дворником. Тебе поручат отмывать кровь.

– Мрачный юмор, старик.

– Поживешь там, и ты поскучнеешь. Я сейчас знаю, что стоит лишняя минута жизни. И считаю, что ее лучше разделить с миленькой когай. С ней забываешь, что рядом война, пули, джунгли, колючая проволока на улицах. Не так ли, Тхань? – Билл резко притянул к себе вьетнамку, потрепал ее по шеке.

Тхань («Светлячок») улыбнулась.

– Но и с когай здесь держи ухо востро. Я выложил бы сто долларов, если бы узнал, о чем думает сейчас эта хорошенькая головка. – Билл прижал к себе Тхань. – Вот так же одна на днях в Кантхо переспала с полковником, украла из его сейфа секретные документы, пустила ему пулю в висок и скрылась. Оказалось, партизанка. Когай, а ты не Вьетконг?

Билл быстро пьянел.

– И если нас здесь убивают, то правильно делают. Если бы ты знал, что делаем мы. Мы убийцы, варвары, негодяи. Негодяй и я. Я убивал, Джордж. Сначала не хотел, – лейтенант громко расхохотался. – Ты слышал о Сонгми, Милай? О роте «Чарли»? Ах, нет?! Всего несколько дней назад я должен был убить трех женщин и ребенка. Ты не представляешь, что это такое. Я не хотел убивать. Но так делали все. Все! Ты понимаешь, все! Я смотрел на ребенка, он лежал и плакал. Мать я только что застрелил. Я поднял пистолет, чтобы убить и его. Но не смог этого сделать. Другой парень прострелил ему голову. Давай выпьем еще, Джордж… Он был маленький и беспомощный. Я не могу перестать думать о нем. Его лицо все время у меня перед глазами. Я не могу спать. Это невыносимо. Когай, еще пару виски…

– Прекрати пить, Билл. Ты ведь солдат.

– Я солдат? Я убийца, убийца!

– Мне противно видеть тебя, Билл.

– Тогда катись! Убирайся! Ты тоже будешь убивать. Как и другие. Не думай, что такой уж чистенький. Ты такая же сволочь, как и я. Здесь мы все одинаковы. Разница в том, что во мне что-то бурлит. Совесть? Ерунда! Совесть – всего лишь слово, придуманное людьми, чтобы замазать подлость. Совесть! Какой от нее толк? О совести поздно думать. Я знаю. Застрелиться, повеситься. Это все, что осталось. Но не могу. Когай, где же виски!

– Перестань паясничать, что с тобой происходит?

– То, что со многими. А коли ты другой, то оставь меня! Маккейл вышел из бара. Консьерж услужливо спросил:

– Вы не забыли, сэр? Ваш номер – сто двенадцатый.

Маккейл молча кивнул в ответ.

Медленно поднялся в номер. Развязал галстук. И ничком упал на кровать.

«Что творится? Завтра же лечу в Дананг, – пронеслось в голове Маккейла. – Этот Билл просто сопляк. Распустил нюни. Моральное состояние армии? А в Вашингтоне столько об этом говорят. Идиоты…»

Маккейл забылся во сне.

Через сутки военный транспортный самолет уносил Маккейла вместе с другими пятьюдесятью пассажирами в Дананг.

В самолете седеющий сержант тоном бывалого солдата поучал:

– Если нас подобьют, то быстрей выбрасывайтесь из самолета. По опыту знаю – в воздухе горим сорок секунд. Задний люк будет оставлен открытым. Выпрыгивать можно и через боковые двери. Однако нет полной гарантии, что не попадете под винты самолета. Чтобы нервы не расшатались в полете, постарайтесь уснуть. У кого будет плохо с желудком, тот уберет сам… Вода в бачке…

Маккейл, не обращая внимания на сержанта, заговорил со своим соседом:

– Ты из Дананга?

– Нет, из Кхесани. Лейтенант Джордж Кэмпбелл, морской пехотинец. А ты?

– Во Вьетнаме впервые. Лечу до Дананга, затем дальше, в Кхесань. Там проведу недельку. А затем дальше, в районы демилитаризованной зоны, в горные деревни на границе с Лаосом.

– Смотри, как бы «чарли» не нанесли тебе там визит.

– Чарли?

– Так мы, морские пехотинцы, называем партизан Вьетконга. Осторожней там, парень…

За таким разговором прошел весь полет.

– Благополучно приземлились, – вновь пробасил сержант. – Обычно под Данангом не везет. Не успеешь сесть, как «чарли» открывают огонь. Откуда бьют, обнаружить почти невозможно. Неделю назад разбили аэродром. Сожгли около десятка самолетов. Не забудьте надеть каски. И не снимайте, пока не уйдете с аэродрома. А то не ровен час…

– Порядком наскучил мне этот тип, – пробормотал Джордж, выбираясь из самолета.

– Обживешься, поймешь, что он прав. Будешь держаться за таких, как этот сержант. Иначе быстро сыграешь в ящик, – предостерег лейтенант.

– Ты тоже что-то становишься брюзгой, – огрызнулся Джордж. – Что только с вами не делают джунгли.

– Посмотрим, каким будешь ты через год, а то и через месяц. Ты, очевидно, еще не нюхал, что такое Вьетконг.

И вдруг… Это произошло в какую-то минуту. Но она была последней для Маккейла. Десятки ракет и мин обрушились на аэродром.

Несколько дней спустя в Сайгон из Дананга резиденту американской разведки пришло донесение:

«Джордж Маккейл убит при посадке самолета. Для района Кхесани пришлите новых людей. Положение в Кхесани становится все более тяжелым».

Глава V.

Вьетнамский синдром. Война нервов. Солдаты из роты «Чарли»

Сонгми

«Вьетнамский синдром» – это надолго. Это – для тех, кто там был. Во Вьетнаме. Но есть и еще другой комплекс – комплекс выжившего, вышедшего из огненного ада. Из Кхесани, например.

Беседуя с ветеранами вьетнамской войны в США, я понимал, что каждый пытался найти ответ на вопрос: «Почему убит тот другой, а не он?! Каждого подсознательно мучила мысль, что его жизнь оплачена смертью других солдат. Чтобы оправдать свое собственное выживание, избежать или превзойти разъедающее чувство вины, нужно отомстить за эту смерть. В военное время таким контрдействием мог стать не только ответный удар, но и расправа над мирным населением. «Так было во время Второй мировой войны, и особенно так было во Вьетнаме, – говорил мне американский журналист Редмонд, и я слушал его, пытаясь понять логику его мысли. А он продолжал: – Существуют даже ритуалы отмщения, это когда солдат получает возможность продемонстрировать свою силу и инициативу. Но поскольку на войне в джунглях подобных «ритуалов» не существовало, не было рукопашных и в большинстве случаев противника вообще не было видно, люди оставались наедине со своим горем, с чувством вины и утраты. Обратной стороной этого чувства становилась ярость.

Так, смерть Билла Вебера стала «поворотным этапом» в жизни роты «Чарли». Ты знаешь, что такое рота «С», рота «Чарли»? – спросил Редмонд и продолжал: – Вдруг мы поняли, что здесь могут убить каждого из нас, и решили отомстить за всех, пока мы не ушли».

Вы знаете историю лейтенанта Колли? В ней нет загадки.

Кадровый офицер, он больше не требовал соблюдения дисциплины, а, как и остальные, дал волю своим инстинктам. После нескольких засад, в которых люди получали ранения, его роту постигло несчастье: она попала на минное поле, где были выведены из строя двадцать процентов личного состава (четыре человека убиты, 28 – тяжело ранены). По другим сведениям, убиты были шесть человек, а ранены двенадцать. Но это детали для капеллана. Главное было в другом. Это событие обострило у оставшихся в живых комплекс вины. Один из них потом вспоминал так: «На твоих глазах умирали люди, а ты не был среди них». «Чувство вины заглушала тревожная мысль, что рота, как воинское подразделение, как единое целое, заменившее солдатам целый мир, перестала существовать», – говорил журналист.