Боги слепнут - Алферова Марианна Владимировна - Страница 49

Первым делом надо найти проходимца (желательно, известного репортера), который напишет, что Постум вовсе не сын Элия. Или что-нибудь в этом роде. Неизвестно кстати, кто на самом деле отец Летиции – говорят, Гарпоний Кар всего лишь ее приемный отец. Тут можно насочинять невесть что. Хорошо бы нанять Вилду. Ну конечно! Вилда всегда ненавидела Элия. Уж она такого напишет! Криспина рассмеялась, предвкушая. А маленькая Руфина – единственный прямой потомок рода Дециев. Тот, кто женится на ней, может… Надо это так открытым текстом и написать. Кто женится, тот может стать императором. А кто женится на Руфине? Кого выбрать в женихи? Луция Галла? Бенита? Луций Галл молод и холост, но недостаточно напорист. Бенит женат, но может развестись. А что если женить Руфину на Викторине Деции? Взять сперму старика, заморозить, когда Руфина достигнет зрелости – оплодотворить Юную женщину и пожалуйте – новый подлинный наследник готов.

Надо нанять Вилду. Пусть пишет. И надо пойти к Бениту и рассказать ему о своем плане насчет Руфины.

Криспина открыла справочник «Кто есть кто в Риме». Покрытый ярко-красным лаком ноготь скользил по именам. Вилда…

Криспина сняла трубку и набрала номер.

Помпоний Секунд еще раз перечитал письмо. Текст был не особенно хорош – суховат, незатейлив. Остряки-стилисты будут высмеивать неумелые обороты. Пусть их! Большинству кажется, что Рим устоит сам по себе, потому что – это Вечный город, это Великая Империя, это тридцать легионов, и этого достаточно. Но надо же что-то делать, чтобы остановить хаос. И надо что-то делать, чтобы остановить Бенита.

– Надо что-то делать, – повторил Помпоний Секунд вслух и протянул письмо Августе.

Летиция слушала сенатора вполуха.

– Ненавижу Бенита! – воскликнула с детской безаппеляционностью. – Если я против, значит его не выберут? Так? – она поставила подпись и на мгновение задумалась. – Я уезжаю из Рима, ты знаешь? На несколько дней. Бенита точно не назначат диктатором? – Она нахмурилась – сердце билось как будто не на месте – то в горле, а то вообще замирало.

– Точно не назначат, – зачем-то пообещал сенатор.

– А что консул Силан? Он тоже против Бенита?

Сенатор пожал плечами. Не стал говорить, что консул Силан подписать бумагу отказался. Разумеется, Силан готов на все, чтобы устранить сенатора Флакка. Помпонию Секунду Флакк тоже не нравится. Но что делать?!

Почему всем нравится Бенит? Почему римляне считают, что он так нужен Риму? Может, Помпоний выжил из ума, может, так постарел, что не понимает происходящего? А остальные понимают, прозревают, предвидят и потому не беспокоятся.

Бенит хочет власти – пусть получит. Трион неведомо где изготавливает новые бомбы – пусть изготавливает. Легионеры продолжают умирать от лучевой болезни – пусть. Империи грозит голод – что из того? Пока таверны полны жратвой, все столики заняты, все чаши полны. И театры полны, и Колизей. И гладиаторы дерутся. И ставки на них высоки. Что тебе еще надо, Помпоний?

Помпоний Секунд никогда не был особенно умен, а речи его были, мягко говоря, не блестящи. Он произносил средненькие речи, средненький человек среднего возраста и среднего роста. А тут он как будто и говорить научился. В речах появилась страстность. В оборотах – яркие сравнения. И роста он стал как будто высокого – плечи расправились, голова иначе теперь была поднята. У него явились вдруг поклонники – ходили за ним, просили автографы, на грудь прикалывали значки с его профилем. Однако он напрасно просил у этих людей помощи – они тут же исчезали, как мотыльки. Этих мотыльков привлекал аромат скандала и силы. Сенатору звонили по телефону, неизвестные, хриплые, похожие друг на друга голоса просили отказаться от войны с Бенитом, жить с молодым сенатором в дружбе и мире. Помпоний Секунд не желал внимать звонившим, швырял трубку. Тогда звонили другие (или все те же?) и угрожали недвусмысленно. И опять Секунд не желал слушать, опять прерывал разговор.

Помпоний побывал у Юлии Кумской. Ему нравился ее дом – не шикарный, но обставленный с необычайным вкусом, где каждая вещь подбиралась, как кусочек смальты для мозаики, ложилась в свое гнездо, и создавалась картина. Ничего особенного, ничего слишком дорогого, кричащего. Бюст на подставке, шелк песочного оттенка, зеленоватый ковер на полу, занавеси плотные, двуцветные. Кофейная чашечка с золотым ободком. Придя в этот мир, не хотелось уходить, особенно, когда за окном проливной дождь. Здесь от каждой вещи исходило тепло. Будто не кошка лежала на вышитой подушке, а гений. Может, в самом деле гений? У любого человека есть какой-нибудь талант. У некоторых – создавать такие дома.

– А может Бенит и не так плох? – проговорила Юлия задумчиво, откладывая письмо. – Я рада, сиятельный, что ты так озабочен судьбой Рима. Но, кто знает, может, Бенит – новый Юлий Цезарь?

– У нас уже был император, мнящий себя Юлием Цезарем. – Помпоний всегда недолюбливал Руфина и этого не скрывал. – И сколько людей стали несчастными!

– Правителя не должны интересовать отдельные судьбы. Ему надо думать о процветании государства в целом. А кто там гибнет и как – не все ли равно?

Помпонию показалось, что он ослышался. Прежде Юлия никогда так не говорила.

– Бенит вчера говорил то же самое, – не без сарказма заметил сенатор. – Не его ли слова ты повторяешь сегодня?

– Да, прежде я не принимала Бенита всерьез. Но теперь переменила мнение. И в лучшую сторону. А впрочем, обо всем этом не стоит думать. Я играю. И этим живу.

И не подписала письмо.

Норма Галликан возилась со своим малышом в таблине клиники. Малыш сидел на детском стульчике и весело гукал, раскидывая по полу таблицы с данными о пересадках костного мозга. Норма в черной тунике, в черных брюках в обтяжку, коротко остриженная и неимоверно похудевшая, выглядела то ли девочкой, то ли старушкой – не поймешь.

Бенит?

– Мерзавец! – вынесла Норма Галликан приговор и тут же подмахнула письмо. – Триона так и не нашли? – спросила она зачем-то у Помпония. – Мне удалась последняя пересадка. Не хочешь взглянуть на счастливчика? Не хочешь – как хочешь! Тогда иди отсюда и не мешай. У меня уйма дел. Не до твоих мелочей.

– Избрание Бенита – мелочь? – изумился Помпоний Секунд.

– Бенита не изберут. Этого не может быть…

От Нормы Помпоний отправился к Луцию Галлу, но того не оказалось дома. Так сказал слуга, на мгновение приоткрывший дверь и тут же ее захлопнувший. Было уже поздно. Сенатор поехал домой. Машина затормозила у дверей. И тогда от колонны портика отделился человек, закутанный в блестящий плащ, и подбежал к машине.

– Мне надо с тобой поговорить, сиятельный, – заявил незнакомец, клацая зубами. Он промок насквозь.

– Кто ты?

– Понтий. Я – человек. И я одновременно – исполнитель желаний. То есть я исполнял желания. А теперь меня отправили строить этот дурацкого Геркулеса. А я не для этого подался в исполнители.

Помпоний распахнул дверцу, и Понтий плюхнулся на сиденье. В машине было тепло. Понтий блаженно вздохнул. Струи дождя били по стеклам. Хорошо сидеть в машине и ехать, и ехать неведомо куда. И в конце пути откроется удивительный край, где зелень и солнце, и храмы. Элизий, что ли? – сам себя одернул Понтий.

– Знаешь, что за существа служат у Бенита исполнителями желаний? Нет? Почти все бывшие гении.

– В этом еще нет ничего криминального.

– А если я скажу, что это они разгромили редакцию «Либерального вестника»? И именно они сожгли базилику.

– У тебя есть доказательства?

– Я видел это сам.

– Мне нужны доказательства, – сухо сказал Помпоний Секунд. Парень ему не нравился. Похож на мелкого доносчика. Из тех, что шакалами вились вокруг крупной дичи во времена Тиберия или Нерона и доносили, чтобы захапать долю наследства несчастной жертвы. Чего добивается этот тип? Денег? Славы? Мести?

– У меня есть два десятка фотографий. Только с условием: возьмешь меня на службу.

Ага, вот и награда. Не доля имущества, но тоже кое-что существенное.