Вредность не порок - Ильина Лариса Анатольевна - Страница 6

Улучив момент, я подошла к Стасу и со всей силы шлепнула его по просторной спине.

– Привет, двоюродный! – Я заулыбалась, а он, почесав спину, улыбнулся в ответ:

– Привет, двоюродная! – и ловко ухватил меня за нос двумя пальцами.

Мы с ним посражались немного, бабка наблюдала за нами с улыбкой.

Стас работал у мамы уже давно, хоть и был старше меня всего на четыре года. Мы все его любили за добродушие и неизменное спокойствие. Мама утверждала, что телохранитель ей не нужен, с бандитами и хулиганами она и сама разберется (во что я абсолютно верила), но Стас стал незаменимым и надежным ее помощником в бизнесе. Ему она доверяла.

Погостив у нас три дня, они стали собираться, бабка явно печалилась. Как вскоре выяснилось, мама во время пребывания произвела своеобразную разведку. Ровно через неделю без всякого извещения прикатил Стас на джипе, который еле-еле влез в сарай.

– Стас! – Я сделала вид, что удивлена. – Что-нибудь случилось?

– Конечно, случилось! – убежденно ответил Стас. – Вера Николаевна решила, что вам тут много чего не хватает.

Бабка была сражена, я – нет, я-то свою маму хорошо знала, поэтому ожидала чего-либо подобного.

– Она тебя позвонить просила, может, еще чего надо.

– Ага! Самолет надо. «Боинг».

Стас принялся разгружать джип, но этого бабка уже не вытерпела.

– Нет, ну вы гляньте, люди добрые! – зарычала она. – Только вкатился – и давай из машины таскать!

Ну-ка быстро руки мыть – и за стол! Ишь ты…

Стас повиновался, я поплелась за ним, по дороге громко приставая:

– Видимо, твоя тетушка, Стасик, задумала сделать здесь евроремонт. Провозишься все лето! Бедный, бедный Стасик!

Поскольку «Стасик» звучало более похоже на «ослик», изловчившись, двоюродный братик дал мне в сенях щелбан.

И вот теперь, приехав очередной раз навестить дочь, мама с удовлетворением рассматривала воплощение своих замыслов. Ловко орудуя кухонным ножом, она готовила очередной кулинарный шедевр, переговариваясь с жарящей картошку бабкой Степанидой.

Не чувствуя собирающихся над моей головушкой грозовых туч, я с радостной улыбкой влетела в горницу. Семейство встретило меня веселым: «О-о-о!»

Моя руки, разглядывая разлившийся синяк и припухшую кисть, я оглянулась на маму и вдруг заметила ее насупленные брови и потемневшие глаза. «0-го-го! – поняла я. – Сейчас кому-то придется туго». Где-то в глубине души я смутно подозревала, что это буду я, но надежда все же теплилась.

– Ну-ка за стол! – повысив голос, скомандовала бабка Степанида.

Мы дружно промаршировали за стол, распространявший волшебные запахи. За столом все весело болтали и смеялись, обмениваясь последними новостями. Незаметно косясь на маму, я поняла, что головомойка все же ждет меня. Поужинав, не успели мы встать из-за стола, как вдруг за окошком грохнуло так, что от неожиданности я пригнулась. Темнеющее небо разорвали ослепительные молнии, и на Горелки обрушился водопад.

– Ох ты! – запричитала бабка, сунувшись к окошку. – Откуда ж ты, хлебалка, взялся? Ох, положит же все!

Схватив непромокаемый плащ, бабка Степанида рванула прочь из горницы. Следом за ней вылетел Стас.

– Игорь! Они вдвоем не справятся! – воскликнула мама.

– И то! – отозвался, натягивая резиновые сапоги, отец.

Как только за ним закрылась дверь, мать развернулась ко мне и сурово спросила:

– Ну? И что здесь происходит?

Я опешила.

– А… Ужин, потом гроза…

– Не юродствуй! – строго оборвала она меня. – Не маленькая! Это что?

Не сводя с меня сердитых глаз, она, словно фокусник, извлекла откуда-то листок, развернула и сунула мне.

Впору было присесть и начать рвать на себе волосы. Как я могла? Хотя в той спешке, в которой мы летели с пляжа, можно было забыть обо всем. Весь ужас моего положения состоял в том, что мама слишком серьезно относится к подобным вещам и спорить с ней бесполезно.

– А это? – Она сурово указала на мою, ноющую руку, которую я поспешно спрятала за спину.

– Маму-уся! – тоскливо заныла я. – Это же просто шутка! Честное слово!

Без подготовки трудно было врать что-либо убедительное, но и останавливаться тоже было нельзя. Поэтому я на ходу сочиняла рассказ, что мы так веселимся с подружками, меняем почерки и для смеха пишем с ошибками.

– Ты хочешь, чтобы я сейчас надела сапоги, плащ и их навестила?

– Мама, мне не три года. – Я повысила голос, прекрасно понимая, что девчонки не ответят на вопрос одинаково. Ира тут же поделится своими мыслями об этом Володе, а Надька наплетет такого, что сам черт не разберется.

– Ты знаешь, кто это писал?

– Мам, ну это же ерунда! Прекрати, опять весь дом на уши поставишь! Ну что здесь особенного? Чего ты переживаешь-то?

– Малышик…

– Я не малышик!

– Стасенька, поверь мне. Такие «шутки» добром не кончаются. Сейчас лето, поедем в Москву! Ты уж сколько там не была! Все здесь торчишь! Неужели даже не соскучилась?

Видя, что мама немного сбавила обороты, я миролюбиво ответила:

– Никуда Москва от меня не денется. А здесь воздух, река, лес. Да и учебный план у меня. Экскурсии! Я не могу!

Прения продолжались. Мама находила все новые и новые причины, чтобы увезти меня с собой, я также старательно приводила доводы, почему должна остаться.

Возвращаться в раскаленную пыльную Москву совсем не хотелось. Наконец вернулись из огорода бабка Степанида с мужчинами. Мы объявили водяное перемирие, мама принялась хлопотать вокруг промокших насквозь сельскохозяйственных героев.

– Чайку сейчас – самое время! – пробасил Стас. – Захолодало…

– Да, – подхватила бабка. – И откуда такой аспид только взялся! Чуть успели! Одна бы я пропала!

Тут все расчувствовались и стали угощать друг друга чаем и конфетами. Выпив по чашечке (а перед этим – по рюмочке), расслабились, подобрели и начали рассуждать о русских обычаях и народной мудрости. Соглашались друг с другом во всем, даже если три минуты назад утверждали совсем обратное. Закончилось все пением русских народных песен, ведомых уверенным маминым сопрано.

Проснувшись утром, я сладко потянулась, но, вспомнив свою вечернюю промашку, нахмурилась. Хотя, судя по тому, что мама в данный момент не сидела на краешке моей кровати, можно было предположить, что буря миновала. Полежав еще минут пять и окончательно уверив себя в благополучном исходе, я замурлыкала песенку и поднялась. Почти сразу же дверь приоткрылась, и я увидела маму. Встретившись со мной взглядом, она заулыбалась:

– А я слышу – мой малышик поет!

Этого было вполне достаточно, чтобы испортить мне настроение, но далее последовала насторожившая меня фраза, поэтому обидеться я забыла:

– Вставай скорее! Мы все тебя ждем!

Куда это они меня ждут? Это зачем еще? Я все равно никуда не поеду! Просто бред какой-то! Увижу этого Вовика, башку сверну! Я торопливо оделась, причесалась, застелила кровать. Выглянув в горницу, увидела, что все уже сели за стол, на котором красовались оладушки, домашний творог, сметана, варенье и прочие вкусности, приберегаемые бабкой, по-моему, исключительно для мамы.

– Эй, эй! – заволновалась я. – Без меня не начинайте!

– Да, да! – тут же откликнулась мать. – Ждем!

Она подозрительно весело улыбалась. Переведя взгляд на Стаса, я увидела, что он с трудом удерживается от смеха, а в его глазах водят хоровод веселые чертенята. Один лишь папа сидел с более-менее приличным выражением лица. «Ох, не к добру это!» – решила я, направляясь чистить зубы.

За столом царило подозрительное благодушие. Все шутили и смеялись. Наконец мне удалось выяснить, что после завтрака они уезжают домой.

– Я вчера забыла сказать тебе, Стасенька! – улыбаясь, вспомнила мама. – Мы и приехали не ко времени, потому что я уезжаю. На пару недель. А то ты, думаю, ждать нас будешь. У папы в академии, сама представляешь, что за время.

– А-а! – я понятливо закивала. – Теперь ясно! То-то я удивилась…

Это было сказано из вежливости, на самом деле я задумалась, а почему тогда она пыталась переманить меня в Москву? Сама уедет, папа до ночи будет возиться с двоечниками, а я?