Вредность не порок - Ильина Лариса Анатольевна - Страница 57

– Пошли, чего встала? – буркнул сзади стайер номер один, и мы направилась в общественное заведение.

Минут через пять мы вернулись обратно, меня конвойный все время подгонял и поторапливал, я поняла, что находиться на улице он опасается. Очутившись снова в доме, я прошла в гостиную, потопталась, не зная, что делать, тут меня окликнули:

– Эй, иди на кухню…

Я обернулась. В дверях веранды стоял Седой и для большей ясности дублировал указание рукой. Перед глазами мелькнул небольшой затянувшийся шрам, я живенько подхватилась и направилась в указанном направлении. Поворачиваясь, я успела заметить за спиной Седого еще двоих. "И сколько же их здесь? В гостиной трое, на веранде трое, один на кухне, один за мной смотрит…

Шесть.., семь.., восемь… Однако… Даже если Ефим вернется вместе с Совой, мало ему не покажется…" Пока я подсчитывала имеющиеся людские ресурсы. Седой добавил:

– Пожрать приготовь… И быстро…

«Вот так! – Я чуть не споткнулась о кухонный порожек. – Опять! Да что же это делается! Белые пришли – грабют, красные пришли – тоже, понимаешь…»

Таким образом, я снова оказалась на этой проклятой кухне. Не скажу, что до этого настроение у меня было хорошее, теперь же оно испортилось окончательно. Я раздраженно хлопала дверцей холодильника, злобно громыхала кастрюлями и шипела сквозь зубы на манер африканской гадюки. Притащившийся вслед за мной на кухню конвойный долго уворачивался от свистящих над его головой ножей и сковородок, наконец не вытерпел и пересел в дальний угол, поближе к высокому носатому парню в голубой футболке. Тот, вцепившись обеими руками в приклад автомата, давно уже превратился в изваяние, не шевелясь и не сводя с меня испуганных глаз.

Приободрившись тем, что смогла в такие короткие сроки безмерно запугать обладателя столь грозного оружия, я разошлась вовсе и даже кокнула в запале суповую тарелку. Но тут на звон разбитой посуды в кухню заглянул Седой, я сразу присмирела и моргнула ему в лицо честнейшими глазами.

– Ты, мать твою за ногу, осатанела? Какого черта ты гремишь? Проблемы с головой?

– Нет, – тут же призналась я, – никаких проблем… – после чего скорчила жалобную физиономию и трогательно сжала кулачки, – ..я ее нечаянно разбила…

Вы же сказали быстро, а народу много.., а я одна.., я тороплюсь…

Седой сверкнул белками глаз и сердито засопел.

– Мамонт, слышь.., помоги ей.., чего попросит…

После чего Седой удалился, а мой конвойный встал.

– Мамонт… – прошептала я, качая головой, и, не удержавшись, фыркнула.

Мамонт не обиделся, напротив, он довольно мило улыбнулся и спросил:

– Ну чего делать?

Я быстро сориентировалась:

– Картошку почисть…

– Картошку? Я? Не-е… Картошку не могу. Банку открыть или стол протереть…

– Стол я и без тебя протереть смогу! – Я разозлилась.

Мне, что ли, картошку на девятерых чистить? Это ж полведра надо! – Тебе чего сказали?

Но парень упрямо прищурился, тогда я развернулась к двери и позвала:

– Семен!

– Да ладно, – торопливо буркнул Мамонт, досадливо вздыхая, – черт с тобой… Где твоя картошка?

Я ткнула пальцем в угол, он выволок мешок на се дину кухни, еще раз вздохнул, окинул кухню несчастным взглядом и обрадовался:

– Серый, помоги…

Носатый в первое мгновение вытаращил глаза, но потом, видимо, сообразил, что отнекиваться бесполезно.

Минут через сорок все было готово, я робко высунула голову в дверной проем и огляделась. Седого в гостиной не было, зато остальные по-прежнему прилежно таращились в окна. «Неужто они так Ефима боятся?» Оглянувшись, я увидела, что Мамонт и Серый стоят ко мне спиной, и неслышно просеменила в центр гостиной.

Дверь на веранду была наполовину прикрыта, я направилась туда, но тут вдруг оглянулся Ушастый и рявкнул:

– Куда?!

Я подпрыгнула на месте, дверь веранды распахнулась, и Седой заорал мне в лицо:

– Почему она здесь ходит?

Из кухни шустро выскочил раздосадованный Мамонт и ухватил меня за руку.

– Да я только хотела сказать, что все готово… – залепетала я, демонстрируя на всякий случай сильный испуг. – Идите кушать…

Седой немного помягчел и кивнул Мамонту:

– Ладно…

Тот мою руку выпустил, и мы мирно направились в кухню. Кушали они попарно, я сбилась с ног, перемывая тарелки и вилки, потому что на восьмерых посуды не хватало. Пот с меня катился градом, у плиты всегда жарко, а тут еще на улице здорово потеплело, а окна открывать не разрешалось. Вероятно, в целях безопасности.

Когда наконец эта экзекуция закончилась, я устало плюхнулась на табурет и безразлично заглянула в кастрюльку. Нет, есть я уже не хочу. То есть не могу… Теперь мне ясно, отчего последние несколько дней я перехожу из рук в руки, словно почетное полковое знамя. Эти уроды просто не умеют готовить.

– Чего сама не ешь? – миролюбиво поинтересовался Мамонт, с удобством расположившись на длинной деревянной скамье.

Я дернула плечами и вяло отмахнулась:

– Потом…

Мамонт понятливо покивал, поджав губы, а потом спросил:

– Неужели устала? А я уж решил, что ты двужильная.

По городу носилась, словно верблюд по пустыне…

Он усмехнулся, я усмехнулась тоже, вспомнив, как мы летали очертя голову.

– Ты чего убегала-то?

– А ты чего догонял?

– Так.., поговорить…

– А чего тогда молча бегал? Вот бы и говорил…

Мы посмотрели друг на друга неодобрительно и рассмеялись.

– Веселитесь? – вздохнул кто-то в дверях, мы разом заткнулись и поскучнели. – Иди пока, Мамонт…

Позову…

Седой неторопливо прошел к скамье, где еще секунду назад хохотал Мамонт, и сел. Я поднялась и занялась грязной посудой. Склонив голову набок, он задумчиво следил, как я счищаю в помойное ведро огрызки. Что означало это молчаливое разглядывание, оставалось загадкой. Решив наконец, что хуже не будет, я повернулась к Седому лицом.

– Можно я окно открою? Дышать невозможно…

Подумав немного, Седой кивнул. Я распахнула створки, с облегчением вдохнув свежий воздух. Однако сидел Седой так, что с улицы его не видно, а я как на ладони.

Случайно или нет? Может, я здесь в роли наживки? Я побарабанила по раме пальцем. Хорошо это, для меня или плохо?

– Чего тебя, такую шуструю, в здешнюю глухомань занесло? – поинтересовался вдруг Седой.

Я заворочала извилинами. Что именно он называет глухоманью? Очень похоже, что у нас назревает разговор по душам. И как же мне себя вести?

– Вы ж меня сами сюда привезли.

Он засмеялся:

– Ладно ваньку-то валять… Верно Гордей сказал: похоже, мозгов у тебя больше, чем у иного мужика…

Такая космически необъятная похвала из уст умнейшей половины человечества непременно вызвала бы у меня счастливую истерику, если бы я и сама кое о чем не догадывалась: я умнее не иного мужика, я умнее многих мужиков… А Седой, продолжая довольно смеяться и крутить головой, возьми да брякни:

– Что, душа моя, опять Ефим пасьянс раскладывает?

Озадачилась я безмерно:

– Что? Пасьянс? Зачем?

Седой пожал плечами и развел ладони в стороны:

– Скучно ему… Развлекается, наверно…

Пока я ломала голову над его словами, он продолжил:

– А чего ты там про Мутного говорила? Ну на конюшне? Кончил Фима Мутного, да? А про Белого откуда знаешь?

Я застенчиво улыбнулась:

– Так… Просто услышала…

– Ага… Просто услышала. И чего услышала?

– Да ничего… – Тут Седой сдвинул брови, я торопливо объяснила:

– Гордей у Белого. И все.

– И все, – снова как попугай повторил Седой и посмотрел на потолок. – И все… Гордей, значит, у Белого…

Так… Ефим где?

– Не знаю… Честно. Он уехал.

– Когда вернется?

– Не знаю, мне ничего не говорили… – – Чего ж тебя с собой не взял? – Седой покряхтел и потянулся к чашке:

– Плесни-ка чайку…

Пока я возилась с заваркой, мой собеседник задумался, машинально постукивая ногой по скрипящей половице, чем здорово меня раздражал. Скрипел Седой довольно долго, потому что чайник на плите никак не хотел закипать, как я его ни гипнотизировала. Наконец раздалось долгожданное бульканье, и я сняла чайник с плиты.