Пожелайте мне неудачи - Ильин Владимир Леонидович - Страница 11

Наконец, шум, вызванный уборкой палаты, прекратился, и я услышал голос своей пассии:

– Ладно, я пошла… Тебе что-нибудь нужно, Виктор?

Пауза. Потом – еле различимый, но вполне внятный мужской голос произнес:

– Какое сегодня число?

– Двадцать четвертое ноября, среда, – равнодушно-вежливо, как «говорящие часы», произнесла Жанна: видимо, она научилась не удивляться тому, что ее пациенты способны потерять всякую ориентировку во времени. Тем не менее, сказать Стабникову, который час, по собственной инициативе, без наводящих вопросов, она и не подумала. – Так что тебе принести?

Было слышно, как Виктор хмыкнул.

– Можно подумать, – скептически произнес он, – что вам разрешено что-нибудь приносить мне!.. На кой черт вы предлагаете мне свои услуги? Чтобы лишний раз показать, какая вы заботливая и милосердная?

– Успокойтесь, что это вы так разнервничались, больной? – В голосе Жанны проскользнуло едва сдерживаемое раздражение – уж к этому времени я ее хорошо изучил. Слово «больной» она выделила особой интонацией. – Или желаете, чтобы я сделала в журнале для Риммы отметку о том, что плановая инъекция не принесла результата и вы нуждаетесь в дополнительной дозе? А может, вызвать санитаров с «распашонкой»? – (Тесное общение с медперсоналом обогатило мой лексикон некоторыми жаргонными терминами, и я знал, что милое словечко «распашонка» означало здесь смирительную рубашку).

Стабников что-то невнятно пробормотал, и я услышал шаги Жанны по полу. Очевидно, она направлялась к двери.

– До свидания, Виктор, – вежливо сказала она на прощание.

Он промолчал.

Что ж, было вполне естественно, что человек, проведший последние полгода в глухом заточении, не знает, какое сегодня число. Я допускал, что у него наверняка имеются и другие странности – было бы удивительно, если бы в таком месте аномалий не возникло. Однако, если судить по тому тону, каким к нему обращалась медсестра, разум еще теплился в Викторе Стабникове, и это не могло не радовать меня. Всё шло, как было задумано. Кроме того, по короткому, но красноречивому разговору между Жанной и моим предшественником можно было сделать вывод о том, что Виктор обладал сильной волей и мужеством. Тем, кто запихнул его в эту одиночку, не удалось сломить или запугать его. Возможно, они не очень-то к этому и стремились, но все равно такое поведение со стороны человека, обреченного заживо сгнить в этом склепе, вызывало невольное восхищение…

Когда я сделал вывод, что Жанна направилась к двери, то нажал кнопку на передатчике, послав в эфир особый радиосигнал, отключивший «липучку» на «клопах» и «комаре». Стук в наушниках подтвердил, что микроскопические устройства упали на пол. Если я не ошибся – внутри палаты.

Потом я выждал некоторое время, чтобы исключить возможность возвращения Жанны: мало ли, может быть, она забыла что-нибудь. В то же время тянуть резину не стоило: с одной стороны, Стабников мог уснуть, а с другой, каждая минута была дорога, потому что мне нужно было успеть получить максимум информации за каких-нибудь два часа. Насколько мне был известен распорядок дня в лечебнице, в восемь часов сменщица Жанны Римма должна была принести в палату ужин, а в девять больных ожидала «плановая инъекция», предназначенная для того, чтобы обеспечить спокойный сон не только им, но и обслуживающему персоналу, которому выпала нелегкая участь ночного дежурства в психбольнице. Да и емкости батарей тех устройств, которые мне удалось подкинуть в палату к Стабникову, используя свою ненаглядную в качестве носителя, хватит ненадолго.

Что ж, пора было начинать. Я глубоко вздохнул, выкрутил ручку громкости передатчика ло отказа и включил амплитудную модуляцию низкой частоты. В палате сейчас должно было раздаться легкое жужжание, отчетливо различимое на расстоянии нескольких метров. Я представил, как, сидя на скомканных простынях, Стабников прислушивается к этому звуку, неведомо откуда доносящемуся до него. Вот он встает с кровати (еле слышно взвизгнули пружины), и взгляд его упирается в еле видимую черную точку на полу возле двери. Сейчас он подойдет к передатчику (показалось мне, или действительно раздались легкие шаги босых ног?), наклонится, возьмет «комара» двумя пальцами и поднесет к лицу, чтобы хорошенько рассмотреть. Именно в этот момент я отключил трансляцию сигнала вызова и поднес к своим губам чувствительный микрофон. Одновременно запустил подсоединенный к приемопередатчику магнитофон.

– Здравствуйте, Виктор, – сказал я не без торжественности в голосе. – Не бойтесь, это не галлюцинация. У вас в руках – передатчик типа «комар». Кроме него, в палате находится парочка чувствительных микрофонов, так что мы с вами можем беседовать все равно что по телефону. Вам достаточно держать передатчик возле уха, а говорить вы можете не повышая голоса. Скажите что-нибудь.

Я умолк. Некоторое время в наушниках было тихо, и я успел испугаться: неужели что-то из микротехники повредилось при падении на пол, и контакт не состоится по техническим причинам? Или Виктор по каким-либо причинам откажется разговаривать со мной?

– Кто вы? – тихо, но отчетливо послышалось через микрофоны, и я облегченно вздохнул. Спина моя вмиг стала мокрой. – И чего вы от меня хотите?

Связь действовала. Теперь надо было убедить своего невидимого собеседника в чистосердечности своих намерений и в том, что я – на его стороне.

– Меня зовут Кирилл, – сказал я. – Сейчас я нахожусь в пятистах метрах от вас, за оградой того богонеугодного заведения, в котором вас держат. Поймите, Виктор, сейчас нет времени объяснять вам, как я вас нашел и каким способом вышел на связь с вами. Могу сказать только, что мы с вами – коллеги…

– Были, – сумрачно поправил он меня.

– Да-да, – торопливо согласился я. – То есть, я тоже работаю в Комитете.

Впрочем, вы уже наверное об этом догадались по той технике, которую я использую для связи с вами. Скажу вам больше: полгода назад я был нанят неким полковником по прозвищу Генон для участия в одной операции, которая носит чрезвычайно секретный характер и называется Опекой…

– Прекрасно, – с плохо скрытым раздражением сказал Стабников. – И зачем же я вам понадобился?

– Я хочу, чтобы вы ответили мне на ряд вопросов.

– Зачем?

А действительно – зачем? Чего я добиваюсь? Неужели информация об Опеке, которую я тщусь получить от него, нужна мне лишь для удовлетворения зуда любопытства, не больше?.. Я понимал скрытый смысл вопроса Стабникова. Он хотел получить подтверждение того, что всё то, что я узнаю от него, будет обращено против Опеки. Ведь именно против Опеки он поднял безнадежный, обреченный на быстрый провал «бунт на корабле», и теперь он желал знать, собираюсь ли я поступить в будущем так, как полгода назад поступил он. Беда была в том, что я и сам этого до сих пор не знал, потому что решить это можно было бы лишь после того, как раскроется тайна Опеки…

– Для меня это очень важно. Видите ли, я занял ваше место в этой команде, Виктор…

– Ну и как? Нравится? – хмыкнул он.

«Не отвлекайся, – мысленно просил его я, – и не упирайся как баран. Что тебе стоит ответить на мои вопросы? Что ты потеряешь от этого?». Но, естественно, от упреков я воздержался, а сказал вот что:

– Я буду с вами откровенен, Виктор. Пока я не узнаю, за что они вас так наказали, я не могу гарантировать, что использую полученные от вас сведения в целях вашего освобождения отсюда. Да, скорее всего, дело обстоит так, что в нынешней ситуации это не удастся. Но вы поймите, пожалуйста, вот что… Генон и его шефы стремились заткнуть вам рот и поэтому упрятали в дурдом. По идее, вы должны стремиться хоть как-то отомстить им. И вы должны отдавать себе отчет в том, что наш с вами разговор будет первым и последним вашим контактом с окружающим миром, если не считать медицинского персонала и охраны лечебницы. А уж им-то наплевать на любые ваши откровения!.. Вы должны понимать, что это ваш единственный шанс открыть людям глаза на ваших бывших коварных начальничков и их махинации. Так чего же вы медлите, почему вы запираетесь?