Последняя дверь последнего вагона - Ильин Владимир Леонидович - Страница 21

В трубке наступает долгое молчание, а потом мой слух оскорбляет односложное словечко, которое я никогда еще не слышал в исполнении Шепотина.

— Поэтому предлагаю не расходовать напрасно государственные средства и немедленно вернуть мальчика родителям, — невозмутимо продолжаю я. — А то его содержание в спецлаборатории плюс исследования — все это нам тоже может в копеечку обойтись, а что в итоге мы будем иметь? Головную боль от сведения концов с концами в финансовых отчетах, и больше ничего!..

Финансы — это та струнка, играя на которой проще всего заставить Шепотина прийти к нужному решению.

Однако шеф мой оказывается скептиком до мозга костей.

— Вы так думаете? — недоверчиво ворчит он. — Черт, я же лично присутствовал при перевоплощениях этого малыша во взрослого кандидата наук! Интересно, каким образом деревенские мужики сумели добиться такого правдоподобия?!

— Ерунда, — нарочито спокойным тоном комментирую я. — Обыкновенное внушение плюс задатки феноменальной памяти у ребенка… Когда я работал в Индии, то, помнится, таких подставных уникумов мне сотнями подсовывали — а там в провинции, между прочим, тоже не сплошные профессора живут!..

Пауза.

— Ну что ж, Владлен Алексеевич. Спасибо, конечно, вам за информацию, но у меня все-таки остаются смутные сомнения… Вот что. Пусть этот аферист-самоучка — я имею в виду Полетаева-старшего — напишет собственноручное признание по полной форме и отдаст его вам. А я приеду — и буду лично разбираться с этой проблемой.

Ну вот, опять сработал проклятый закон подлости! За что боролись — на то и напоролись… Прикрыв глаза, ужасаюсь той перспективе, которая нарисовалась на горизонте.

— Да, кстати, а Бойдин в курсе вашего открытия? — как ни в чем не бывало продолжает Шепотин.

— Д-да… То есть нет еще… Его сегодня нет в Конторе…

— Ах да, я и забыл, что он отправился в Новгород, — спохватывается Игорь Всеволодович. — Там еще один «вундеркинд» прорезался, причем с сознанием не кого-нибудь, а нашего первого президента!.. Представляете, какой фурор это произведет, если окажется, что это — не «пустышка»?!.

— Представляю, — без энтузиазма бубню я.

— Но вы все равно попробуйте связаться с Константином… Он должен был взять с собой «мобил», а ВЧ-канал открыт в любое время, вы это не хуже меня должны знать… Просто, раз уж такое дело, то пусть он еще в Новгороде примет контрмеры против возможных фальсификаций… Вам все понятно?

— Понятно, Игорь Всеволодович, — упавшим голосом ответствую я и торопливо нажимаю кнопку отбоя, с трудом удерживаясь от желания разнести на мелкие кусочки ни в чем не повинный коммуникатор мощным броском в стену.

Нет, ну почему бог обделил меня талантом врать и проворачивать всякие махинации?! Сколько ни пыжься, Лен Сабуров, а интригана и афериста из тебя не выйдет. А жаль. Во всяком случае, в данный момент…

Тем не менее в сложившейся ситуации у меня остается единственный выход.

Врагу не сдается наш гордый «Варяг».

Пощады никто не желает…

Естественно, звонить Косте по ВЧ-связи я не буду. И по обыкновенной — тоже. Перебьется Референт. Пусть это для него моим прощальным сюрпризом будет. Правда, неприятным, но что делать, раз не умею я угощать пряниками тех, кто, с моей точки зрения, этого не заслуживает.

И брать с Полетаева письменное признание в несовершенном подлоге я тоже не буду. По вполне понятной причине.

Вернувшись в кабинет, объявляю вновь окутанному табачным смрадом Федору Степановичу, что о его просьбе доложено начальству и вопрос решен положительно. В том смысле, что — забирайте свое аномальное чадо и можете быть свободны.

Полетаев внезапно утрачивает дар речи, впадая в почти гипнотическое оцепенение. Оживает он лишь тогда, когда я вручаю ему заполненный бланк требования на имя заведующего спецлабораторией Инвестигации номер тридцать два дробь семнадцать о передаче гр-на Полетаева Н.Ф. родителям в связи с нецелесообразностью проведения дальнейших исследований ввиду вновь открывшихся обстоятельств. Хорошо, что в свое время я запасся кучей таких бланков с печатью филиала и факсимильной подписью Шепотина. Утопив окурок в чашке, из которой я обычно пью кофе, Полетаев вскакивает и устремляется ко мне с явным намерением не то облобызать мою руку, не то пасть передо мной на колени. — Не надо, Федор Степанович. — предупреждаю я. — Не теряйте времени. Лучше напрямую езжайте в клинику. Причем с максимально возможной скоростью… а то наш начальник и передумать может. Советую вам взять такси.

— Дык я, в рот… — смущенно бормочет Полетаев, от волнения складывая по меньшей мере в шестнадцать раз драгоценный бланк. — Мы ведь люди простые, в рот… Где уж нам… В гостинице, в рот, плати. В столовой — тоже плати…

— Вот, возьмите, — говорю, наугад доставая из бумажника несколько купюр. — Тут вам должно хватить не только на такси, но и на поезд-экспресс. — Полетаев опять всем телом изображает падающее движение в мою сторону, но я поспешно добавляю: — Это не от меня лично, Федор Степанович. Считайте, что это компенсация за те хлопоты и ущерб, которые наше ведомство причинило вам и вашей семье…

Никогда еще не видел человека в состоянии такого обалдения, какое запечатлено на грубом лице моего гостя.

— Вот, в рот! — наконец произносит он в рифму от избытка чувств. — А я-то думал, что в наше время так уже не бывает!.. Ну, я пошел?

— До свидания… то есть прощайте… и — всего вам доброго!..

Потом я подхожу к окну и созерцаю улицу, по которой течет нескончаемый поток автомобилей, лимузинов, спецмашин с «мигалками» и роскошных двухэтажных турбусов.

Я вижу, как нелепый человек в брезентовой штормовке, абсолютно не вписывающийся в облик современного мегаполиса с его витринами и световой рекламой на каждом шагу, мечется на краю тротуара, тщетно пытаясь обратить на себя внимание мчащегося мимо него потока разнообразных транспортных средств… Наконец, когда Полетаев совсем уже отчаялся и, ссутулившись, побрел по тротуару, рядом с ним вдруг останавливается, невзирая на знак, запрещающий остановку, невесть откуда взявшийся на этой центральной улице боевой, заляпанный толстым слоем грязи самосвал, и мой недавний собеседник после недолгих переговоров карабкается в его массивную кабину…

В этот момент я нисколько не жалею о том, что своими руками подписал себе приказ об увольнении.

Когда самосвал скрывается за углом, я подхожу к столу, аккуратно заливаю водой из графина тлеющие в корзине для бумаг окурки папирос и сочиняю рапорт на имя Шепотина Игоря Всеволодовича, начальника оперативного отдела российского филиала Инвестигации об увольнении меня, Сабурова Владлена Алексеевича, по собственному желанию в связи с уходом в отставку.

Едва успеваю поставить в этом судьбоносном документе последнюю точку, как под ложечкой возникает характерный зуд.

Но это не раскаяние и не сожаление по поводу внезапного окончания двадцатипятилетней карьеры охотника за аномальными явлениями.

И не Вызов к очередному покойнику.

Вибросигнал коммуникатора — вот что это такое.

— Привет, Лен, это я.

Голос Слегина. В нем — все та же характерная ленца, но меня не проведешь. Слишком краткие речевые обороты употребляет мой друг.

— Что стряслось, гражданин начальник?

Как и Булат, усиленно делаю вид, что между нами не пробегала кошка после того памятного ночного допроса в подвале Раскрутки.

— Разговор не по связи. Бросай все и спускайся вниз. Жду.

Глава 8. ОПАЗДЫВАЮЩИЕ НА ПОЕЗД

Пряча на ходу в карман кард, я выхожу из Конторы — и застываю.

На противоположной стороне улицы торчит танк. Самый настоящий блиндер на воздушной подушке. Если мне не изменяет память, «Птеродактиль». Последняя модель, которую успел выпустить отечественный оборонный комплекс, перед тем как подобные игрушки для взрослых запретили исторической резолюцией ООН.

Турбина беззвучно выплевывает в воздух отработанные газы, и прохожие морщатся, спеша удалиться от вони сгоревшего топлива.