Наследство Империи - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 71

– Надо разгрузить спасконтейнер, – напомнил Брюс.

Втроем справились и встали кругом, тяжело дыша и тупо глядя на эту штуку. На панелях мелькали зеленые лампочки, а еще одна, красная, горела непрерывно, и зеленые цифры на таймере бежали-торопились к нулю.

– Что это значит? – спросил Император.

Брюс нерешительно посмотрел на Норма, а тот ответил:

– Сдается мне, нам предстоит принимать роды.

– Что-о-о?

– А вас в Летной Академии этому не учат?

– Придется тебе.

– Мне! – поправил Брюс. – Это – мое!

– Да с радостью, прости меня, Господи.

Цифра добежала до нуля, агрегат издал слабый звоночек: вовсе незачем поднимать окружающих на милю вокруг, когда предполагается, что за процессом следят те, кому подобает. В поддон из основного резервуара слилась лишняя жидкость. Крышка отошла со звонким механическим щелчком: ненамного, словно сдвинули плиту саркофага. Дальше – ручками.

Там оказалась упругая белая подстилка вроде медицинского матраца, а на ней – смуглое обнаженное тело. Вид у Кирилла и даже у Норма был ошеломленный, хотя у «сайерет» все же несколько меньше.

– Это точно правильный ящик?

Брюс втянул голову в плечи:

– Точно, – признался он. – Он и есть.

– Он несколько старше, ты не находишь?

– А что мне – сидеть и трястись, ожидая, когда вы придете спасти меня? – огрызнулся мальчишка. – На микроуровень я не совался, я боялся, что, если изменю что-то там, он получится неживым – доктор предупреждал. Но поменять параметр «одиннадцать лет» на «двадцать пять» можно было запросто. Это вкладка «макро», доктор ее никогда не проверял, а система работала нормально. Во-первых, неправильный клон выиграл бы мне время; во-вторых, Люссак не смог бы использовать его в своих гадских целях. А в-третьих, почему бы моему старшему брату за меня не подраться с всякими козлами, когда все вокруг только вздыхают, что ничего не могут для меня сделать?

– И доктор не видел, что у него тут зреет? – вполголоса спросил Норм. – Извините...

«То, что тут созрело» смотрело на них прищурившись, словно свет был для него слишком резким, потом подняло руку и с видом крайнего изумления поглядело на свои пальцы, на розовую плоть на просвет.

– Мать Безумия, и вот это они называют телом? – ни к кому не обращаясь, сказал он. – Слышит и видит в крохотном диапазоне, скорость развивает – это просто слезы, и любое излучение его убьет... Что оно может? Чего вытаращились, дайте надеть что-нибудь! Ну привет, что ли. Или я должен представиться?

Ой!

Мари-Лиис объяснила Натали, что команда, выполнившая спецоперацию на Шебе, уже не сможет сесть на Зиглинде, где все Люссаково – и армия, и милиция, и охрана космопорта.

Мы будем ждать их на Пантократоре. Пусть он будет домом тем, у кого нет дома. Туда не пускают кого попало, но миз Ариадна все устроила, и сейчас, когда удавалось отвлечься от мыслей о спасении сына, Натали размышляла насчет социального устройства той странной планеты. Если она правильно представляла себе роль Ариадны во «всем этом», та не только с легкостью совмещала обязанности сиделки, выносящей судно, с ответственностью оперирующего врача, но и могла в любой момент подать голос на уровень высших функционеров. Во всяком случае, никаких видимых проблем с въездом на Пантократор у Натали не возникло.

К ее удивлению, планета, долгое время сохранявшая за собой статус форпоста галактической медицины, а нынче позиционировавшаяся как оплот галактической же морали, выглядела почти не освоенной. Или же такой вид ей был старательно придан.

В космопорте ее встретил улыбчивый пожилой мужчина, а дальше оба они долго ехали на машине по петляющей наземной дороге. Сколько видел глаз, кругом было зелено, но глаз видел недалеко – из-за густого тумана. Натали сказала бы – «высокая влажность», но спутник пояснил: «Ручьи разлились, весна». Массивные тени, выступавшие из пелены, оказались кустарником, а когда дорога поднялась выше и видимость улучшилась, выяснилось, что впереди высится горный хребет с вершинами, утопающими в тучах. На подступах к нему по зеленой равнине были разбросаны белые домики, похожие на пузатые грибы без ножек.

Вот и все. Место, где она станет ждать. Зеленый костюм Ариадны, который Натали приняла за хирургический, представлял, оказывается, местный национальный цвет. Никто ее не принуждал, и женщина могла с уверенностью сказать, что никто не делал ей никаких намеков, но весь гардероб, которым Натали обзавелась здесь, был тех или иных оттенков зеленого. Наверное, из подсознательного стремления гармонировать с пейзажем.

Никакого трудоустройства. Единственным чиновником, с которым Натали пришлось иметь дело по въезде, была молодая монахиня, объяснившая, что планета предоставляет ей статус гостьи с полным содержанием – она ведь прибыла даже без ручной клади! – пока ожидается решение ее дела. Натали напряглась, заподозрив в приступе паранойи, что вся Галактика в курсе ее бед и ценности ее сына и только ждет, чтобы завладеть Брюсом. В самом деле, собирают ли они тут все страждущие «одинокие планеты»? Для этого тут слишком малолюдно, извините. Но чиновница, скорее всего, просто употребила свойственный ей оборот речи. А после, сказала она, сами решите!

Наверное, Натали посчастливилось найти единственное место, где ожидание не навалилось на нее очередной тяжестью. Она обнаружила смысл в том, чтобы выходить из дома рано, сидеть на полене, а после, когда высыхала роса, – на траве, смотреть либо на горы, если был ясный день и заснеженные пики ясно вырисовывались в далекой голубизне, либо на зеленые равнины, где прямоугольники огородов с ранними всходами выделялись, как брошенные наземь шелковые платки. А потом и яблони зацвели в садах по берегам ручья. Это было лучше видео. Пантократор был спокоен, как штиль, и ни разу нигде у нее не возникла мысль, что все может плохо кончиться.

Ничто никогда не кончается.

Поэтому, когда из космопорта позвонили и сказали, что «ваши приехали, ждите», и на ее вопрос «все ли в порядке?» задыхающийся Брюскин голос проорал: «Более чем!», Натали умудрилась избежать инфаркта от внезапного ошеломительного счастья. Одевшись нарядно, но достойно – в платье из зеленого шелка и взяв корзинку, она ближайшим автобусом спустилась к продуктовой лавке, где приобрела мясо и пиво для мужчин, фрукты и сласти для сына и местное густое и сладкое вино для всех, а вернувшись, сервировала стол.

Это было важно. Это – ритуал. Кирпичик в основание жизни. Он должен тут быть, чтобы здание не развалилось.

Потом пошла к дороге – ждать.

Сверху лежал непроницаемый слой верховых туч, но между ними и горизонтом светилась ослепительная щель, цвета топленого молока или, быть может, слоновой кости, она давала понять, какие в действительности сегодня небо и заходящее солнце. Недавний дождь сбрызнул траву, и туфли Натали промокли. Не думая ни секунды, она сбросила их и пошла по траве босиком, и это оказалось восхитительно. Навстречу поднимался автомобиль с открытым верхом, полный веселой компании: ей издали загудели и замахали руками. Натали подошла к обочине, и Брюска, высыпавшись через борт и хохоча, обнял мать.

Вторым был Рассел, вышедший неспешно с отвратительно нейтральным выражением: «Я только делаю свое дело, а потом скромно стою рядом». А третьим – Кирилл, которому впредь прищемят нос, буде он его сунет куда не следует. Надеюсь, он это понимает.

Последним неловко выбрался молодой черноволосый парень в комбинезоне техника, назвался Марком и руки пожимать не стал. А потом машина уехала.

– Он очень помог нам на Шебе, – сказал Кирилл, как-то странно глядя.

– Мы все друг другу взаимно помогли.

А Брюс так и вообще вывернулся у матери из-под руки и встал с этим новеньким рядом. Там, в машине, они, очевидно, не испытывали в отношении друг друга никакой неловкости и смутились только при Натали. Ничего, сын после все расскажет. Зная его, можно быть уверенной: на пять кругов расскажет, еще и еще добавляя подробностей.