Наследство Империи - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 32

На улицу выбрались в узкой щели между уходящими ввысь зданиями, ощупью пробрались мимо переполненных мусорных баков и многометровых граффити. Небо между черными кубами корпусов, высоко над головой, от рекламной иллюминации было сливового цвета, а тут, внизу, приходилось идти босиком по сплющенным жестянкам и шелестящим пакетам, наступая то на мокрое и скользкое, то на мелкие острые камушки.

Правду ли говорят, будто раньше бутылки делали из стекла?

Ноги у Натали ослабли, больше всего хотелось остановиться, опуститься на колени и остаться тут, обхватив себя руками и упершись лбом в землю. Измученному телу эта поза казалась самой подходящей. Неизвестно, и.» каких сил она делала каждый следующий шаг. Наверное, виделось нечто постыдное в том, чтобы позволить считать себя слабым звеном.

Наконец вывалились из проулка на улицу и задрали головы, глядя на_огненные трассы воздушных магистралей.

– Пойду, – сказал Кирилл, – поймаю такси.

И пошел налево, к краю тротуара. Натали прислонилась спиной к стене, пытаясь снять с гудящих ног хоть часть тяжести тела.

– Полста, – предложил, приглядевшись, подгулявший прохожий.

Она даже не поняла, о чем речь, а Норм легко, в четверть силы, смазал того по лицу, и никто ни на кого как будто не обиделся. Обычная улица, в точности как на любой из планет, ярко освещенная фонарями и фарами, и женщина в вечернем платье, с грязным лицом и окровавленными ладонями может стоять тут босиком, если находит это сексуальным.

Сил оставалось столько, чтобы моргать на свет, не больше. Девчонка лет семнадцати окатила их струей грязной воды из водяного пистолета и умчалась, хохоча от собственной безнаказанности, на двухместном мотофлайере, держась в каких-нибудь полутора метрах на мостовой. Досталось в основном Патрезе, усталому, старому и одинокому.

На сегодня – все! Мне не надо понимать эту уродскую планету! Мне тут не жить!

В первую очередь – шерстяные носки! Огромные, мягкие, пушистые, теплые носки на ступни-ледышки, которые не чувствовали боли и в которых уже почти не прощупывался пульс. В поисках носков Натали вывернула на пол всю сумку, попутно обнаружив в ней рубашку из клетчатой фланели и узкие трикотажные рейтузы с начесом. Сгребла все это в неряшливый ворох и устремилась в ванную: горячий душ, почти кипяток, спасет ее...

Заперто. Облом, как сказал бы сын. Норм успел раньше. Не слишком вежливо с его стороны, и не слишком умно с ее – торчать тут под дверью. Пришлось со всем барахлом тащиться в рубку, делая вид, что... впрочем, неважно. Никакого вида делать не пришлось, потому что Кирилл был до крайности озабочен напичкать ее адсорбентами. Три или четыре угольные таблетки и еще ложку масла и два стакана горячего молока. Непонятно, что он имел в виду, но еж, в который от всей этой стрельбы и нервов превратился ее желудок, кажется, пришел в доброе расположение духа. Исчезла навязчивая, раздражающая боль, и, расположившись на диванчике, Натали, не смущаясь присутствием императора в потрепанном смокинге, натянула носки.

– Кирилл, вы уже проверили координаты?

– М-м-м... признаться, нет. Я пытаюсь выяснить, как давно был нанят этот оркестр. До того, как наш друг продал столь респектабельное заведение, или уже после того, как Деннис Как-Его-Там купил его. Это дало бы нам ответ на многое. Мне хочется избежать пальбы в дальнейшем.

– А смысл? Патрезе остался позади...

– Пока неясно, кто был мишенью убийц. Как выяснилось в процессе беседы, никто из нас – ну, кроме, возможно, Норма, если ему вдруг есть что скрывать! – не сохранил инкогнито. Вы же не станете отрицать, что кое-кому будет проще, если Император Зиглинды перестанет существовать не только как номинальная, но и как потенциальная фигура?

Натали отвлеклась. По понятной причине все ее внимание было приковано к двери душевой: отсюда, из рубки, просматривались все входы и выходы. Игрейна переговаривалась с Нормом через щель, от значительности аж поднимаясь на цыпочки.

– Мэм, – сказала она, входя в рубку, – мне нужен пинцет, сканер, хирургический клей, эластичный бинт и еще чем обеззаразить рану. И если найдется местное обезболивающее, – тут она понизила голос, – я была бы признательна. В нем уймища осколков!

И никто из нас не заметил? Оставили кровавые дела ребенку? Натали, сорвавшись с места и предоставив Кириллу рыться в его аптечках, ринулась в санузел, и только возле самой двери притормозила.

– Я умею оказывать первую помощь и крови не боюсь, – гордо заявила девочка, проходя мимо.

А вот Натали, признаться, боялась. Хотя тоже умела. Обязана уметь, как пацанья матушка и бывшая стюардесса. Но помочь позвали не ее. Спасибо, хоть дверь перед носом не захлопнули! Норм, во всяком случае, глянул в ее сторону диковато. Судя по количеству окровавленных тряпок в мусоре, тут впору службу спасения вызывать.

Что она видела дальше – затруднилась бы ответить. Слышала, как звякало стекло о фаянсовую раковину, как струилась вода. Красные пятна на белом и сдавленное шипение – от боли. Сдержанные – шепотом! – порицания Игрейны и попытки оправдаться: все же правильно, рука левая, мякоть, все другое было бы хуже. Бок... ну а что – бок? Уйти и оставить их только вдвоем было бы нечестно.

– Нас можно резать, – приговаривала Игрейна, – мы и в лице не изменимся. Нас можно лазером жечь, мы будем изображать из себя этого... как его, древнего?.. а, Сцеволу. И куда только девается ваше мужество при виде пузырька со «щипалкой»?

– УФ-антисептик – и наше мужество остается при нас, – высказался капитан «Балерины» из-за дамских спин. – Режущее оружие – фу, как это брутально! Лазер – вот оружие современности, он и наносит рану, и дезинфицирует ее. А «щипалку» придумали женщины-садистки, чтобы смотреть свысока. Мать Безумия, ты что, весь потолок в себя собрал?

– Ультрафиолет убивает далеко не все бактерии, – возразила Игрейна. – На многих обитаемых планетах есть микрожизнь, которой совершенно наплевать на излучения. Даже жесткие.

Смотреть свысока. Угу. А он еще лучше, чем... Н-да, какая ерунда лезет в голову. Нет, по жизни это, конечно, не ерунда, всех касается, все под этим ходим, но – не вовремя!

Люблю, когда тело выглядит твердым, отлитым из бронзы.

Наконец все стало так, как оно должно быть. В том смысле, что женщина просыпается первой и готовит завтрак. Кто-то ощущает полноту жизни, только убегая темными подвалами и пригибаясь под обстрелом, но, спасибо, я лучше сырники пожарю. Можно, конечно, попросту .залить мюсли йогуртом, но в холодильнике нашлась упаковка творога и сухофрукты. Пять минут незначительной возни – и готова горка аппетитных горячих кругляшей с изюмом внутри. Все ж не сухомятка. Взрослые, судя по личному опыту, с удовольствием едят то же, что и дети. К тому же у нас тут есть и дети, и раненые, и подозрительные на язву – в ассортименте.

Кирилл, заспанный и помятый, разбуженный запахами, втянулся в кухню, нагрузил сырниками одноразовую тарелку, поколебался между сметаной и джемом, в результате залил их тем и другим, прихватил кружку с кофе и вернулся к себе в ложемент. Сырники он брал рукой, обмакивал в сметану, затем – в джем и отправлял в рот целиком, не отрывая глаз от монитора навигационной деки, и при этом время от времени что-то вбивал в клавиатуру – медленно, тыкая указательным пальцем левой руки.

Второй явилась Игрейна, против обыкновения какая-то вялая, взяла только парочку сырников, отговорившись тем, что с утра обычно много не ест, и убралась на диванчик в рубку. Вздохнув, Натали напомнила себе, что детское «невкусно!» не следует принимать всерьез.

Последним проснулся раненый герой. Протиснулся вдоль стены в дальний угол, чтоб не шевелиться лишний раз, других пропуская, покорно принял сырники и ковырялся в них вилкой. И сразу стало ясно, что физиологически объем этой кухни рассчитан на двоих.

Запах кофе щекотал ноздри, и язва там, или нет, а Натали рискнула сделать себе кружечку и присела напротив, на полпути от стола к плите: если что понадобится.