Долина Новой жизни - Ильин Федор Николаевич - Страница 51

– Я бессилен, – сказал он, – мой покровитель и друг спит в хрустальном гробу.

Надежда подействовать через Тардье лишена оснований. Этот человек всецело предался Максу и не хотел слушать о чем-либо неприятном для своего повелителя. Мадам Тардье смотрела на все глазами мужа и хотя продолжала нежно относиться к Анжелике, все же не хотела вмешиваться в это опасное дело. Таким образом, атмосфера не разряжалась, наоборот, с приездом Куинслея можно было ожидать ухудшения обстановки.

Анжелика настояла, чтобы я поговорил с Чартнеем. Ей казалось, что этот самоуверенный англичанин не даром обратился к ней по поводу возможности побега.

– Вернее всего, он имеет в виду что-нибудь конкретное, – говорила она.

Как-то вечером я пригласил Чартнея покататься на лодке по озеру вблизи Нового города. Я сел за весла, а он у руля. Когда мы были далеко от берега, я бросил грести и без всякого предисловия поставил ему вопрос:

– Мы вынуждены бежать; если у вас есть план, может быть, вы сообщите его мне.

Оказалось – он этого, как и я, ожидал. У него не было определенного плана. Все, что он сказал мне, сводилось к тому, что надо проникнуть на Высокий Утес и захватить один из аэропланов, снабженных бензиномоторами.

– В таком случае вы не сказали мне ничего нового, – произнес я разочарованно.

– Это обстоятельство нисколько не портит моего плана, – ответил Чартней. – Теперь перейдем к подробностям. Я знаю одно место, откуда вы можете проникнуть незамеченными на Высокий Утес. Надо только иметь пособника, имеющего туда доступ, и проделать все в такой тайне, чтобы заранее никто не мог пронюхать о вашем намерении. Все это требует тщательной подготовки, и каждая мелочь должна быть предусмотрена.

– Мне кажется, это недостижимо, – возразил я.

– Я не скажу этого; безусловно, затруднения велики. Я не думал об этом более подробно, но я обещаю вам поразмыслить, дайте мне некоторое время. Во всяком случае, я не приму участия в этом побеге. Я не привык рисковать, а здесь, конечно, будет большой риск.

Я всегда думал то же самое, и поэтому слова Чартнея повергли меня в еще большее сомнение.

К моему удивлению, Анжелика отнеслась к этому совершенно иначе. Не знаю, что руководило ею: сознание неизбежной опасности, грозящей нам здесь, в Долине, или решительность ее характера, заставляющая действовать напролом. Она заметно оживилась, выслушав мой рассказ о свидании с Чартнеем.

Она уверяла меня, что мои сомнения напрасны, все кончится отлично, надо начинать действовать.

Я не возражал ей, хотя одно уже то обстоятельство, что я никогда не управлял аэропланом, делало весь план неисполнимым. Я пошел к себе домой, полный тягостных размышлений.

Когда я вошел к себе в кабинет, я остолбенел от изумления. За моим столом сидел Камескасс, который при моем приближении поднялся с кресла.

– Вы не верите своим глазам; это вполне понятно: я сам не верю себе, что я здесь.

– Камескасс, это вы? Я не брежу?

– Подойдите и потрогайте меня. Я живой Камескасс, прибывший сюда сегодня утром, но не по собственному желанию.

Я начал приходить в себя. Прежде всего у меня появилась мысль, что мой старый друг может сказать что-нибудь непоправимое, что может быть подслушано. Я бросился к нему, и мы горячо расцеловались. Я долго тряс его руку.

– Боже мой, как я рад, как я рад!

– Я также рад вас видеть, мой милый Рене, но лучше, если бы мы с вами встретились где-нибудь в другом месте.

– Сейчас мы пойдем прогуляться, и вы мне все расскажете, – перебил я изумленного Камескасса, не понимающего, почему я тащу его вон из своей квартиры.

Я захватил свою новую трость-стилет и, подгоняемый желанием выслушать своего друга, спешил вывести его за пределы поселка. Там мы уселись на камнях, и он, закуривая папиросу, начал свой рассказ:

– Конечно, мой дорогой друг, после того как я получил ваше послание с извещением о том, что вы кинулись в Сену, я ни минуты не сомневался, что это мистификация. Для меня было ясно, что вы заключили договор с Куинслеем, продали ему все изобретения и решили исчезнуть с парижского горизонта. Почему, зачем, куда – я не ставил себе этих вопросов, это касалось только вас одного; но после, когда я узнал, что на набережной Сены были найдены ваша шляпа и пальто, что ваша квартира ликвидирована и что все ваши личные вещи исчезли неизвестно куда, я догадался, что это шутки Куинслея. Газеты были переполнены различными подробностями вашей мнимой смерти, и вдруг появляется сенсационное известие о пропаже мадам Гаро. Тогда я начал серьезно подозревать Куинслея в каких-то темных проделках, тем более что я помнил о внезапном исчезновении ее мужа. Я принялся наводить справки. Оказалось, что за последнее десятилетие таким же образом скрылись неизвестно куда многие из выдающихся ученых. Сопоставив все это, я дал знать полиции. Международная агентура старалась выяснить личность Куинслея, но безуспешно; никто не знал такого имени и никто не знал, где проживает такой человек. В начале этого месяца я вновь увидел его в Париже. Я хотел его захватить и, как видите, попался сам. Он, оказывается, предвидел, что за ним следят, и исчез вовремя, я же попался в расставленные мне сети. Дальше я ничего вам не могу рассказать нового: он усыпил меня, несмотря на мое отчаянное сопротивление, и привез сюда, где я и проснулся. Сегодня утром Куинслей имел со мной беседу; это очень ядовитый человек. Он сказал мне, что он не имел ни малейшего желания воспользоваться моими услугами. Мои прежние изобретения ему не нужны, а в будущие он не верит, считая меня, по всей вероятности, за выжатый лимон. Ради собственной безопасности он должен был лишить меня свободы, а потому ему ничего не оставалось как привезти меня сюда. Я ему не нужен, но он все же снисходит ко мне и разрешает работать по своей специальности, предоставляя мне вполне свободную и роскошную жизнь, но без права возвращения в старый мир ранее, чем Ворота откроются и власть Куинслея распространится на весь земной шар.

– Ах, вы все уже знаете! – воскликнул я.

– Нет, нет, я знаю очень мало, я передаю вам только то, что я слышал от самого Куинслея или от его приближенных. Там я узнал, где находитесь вы. При первой возможности прилетел к вам, конечно, на аэроплане, а не на собственных крыльях. Вот видите, я знаю о существовании летающих людей. Ну, дорогой друг, теперь ваша очередь поведать мне все ваши злоключения. Я чувствую, что иначе нельзя назвать все то, что вы пережили; хотя у вас здоровый вид, но я сразу заметил, что вы много перестрадали.

Мы с Камескассом просидели на этих камнях всю ночь. Он курил папиросу за папиросой и слушал меня, не перебивая, иногда только он задавал короткие вопросы, если ему казалось что-нибудь непонятным. Я рассказал ему все и не скрыл ничего. Мой добрый старый друг должен был знать всю мою жизнь.

Когда солнце показалось из-за гор, мы поднялись и вялой походкой направились домой. Камескасс вдруг остановился.

– Дорогой друг, я согласен с мадам Гаро: вам и ей надо бежать. Теперь вы будете иметь третьего компаньона – это я, – и он ткнул себя пальцем в грудь.

Мартини был нездоров; он чувствовал сердцебиение и общую слабость. Я и Камескасс решили посетить его и посоветоваться с ним относительно задуманного нами побега. Я пришел раньше. Мартини лежал на кушетке, укрывшись пледом: несмотря на жаркую погоду, ему было холодно. Он попросил меня сесть рядом с ним.

– Вы можете говорить здесь, совершенно не стесняясь, – сказал он, – все меры приняты: зная о вашем приходе, я выключил все провода.

Он откинулся на подушку, и лицо его изобразило страдание.

– Резкая боль в сердце, – пояснил он.

– Нехорошо, старина. – Я дружески погладил его по плечу. – Что с вами? Вы начинаете что-то сдавать.

– Старый дурак, который еще до сих пор не перестает увлекаться, а за увлечением, как водится, следует разочарование. Ну, вот, я нахожусь теперь в периоде страшнейшего душевного упадка.

Я подозревал его увлечение, но никогда не пытался расспрашивать. Теперь я молчал. Мартини приподнялся на локте и, схвативши меня за руку, излил свои страдания: