Откровение Егора Анохина - Алешкин Петр - Страница 50

Анохин с Татариновым направились по небольшому переулочку к центру. По обе стороны проезжей части переулка росли клены с желтыми листьями. Когда ветер порывами трепал ветки, листья с сухим шелестом сыпались на землю.

– Бабье лето в этом году хорошее, – сказал Егор и быстро предупредил тихим голосом: – Смотри не оглянись! – и продолжил прежним тоном: – Солнышко все время. Ишь, как листья окрасило! Детишкам забава.

Перед поворотом к центру Егор нагнулся, поднял большой лист клена и кинул взгляд назад. Переулок безлюден, только дедок, разговаривавший с мужиком, сидевшим на телеге, тихонько ковылял следом, опираясь на свою толстую палку.

Прошли мимо пивнушки и направились, намеренно ускорив шаг, по улице в сторону дома, где жил Анохин. Здесь тоже по всей улице росли клены, листья шелестели под ногами. Минут через пять довольно быстрого хода Егор приостановился, поднял с обочины за горлышко разбитую бутылку, проговорил:

– Дети будут бегать, ноги порежут, – поставил ее в угол, к забору, и мигом оглянулся.

По противоположной стороне улицы следом за ними по-прежнему ковылял старик с седой бородой, а метрах в пятидесяти за ним, прикидываясь праздными шалопаями, шли два татариновских опера. «Ух, ты, быстрый какой старикан! – подумал Егор. – На вид ветром качает, а не отстает!»

Они двинулись дальше.

– Теперь, Сережа, слушай внимательно! – негромко и жестко обратился Анохин к Татаринову. – И действуй решительно! Сейчас мы с тобой мило попрощаемся, пожмем друг другу руки. Ты сразу перейдешь на другую сторону и пойдешь назад. Навстречу тебе будет идти старикан, дряхленький такой, но он нас с тобой переживет. Борода и волосы у него фальшивые, но трость и револьвер с финкой настоящие… Иди навстречу спокойно, не смотри на него, поравняешься – сходу бей! Бей сильней, сбивай с ног, наваливайся на него, зови орлов своих. Один ты, Сережа, с ним не справишься… Не собьешь сразу с ног, он тебе мигом тростью череп расколет. Это опаснейший преступник!.. Имей в виду, у него могут быть документы сотрудника НКВД, он может кем угодно прикинуться!.. Кстати, в Тамбове Маркелин арестован, за ним еще не один человек пойдет. Чует мое сердце, что нам с тобой скоро придется в Тамбове служить! Но это к слову, давай, Сережа, действуй быстро и решительно. – Анохин улыбнулся, остановился, протянул руку для прощания и еще раз предупредил: – Не оглядывайся! – Попрощался и тем же шагом пошел дальше к своему дому, вслушиваясь, что происходит сзади. Он, казалось, превратился в одно большое ухо.

Сначала слышал удаляющийся шелест шагов по листьям, потом глухой удар, стук о камни упавшей тяжелой палки, вскрик Татаринова: – Ребята, сюда! – Топот сапог по камням. Анохин повернулся и тоже бросился к катающимся на тротуаре Татаринову и старику. Он видел, как дедок ловко сбросил с себя Сергея так сильно, что он отлетел от него метра на три, покатился по земле. Но тут подоспели два опера, не дали подняться старику, навалились на него. Он яростно сопротивлялся, силен был, долго не давал скрутить руки. Только вчетвером с ним справились.

– Хорош старикашка! – тяжело дыша, хрипло, с восхищением выговорил, двинул бровями Татаринов и сорвал с его головы седой парик. – Как он меня ловко киданул! Я думал, через забор перелечу!

– Ребята, я свой… из органов! – вскрикнул с обидой в голосе бывший старик.

– Знаем, знаем мы из какого ты органа, – перебил жестко и строго Анохин. – Не суетись! Завтра в Тамбове разберутся с твоими органами, сам скажешь, зачем тебе понадобилось в старика рядиться. Все расскажешь… В камеру его дальнюю, где покрепче засовы! – приказал Егор Татаринову. – И поменьше слушайте его байки про органы, да держите покрепче: как бы по дороге не ушел! Сами видели, лихой черт! Много беды наделает! – проговорил и отозвал Татаринова в сторону. – Проследи сам, чтоб заперли хорошо. Потом посылай машину к моему дому, а сам вместе с ребятами – на вокзал. Захвати с собой милиционера три покрепче, в гражданском. И не всей гурьбой заваливайтесь, а по одному, но друг друга из вида не выпускайте. За полчаса до отхода поезда всем там быть! Когда мы с Настей приедем, подойдешь ко мне, и на кого я буду указывать, того будете брать, но потихоньку, потихоньку, без шума… Объясни все это людям! Действуй, Сережа!… Помни, этот день для нас важен чрезвычайно: либо будем на коне, либо он нас затопчет…

Увидел Настеньку, и сердце заколотилось, захолонуло. Опять разлука! Надолго ли? Как теперь сложится жизнь? Обнял ее, прижал к себе с таким чувством, словно навсегда хотел запомнить ее тонкое, нежное тело, навсегда сохранить в памяти его теплоту. Настя поняла, что что-то случилось, подняла голову, не отрываясь от его груди, взглянула в глаза тревожно и вопрошающе.

– Твой поезд через час!

– Куда? А ты?

– В Моршанск, к маме…

– А ты?

– Обо мне не беспокойся… Помни, помни, касаточка моя, чтобы тебе не говорили обо мне, все неправда, я жив, жив! И непременно вернусь за тобой, найду! Где бы ты ни была!

– Тебя снова арестовать хотят? – прошептала Настя с ужасом.

– Да… Но не бойся, не бойся, касаточка… Я все продумал… все подготовил… – Он говорил и беспрерывно целовал ее, целовал в глаза, в щеки, в лоб, в губы. – Я выкручусь… непременно… выкручусь… Ради тебя… Ради нас… А теперь… совсем времени нет. Быстро бросай свои платья в чемодан, быстро, быстро. У меня еще много дел… – Егор поцеловал ее еще раз долгим поцелуем в губы, отстранился и выскочил в сени.

Там сорвал со стены, с гвоздя старую телогрейку, шапку, нашел пыльные, старые залатанные брюки, кирзовые сапоги со сношенными каблуками и протертыми до дыр голенищами, все это сунул в мешок и приоткрыл дверь на крыльцо.

– Ты куда? – крикнула ему вслед Настя, услышав скрип двери.

– Собирайся, собирайся. Я сейчас… – Он внимательно вгляделся из сумрака сеней в кусты у забора дома напротив, осмотрел пустынную улицу и только тогда выскользнул на крыльцо, мелькнул мимо окон за угол дома, перебежал переулок, нырнул в кусты и присел, выглянул из них.

Потом полез по кустам к бурьяну, густо разросшемуся на месте снесенного дома. Пробрался поглубже, разрыл мусор и закопал в нем мешок с одеждой. Потихоньку выкарабкался назад, но прежде чем вылезти из кустов, минуты две наблюдал за улицей, за заборами – нет ли какого подозрительного движения, не наблюдает ли кто за ним? Все было спокойно, только вдали слышался приближающийся мирный шум мотора машины. Егор выскочил из кустов и вернулся в дом.

– Машина идет за нами, – спокойно сказал он Насте.

Она всхлипывала, временами смахивала ладонью слезы со щек, торопливо бросала вещи в чемоданы. Один уже был набит верхом. Анохин снова на мгновение привлек ее к себе, похлопал, погладил ладонью по спине, говоря?

– Только не плачь, держись на вокзале… Никто из знакомых не должен знать, что ты уезжаешь надолго. Просто едешь проведать мать… Возьми себя в руки, прошу тебя. Это для меня очень важно… Пора!

Они сплелись, слились в последнем долгом поцелуе.

Машина остановилась под окнами.

На вокзале Егор сделал озабоченное проводами жены лицо, не торопился вытаскивать чемоданы из машины, разговаривал с Татариновым, а сам зорко бросал взгляды то в одну, то в другую сторону, высматривал среди толпившихся на перроне в ожидании поезда подозрительных людей, спрашивал:

– Сережа, у столба, в картузе, смотрит на рельсы, кто это?.. Осторожней оглядывайся!

– Никогда не встречал, – покрутил головой Татаринов.

– Возьмите для выяснения личности. Документы не спрашивайте… Допросите потом…

Татаринов на минутку отлучался. Вернувшись, докладывал:

– Взяли, все тихо!

– Слышу, Сережа, слышу, молодец!.. А вот тот, возле двери в зал ожидания, который разговаривает с девчонкой, а сам в нашу сторону зыркает?

– Взять?

– Вместе с девчонкой…

Человек восемь увезли, пока поезд не тронулся.

Только возле железных ступеней вагона Анохин на миг отвлекся. Тоска жгучим кольцом сдавила его, когда он в последний раз обнимал Настю, в последний раз целовал ее мокрые соленые глаза, шептал ей на ухо беспрерывно: