Господа офицеры - Зверев Сергей Иванович - Страница 37

Собственно, о чем тут особо расспрашивать несчастного пацана? И так все понятно. Отца турки застрелили, мать с маленькой сестренкой угнали. А он как в этом аду уцелел? Успел нырнуть в копну, турки не особо тщательно подворья обыскивали. Потом, когда стрельба стихла, выбрался наружу. Но вскоре опять заслышал чьи-то голоса, язык чужой... Решил, что турки возвращаются, не разобрал он издалека, что переговариваются по-русски. Опять в сено, только на этот раз отцово ружье прихватил. Чтобы, если найдут его нехристи, хоть одного турка в пекло отправить.

Бестемьянов, когда перетолковывал поручику хриплые гортанные выкрики несчастного мальчика, сам чуть не плакал от жалости. Молодые станичники только переглянулись, и выражение их лиц было таким, что хоть голодных волков пугай. Ох, попадись им сейчас турки, учинившие это скотство! Зубами бы грызли, никакой численный перевес негодяев не спас бы. Сергей прекрасно понимал их, но он помнил о главной цели: нужно уничтожить «Большую Берту»! И хотя бы попытаться освободить из плена соотечественников, среди которых может находиться великий князь.

Парнишка знал, где турки поставили свою большую пушку, даже лазал поглядеть на нее из любопытства.

– Петр Николаевич, объясни ему хоть на пальцах, хоть как еще, что мы постараемся отомстить за его семью, – тихо сказал поручик Бестемьянову. – Скажи: если мы уничтожим пушку, туркам станет очень плохо. А еще скажи, что, когда пушки не станет, наша русская армия придет на эту землю. И никогда не позволит, чтобы что-то подобное повторилось с другим армянским селением. Скажи ему так, чтобы бедолага проникся важностью нашего задания, постарайся, очень тебя прошу. Пусть поможет нам, проведет горными тропами, он же местный. Такие пацаны всегда отлично знают окрестные горы.

Парнишка согласился сразу же, не пришлось уговаривать. Да, он поможет русским. Проведет их к месту на берегу озера, где разместилась пушка, быстро и скрытно.

28

В рабочем кабинете министра, что располагался в Зимнем дворце, беседовали два весьма уважавших друг друга человека, два правительственных чиновника самого высокого ранга – действительные тайные советники.

Одним был хозяин кабинета, министр Двора граф Фредерикс, другим – председатель Особого совещания при МВД граф Александр Георгиевич Канкрин. Кроме официальной должности, известной всем, граф занимал и другую, о которой знали считаные люди, допущенные к высшим государственным секретам: он возглавлял разведку империи.

Правда, в данный момент Канкрин занимался, скорее, контрразведкой, но две эти области тайной службы неразрывны как свет и тень. И в этой сфере секретной деятельности Александр Георгиевич по праву считался профессионалом высочайшего класса, мастером своего дела. Оно и понятно – кому попало не доверят охранять государственные тайны и блюсти безопасность империи.

Настроение что у Фредерикса, что у его гостя было отвратительным. Предстояло выкручиваться, если они были правы в своем анализе, из крайне неприятной ситуации, которая запросто могла перерасти в полновесный международный скандал. Были у обоих сановников некоторые предварительные соображения, и никакой радости они им не приносили.

– Конечно же, я спланировал и начал осуществлять контрпропагандистские акции, как в дружественных странах, так и в странах Тройственного союза, – уголки тонкогубого рта главного разведчика России чуть приподнялись, обозначая улыбку, но глаза оставались печальными. – Надеюсь, они принесут плоды, снизят остроту положения. Иначе меня нужно в три шеи гнать с занимаемого поста. Самое печальное заключается в том, что сегодняшняя встреча с вашей м-м... гостьей мне не особенно нужна. Так, проверка, завершающий штрих. Кстати, не вздумайте представить ей меня как председателя Особого совещания и вообще важную шишку из МВД. Это вы у нас министр, камергер, действительный тайный советник и лицо, облеченное монаршим доверием. А я так... Некто неизвестный, не слишком высокого полета птица. Допустим, с Певческого моста, из МИД. Вроде как посоветоваться к вам зашел. О чем бы? Пусть о деталях церемонии приема государем главы британской военной миссии.

– Да она все равно не спросит, – улыбнулся Фредерикс. – К чему такие сложности, Александр Георгиевич?

– Иначе она замкнется, поверьте моему опыту, Владимир Борисович. А так... В лицо она меня не знает, и мало ли в столице чиновников?

– Зато вы ее знаете...

– Если б только я... Весь Петроград только о ней и говорит, все без ума от блистательной Веры Холодной. Королева синематографа, роковая женщина! Я, Владимир Борисович, всегда говорил, что все неприятности проистекают от красивых женщин. Достаточно праматерь Еву вспомнить...

Граф Канкрин на своем веку много чего повидал, он на собственном опыте убедился, что за очаровательной внешностью женщины – и мужчины, кстати! – может скрываться всякое. Почти тридцать лет работы в системе тайных служб прибавили ему морщин и седых волос, но не дали никаких оснований отказаться от такого недоверия.

– Так что вопросы станете задавать вы, Владимир Борисович, – продолжил Канкрин. – Причем между делом, чтобы они и вопросами-то не звучали. В неофициальной, так сказать, дружеской беседе в стиле «поговорим без протокола». А я буду слушать. И вмешаюсь, если потребуется.

...Черный лимузин графа Фредерикса пересек Дворцовую площадь и свернул к одному из боковых, непарадных подъездов Зимнего дворца. Сопровождающий Веру Холодную молодой мужчина с внимательным цепким взглядом провел актрису в приемную министра какими-то незнакомыми ей – Вере доводилось присутствовать на больших дворцовых приемах – боковыми лестницами и переходами.

Министр встретил ее радушно, словно добрую знакомую. Сразу же выразил восхищение ее талантом, попросил оставить официальный тон и «высокопревосходительство», обращаться к нему по имени-отчеству. На незаметного молчаливого человека, сидящего на оттоманке в углу, Вера быстро перестала обращать внимание. Сидит – и ладно. Наверное, референт, или как там эта должность называется? Пусть слушает, ей скрывать нечего! Но разговор, после непременного обмена любезностями, пошел по какому-то странному и неожиданному пути.

Претензии Веры, связанные со вчерашним арестом Фридриха Шварценберга и возможным срывом съемок, Фредерикс мягко пресек в самом начале.

– К этому вопросу мы еще вернемся, – с галантной улыбкой сказал министр, – а сейчас я хотел бы чуточку расспросить вас, любезнейшая, о вашем бывшем операторе. Владислав Юрьевич Дергунцов, я не ошибаюсь? Ведь это вы ходатайствовали через посредство князя Сергея Михайловича Голицына, чтобы его отправили на турецкий фронт...

– Я, – кивнула Вера. – И что в том плохого? Ведь не о том я просила князя Сергея, чтобы тот поспособствовал Владиславу Юрьевичу остаться в тылу.

– О, конечно! – министр был сама любезность. – Плохого ничего. Но интересный простор для раздумий, между прочим, открывается. Сами вы, сударыня, в военном деле разбираетесь приблизительно так же, как я в синематографе. Верно? Вот видите... Для вас что турецкий фронт, что австрийский, что немецкий. Значит, сначала сам господин Дергунцов обратился с просьбой к вам. Чтоб его именно на Кавказ откомандировали, а не, скажем, на Карпаты. Вот вы сами как полагаете: отчего Владислава Юрьевича в те места потянуло?

– Он считал, – Вера Холодная покраснела и опустила взгляд, – что там... безопаснее, чем на других фронтах. Не всем же быть храбрецами и героями.

«Это он тебе, голубушка, голову морочил, – подумал Канкрин, который не пропускал ни единого слова. – О том, что на турецком фронте сейчас потери не меньше, чем на других фронтах, даже гимназисты приготовительных классов знают».

– А еще Владислав говорил мне, что он мечтает пролететь с камерой на аэроплане над горой Арарат, ведь там, согласно Библии, должен был остаться ковчег Ноя, – продолжала актриса. – Представляете, Владимир Борисович, какие кадры могли бы получиться!