Тень на плетень - Алешина Светлана - Страница 2

Придумав такой очевиднейший способ вновь обрести рабочую форму, я вновь подошла к столу, посмотрела на свою наполовину выкуренную сигарету с изогнутым черно-серым цилиндриком пепла и аккуратно, чтобы не уронить этот самый пепел, положила сигарету в пепельницу. Пусть еще подымит, если у нее будет желание, а я пока попрошу Маринку о кофе.

Открыв дверь кабинета, я сразу же встретилась глазами с Ромкой, снова высунувшимся из-за монитора.

— Ольга Юрьевна, а вы помните, в прошлом году вывалился из окна один крендель? Ну прямо у себя из дома и еще записку оставил непонятную?

Не помните?

— Фамилия у этого кренделя была? — спросила я, пытаясь ненавязчиво привить мальчику навыки четкого изложения.

— А как же. Джапаридзе, — ответил Ромка.

— Это когда он упал на крышу летней палатки, и она вся рухнула в витрину бутика? Витрина разлетелась к чертовой матери, — уточняюще заметила Маринка, — показывали еще по телевизору осколки какой-то огромной вазы или банки, в нее попали стойки палатки, и она того… крякнула и на мелкие кусочки.

— Банка стояла в витрине? — вяло спросила я. — Не смешно. Или в бутике продавали соленые огурцы?

— А я и не смеюсь, — Маринка потянулась, хрустнула суставами и сказала:

— Ух ты, смазки, что ли, не хватает? Я сказала «банка», потому что банка — это тара для хранения продуктов. А горшок был такой же тарой, только древнегреческой. Или древнеримской.

— Это амфорой называется, скорей всего, — заметил Сергей Иванович, — я тоже припоминаю тот случай. Амфора была не очень древняя, склеенная по кусочкам, и на пользу ей это попадание не пошло.

— Сваргань кофейку, — попросила я Маринку.

Та кивнула и, нагнувшись, вытащила кофеварку, до этого стоящую под столом на подкатной тумбе.

— Я тоже чувствую, что пора, — сказала она, — циклон несется.

— Ага, сонный, — подтвердила я.

— Ольга Юрьевна! — ноюще позвал меня Ромка.

Он встал со стула, наверное, чтобы лучше меня видеть, и на лице его была написана такая обида, что мне стоило больших трудов не улыбнуться.

Потом все же, немного подумав, я улыбнулась.

Мне это идет.

— Я здесь, — призналась я Ромке, ожидая продолжения.

Было похоже, что мальчик сейчас начнет канючить себе новое задание, иначе какого черта он про Джапаридзе вспомнил? Однако я ошиблась.

— А разве это не интересно? — спросил Ромка, волнуясь и краснея.

— Ты это про что? — не поняла я. — Ты о посуде, кажется, говорил?

— Ну, я вот тут в файлах нашел одну фишку, — поспешно пустился в объяснения Ромка, — Будников, который с моста рухнул, жил по тому же адресу, что и Джапаридзе. — Может быть, это и интересно, — рассеянно сказала я. — Пока не знаю. Рой дальше, землекоп.

Посмотри заодно, кто такой этот Джапаридзе. Я не помню. А почему вдруг у них адрес одинаковый? — очнулась я.

— Все думали, что они братья, а они просто любили друг друга, — усмехнулась Маринка.

— Ревность, что ли? — хмыкнула я. — Или самоубийство от несчастной любви? Ну, ни фига себе!

— Причем классическая ревность: с битьем посуды! — заметил Сергей Иванович.

— Грешно смеяться над покойниками, — зачем-то произнес Ромка. Наверное, он так ненавязчиво пошутил и снова уткнулся в монитор.

— Чего грешного-то? — фыркнула Маринка, выставляя на стол поднос и выстраивая на нем чашки с ложечками. — После того как я умру, мне будет все равно, будут смеяться надо мной твои правнуки или нет.

— Правнуки? — переспросил Ромка, удивленно таращась на нее, — почему же правнуки?

— Потому что я переживу и тебя, и твоих детей, и внуков! — гордо заявила Маринка, беря поднос в руки.

— Давай я отнесу, — предложила я ей.

Маринка молча сунула мне поднос, а сама занялась кофеваркой.

Я отнесла поднос в кабинет, поставила его на кофейный столик и вернулась. Вода в кофеварке уже вскипела. Маринка, вооружившись банкой «Нескафе», обходила свой стол, готовясь перебазироваться к месту нашего традиционного кофепития.

В кабинете я нажала кнопку селектора и пригласила Виктора к себе. Он ничего не ответил, но я уже привыкла к таким вещам: придет, готова спорить.

Я вернулась в редакцию.

— Идемте, Сергей Иванович, — позвала Маринка Кряжимского, и тот, кивнув, погрузил свой компьютер в сон и встал, осторожно отодвигая стул.

— Во дела! — вдруг сказал Ромка, тоже приподнимаясь. — Я проверил все списки на эту квартиру, и знаете что?

— Знаем-знаем, пошли, а то остынет, — буркнула Маринка, направляясь к кабинету с кофеваркой.

— Нет-нет, вы послушайте! — вскричал Ромка, словно мы собирались уходить далеко и навсегда. — В том же прошлом году внезапно от приступа астмы крякнул один мужик, если помните, он из приподнятых был. Там что-то еще непонятное было, сперва думали, что самоубийство, но потом менты прикрыли это дело. Фамилия его была Гарфинкель…

— Ничего непонятного, — сказал Сергей Иванович, — я хорошо помню этот случай. Эксперты признали внезапный приступ астмы. Даже что-то про магнитные бури говорили, как о провоцирующем факторе. Лекарство у Гарфинкеля было далеко, и он просто не успел до него добраться. Кошмарная смерть, не дай бог никому.

— Ну так вот, — торжествующе воскликнул Ромка, помахивая авторучкой в воздухе, — а жил он в той же квартире, что и Джапаридзе, и Будников, вот как!

— Трое из ларца… — пробормотала Маринка и замолчала.

Я сама молча переваривала услышанное. Чертовщина какая-то… А если не чертовщина, то что?

— Это общежитие? — задала я разумный вопрос.

Ответ предполагался положительным, потому что иным быть не мог. Как еще трое взрослых мужчин могли оказаться в одной квартире?

— Дай-ка, Рома, я сам посмотрю. — Сергей Иванович подошел к Ромке и, заглядывая в монитор его компьютера, завозил по коврику «мышкой».

— Вот, вот, да вот же. — Ромка возбужденно тыкал пальцем в экран монитора, но Кряжимский, нахмурившись, не обращая внимания на его слова, сам проверил все данные.

— Ну, ты что встала, как изваяние, — сказала мне Маринка, подходя с кофеваркой, — пошли в столовку, пардон, в твой кабинет. Если что на самом деле путное, так расскажут.

— Проходи, а я подожду, чем кончится, мне интересно стало, — сказала я.

— Всем интересно, — сказала Маринка, — но только это тебе не Кинга читать. Вот у него интересно, а наш малец просто перепутал или нафантазировал.

— Я не нафантазировал! — возбужденно крикнул Ромка, не замечая, что кричит прямо в ухо Кряжимскому, стоящему рядом с ним.

Сергей Иванович, поморщившись, потер ухо.

— Ну не так громко, молодой человек, — пробормотал он.

— Извините, — проговорил Ромка, — а что она?!

— Я не «что», — гордо заявила Маринка, — а будешь выпендриваться и хамить, сразу вспомнишь свои прямые обязанности. У меня скрепки кончились!

Ромка засопел и уткнулся в монитор.

Маринка, торжествуя победу над подрастающим поколением, поплыла в кабинет, и я — следом за нею.

Мы уже расставили на кофейном столике и чашки и блюдца, и даже блюдце с печеньем из Маринкиной заначки, как вошли Сергей Иванович и Ромка.

— Все, как я и говорил! — прямо от дверей выпалил Ромка.

Маринка поморщилась и вяло поинтересовалась:

— А ты руки мыл?

— Не-а, а зачем? — растерялся Ромка.

Причем не только он один. Как я заметила, и Сергей Иванович растерянно взглянул на Маринку и остановился, не зная что делать.

— А затем, — угрожающе произнесла Маринка, — будешь продолжать выступать, сейчас пойдешь руки мыть. А мы будем спокойно пить кофе.

— Ладно, садитесь, — вмешалась я, — не нужны нам склоки. Вроде день пока был спокойным.

Все расселись, подошел молчаливый Виктор, сел на свое место, и Маринка разлила кофе. После минуты молчания, прерываемой только воинственным сопением Ромки, я обратилась к Сергею Ивановичу:

— Наш кадет действительно обнаружил что-то любопытное? Вы тоже так считаете?

Кряжимский, как всегда выдержав паузу, потупив взгляд и откашлявшись, проговорил, помешивая кофе ложечкой: