Passe Decompose, Futur Simple - Савицкий Дмитрий Петрович - Страница 35

Он спохватывался. Мрачнел.

- С какой стати,- упрекал он себя, ты думаешь о ней, как будто она твоя? А что если у нее на тебя не стоит? Если ты для нее стар? Если она вообще влюблена, предпочитает рыжих, если, в конце концов, она любит какую-нибудь толстую усатую аргентинскую гадалку?

Бессонница коротала с ним ночи. Каждый вечер, каждую ночь, все эти пять ночей он представлял себе ее то с одним, то с другим типом. Воображение крутило дешевую порнягу. Дэзирэ! В какой-то момент он подумал, что лучше уехать. На юг, в Амстердам, свалить в Грецию. Позвонить ей в октябре, ноябре быть может.

- Я здесь недалеко, в кафе, спустишься выпить стаканчик. У меня час до самолета.

* *

Она жила не на Ваван, а на улице Богоматери Полей, ближе к бульвару. Под раскаленной крышей в ее просторной студии все было как в деревенском доме: деревянный потолок, балки чердака, разлетающиеся летние занавески в крупных цветах, корзинки с лавандой, гирлянды бессмертника, старинный светлого дерева комод, такой же стол, книжные полки. Кровать была разобрана и на полу, рядом с подносом, на котором в чашке с недопитым кофе плавала, дергаясь, пчела, валялся раскрытый журнал с Ирмой верхом на "Вальдхайме": антрацитно-черный под горло купальник, белая чалма и тяжелая серебряная тунисская серьга, к которой прилипло крошечное ртутное солнце.

Ким лежал на полу, на мягком ворсе ковра. Из всей одежды на нем уцелел лишь белый носок на левой ноге. Дэз, стоя в проеме окна, не отрываясь, пила воду из литровой пластиковой бутыли: классический контражур, мягкий силуэт, тлеющий по контуру золотым, жидкое, как азот, свечение ауры. Всё произошло быстро и без слов, так как он и хотел. Так как, теперь он это знал, хотела и она. Сначала - отделаться от желания, что потом - неизвестно.

Зазвонил телефон, она перешла к столу, взяла трубку.

- Я тебе перезвоню,- сказала она, отворачиваясь. - Ты дома?

Повесив трубку и не глядя на него, она вышла на кухню и вернулась с тарелкой персиков. Стянув с кресла купальный халат, бросила на пол возле Кима и села, подвернув под себя ногу.

Персики были горько-сладкие, сок тек по его подбородку, шее, и она склонилась над ним, слизывая липкие подтёки. Он притянул ее к себе, ее кожа все еще была влажной, ее волосы щекотали, несколько секунд она смотрела на него серьезно, потом, словно согласившись, выдохнула, сдалась и, опустившись, прижалась, подогнала свое тело - от лодыжек до шеи.

Через час с мокрыми волосами, с подтеками пота на блестящей коже они глупо хихикали, лежа на спине, потягивая холодный "сотерн", вспоминая пляж, Джербу, обед в "Абу-Навас" и ночное купание.

Ближе к вечеру, но на следующий день, они спустились поесть. От асфальта поднимался пар - весь день шли короткие, перебежками, солнечные ливни, но они не знали этого - они заснули часов в десять утра и проспали весь день. Теперь все было как после болезни - меланхолия узнавания, слабость выздоровления... Весь мир словно надтреснул, шелушился, с него слезала старая кожа...

Возле входа в сад они поймали такси и через десять минут сидели у окна на втором этаже крошечного ресторанчика в пассаже Веро-Дода. Хозяин, начинающий полнеть и лысеть, вдребезги голубой Бернар, принес меню.

- А где Наполеон? - спросил Ким.

Бернар, не ответив, ушел на кухню. Его напарник, Жан-Клод, двухметровый корсиканец в длинном фартуке и с колпаком на голове, появился в дверях кухни. Поздоровавшись, он подвинул стул и осторожно присел.

- Не спрашивай его про Напо,- сказал он Киму. - Он погнался за кошкой в Бют-Шомон, свалился с обрыва и свернул себе шею... Бернар до сих пор не пришел в себя.

- Когда это случилось? - Ким, нагнувшись, поднял соскользнувшую на пол крахмальную салфетку.

- Месяц назад. Я вам советую телятину с белыми грибами,- сказал Жан-Клод, вставая и, пряча за спину огромные красные руки.

- Дэзирэ кивнула, соглашаясь.

- Что будите пить?

- "Помроль"? - спросил Ким.

- "Шато-Лафлер"? Семьдесят восьмого? Цена малость кусается, но если вы празднуете какую-нибудь годовщину... Не пожалеете...

- Это наш случай,- улыбнулся Ким и посмотрел на часы. - У нас как-раз юбилей... Двадцать четыре часа знакомства.

Дэз толкнула его под столом коленом.

- О! - Расплылся от счастья Жан-Клод. - Двадцать четыре часа иногда важнее, чем двадцать четыре года! Бегу в погреб!

- Не стоило ему говорить? - спросил Ким.

Вместо ответа она положила руку на его запястье. В окно был виден грязный стеклянный свод пассажа и темные немытые окна напротив.

- Наполеон, Напо был старой толстой длиннющей таксой, Ким поднял её руку к губам. - Он лежал где-нибудь под столом и выбирался лишь тогда, когда кому-нибудь приносили тарелку утиного филе с медом и фигами. Единственное, что он клянчил у посетителей...

Он осторожно поцеловал ее ладонь. Он чувствовал ее отчуждение.

- Ты грустишь? - он заглянул ей в глаза. Она опустила голову.

-Я все еще сплю... - улыбнулась Дэз.

Что-то мучило её. По лестнице поднималась веселая компания молодых немцев.

Жан-Клод принес вино и два огромных дегустационных бокала.

- Belle robe! - сказал Ким. Вино было золотисто-терракотового цвета.

-Дайте ему надышатся! - посоветовал Жан-Клод и, прихватив меню, отправился к немцам.

- Мой отец на три года старше тебя,- наконец выдала Дэз. - Ему сорок семь...

- И это тебя и тревожит?

Ким осторожно, на четверть, наполнил ее бокал.

- Нет, но ты похож на него. Физически.

- Тебе это мешает?

- Я его ненавижу...

- От чего умерла твоя мать? - меняя тему, передавая ей хлеб, спросил он.

- Сначала у неё были приступы МДП. Когда она начинала покупать три пары туфель в день, тонну косметики, ворох белья и по два костюма в неделю, мы знали, что она входит, как она говорила "в фазу затмения". Её затягивало под поезда метро. Однажды, когда на Конкорде мы ждали поезда, она так вцепилась мне в рукав блузки, что надорвала его... Боялась, что её швырнет под колеса... Закрывала окна на ночь в спальне - была уверена, что выбросится во сне. Не могла перейти через мост - бледнела, покрывалась потом... Было страшно смотреть. К счастью эти ее "затмения" длились недели две-три и повторялись не часто.

- Смена сезона?

- Весной и осенью, да... Но вообще-то у неё был свой ритм. В остальном она была как все остальные.

- И?

- Они были с отцом в Авариазе, катались на лыжах. Он отличный лыжник, даже был в каких-то сборных... Ты знаешь Авориаз?

- Провел как-то неделю. В ... восемьдесят первом кажется...

- Помнишь, скалу, на которую поднимается из Морзина фуникулер? Там обрыв метров...

- В двести?

Она помолчала. Он заметил, как сквозь загар проступила бледность.

- Обрыв загорожен сеткой, там рядом детская трасса, горки... В тот день какой-то тип прыгал с дельтапланом с обрыва, в сетке был освобожден проем. Было много народа, все смотрели, как он ловит ветер крылом, готовится скользнуть вниз. Когда он уже парил над долиной и все взгляды были устремлены на него, мать сделала тоже самое - оттолкнулась и поехала по его лыжне, к обрыву. И тоже - полетела, но - без крыльев...

Ким не знал, что сказать.

- Отец был в горах, он всегда спускался последним, уже в темноте. Так, что он узнал обо всем лишь вечером. А нам домой позвонил лишь через день... Голос у него был такой обычный, ровный, домашний. Я не могла поверить не тому, что он говорил, а тому, что это - он у телефона...

Они помолчали.

- Прости, сказала она,- это, наверное, не лучшее время для подобных воспоминаний.

- Это моя вина, - сказал он. -Я задал вопрос.

- Тебе никогда не хотелось вернуться в Россию? - теперь она меняла тему. - Прости... Тебя, наверное, все время об этом спрашивают...

- Во сне. Много раз. Я там оказываюсь автоматически раза два в неделю. Без визы.

- А в жизни?