Две дамы и король - Играева Ольга - Страница 36

Они сошли с тропинки и углубились в лес. Под ногами шуршал разросшийся папоротник, внимание Регины привлекали все чаще попадающиеся дикие колокольчики, она подумала, не нарвать ли букет, но потом отказалась от этой затеи. Не хотелось отпускать руку Губина, да и потом, ведь в букете цветы, что ни говори, скоро умрут… Какое от этого кому-нибудь удовольствие?

Они остановились на середине поляны, заросшей папоротником. Губин поднял голову и посмотрел вверх, Регина последовала его примеру. Солнце ушло за облака, и становилось пасмурно. В рыжеватых кудрявых волосах Регины застряли еловые иголки, в сумраке леса ее лицо казалось особенно бледным, глаза — глубокими… Губин видел это, любовался — но как бы издалека, не вникая и не приближаясь, все скользило по поверхности его сознания. Весь день он думал, что ему делать. Смерть жены, а потом Булыгина сотворили новую реальность, в которой, как с удивлением обнаружил, он терялся. Этот отчасти ожидавшийся двойной удар выбил его из колеи. Он мысленно проводил ревизию своих дел и пришел к выводу, что в момент, когда его бизнес балансирует на краю пропасти и кругом не осталось ни одного родного человека, ему практически не на кого опереться. Он был не таков, чтобы приходить в отчаяние, — природная энергия никогда не давала ему опускать руки, но Губин чувствовал, что ему нужна пауза для осмысления новой ситуации. И он взял паузу.

"Дима Сурнов? Он хороший парень, но по большому счету не боец. У него все всегда шло более или менее удачно. Он не знает, что такое зубами драться с судьбой, как это делал я. Он идеальный исполнитель, но отойдет в сторону, когда запахнет жареным. Да еще, пожалуй, попытается оттяпать «НЛВ» — слишком уж лакомый кусок. Попытается оттяпать не нагло, а тихой сапой, пока я расхлебываю дела в «Пресс-сервисе» после Булыгина. Я его понимаю — соблазн большой… Лощеный Эдик Подомацкин?

Эдика, несмотря на все его хорошие манеры и внешнюю доброжелательность, на самом деле никто и ничто не колышет по большому счету, кроме собственной персоны. Ему и на сотрудников издательства плевать — он слишком ценит свое душевное равновесие. И если что, он пальцем о палец не ударит ради меня, а просто останется при своих и будет ждать, когда явится новый спонсор. Только Козлов. Один Козлов. Негусто. А дела такие, что парой контор придется пожертвовать: временно прикрыть либо консультационный центр — там клиентов мало, — либо «Политику». Вот е-ка-лэ-мэ-нэ! Не хочется — трудно будет потом обратно внедряться на рынок. Но с кредитами просто катастрофа. Продать пакет акций «НЛВ»? За него можно получить хорошие деньги, но полностью финансовую брешь даже они не прикроют".

Губин провел рукой по Регининым волосам — пряди приминались, вытягивались, но тут же снова упруго сворачивались под его пальцами. Начал моросить дождь, припорашивая ее рыжую копну микроскопическими блестящими каплями. «Регина… Вот на кого я могу рассчитывать всегда. Откуда я это знаю? Понятия не имею. Еще недавно не знал, сомневался, глядел в ее строгие глаза и все бы отдал, чтобы посмотрела не насмешливо, а растерянно, беззащитно и с нежностью. А сейчас знаю — моя…»

Губин перевел свою руку на Регинин затылок и намотал ее волосы на кулак, оттягивая голову назад. Регина, с запрокинутым к Губину лицом, чуть поморщилась, но голову высвобождать не стала. Он вглядывался в ее лицо, как будто они встретились после долгой разлуки — по сути так оно и было, наверное.

Губин все эти дни чувствовал, что она рядом, но на самом деле ее не видел. Не видел в глубине ее глаз этой тихой, но отчаянной влюбленности, не видел этой линии губ, искаженной нежностью… Неужели когда-то она казалось ему властной, волевой, неприступной? Сейчас все в ней было размягчено, податливо, каждый кусочек ее кожи, каждый изгиб тела откликался на его движение и принимал его. Это было удивительно — Регина и волновала его, и одновременно вселяла в него глубокое чувство спокойствия, уверенности. Он знал: что он сейчас ни сделай, что ни взбреди ему в голову, самое сумасшедшее, самое невообразимое, все будет ею принято, все встретит понимание и отклик. Ее тело влекло как магнит.

Поцелуй был упоительным — такого она не ожидала. Еще полчаса назад Регина спрашивала себя: то, что она ощущает к Губину, — может быть, это просто человеческое сочувствие? Ведь Сергей потерял жену… Но поцелуй в лесу перечеркнул сомнения. Время исчезло — сколько они стояли обнявшись на этой поляне? Пять секунд? Минуту? Десять? Она не могла бы определить. Ей казалось, они целовались вечно.

В этом поцелуе, мерещилось ей, испарились, растворились оба их "я", пропало ощущение собственного тела, как за секунду до этого пропало ощущение времени.

Дождь усилился. Небесные капли превращались в струйки, Регина чувствовала, что рубашка уже промокла — спине было холодно. Она передернула плечами от озноба. Куртка Сергея под ее руками уже тоже была мокрой насквозь. Громыхнула молния, на них обрушился настоящий поток воды. Губин поднял лицо к небу — в его взгляде был восторг. «Бежим!» — крикнул он Регине, стараясь перекричать шум падающей воды и грома. Они отстранились друг от друга и, снова схватившись за руки, побежали к тропинке, которая уже успела размякнуть и превратиться в мокрое месиво. Регина смеясь бежала позади Губина, поскальзываясь в своих больших кроссовках на примятых мокрых листьях папоротника. Казалось, в этом шуршащем от воды сумеречном безлюдном лесу никого, кроме них, нет и уже не будет. Регина, замедляя шаг, оторвалась от руки Губина, остановилась и оглянулась вокруг, стараясь запомнить, впитать в себя все увиденное — все представлялось ей таким странным, необычным и прекрасным. Темные качающиеся над головой ветки ели с зависшими на кончиках иголок прозрачнымикаплями. Полузаросший, забитый валежником, наполненный мутной водой овраг. Под самыми ногами листья земляники — ярко-зеленые, мокрые. Обрывок серого свинцового неба высоко, ограниченный темными верхушками сосен. Шум серых капель, падающих на траву и листья. Напоенный дождем и прохладой звонкий воздух.

Они одни во всем этом мокром первобытном лесу.

Внезапно ее пронзил ужас, почудилось жуткое — вдруг они сейчас выбегут на опушку, а там… ничего.

Нет никакого луга, никакой дачи, никакого шоссе — только пролесок, а за ним новая темная чаща. А над ними — низкое, черное, ужасное, пронзаемое молниями небо. Вокруг них — бушующий, непрерывный, непролазный поток воды. Внизу — сбивающий с ног стремительный леденящий ручей. Некуда бежать, и спасение — только друг в друге. Только встать под этим водопадом, обняться крепко-крепко, изо всех сил, зажмуриться, прижавшись щеками, и так встретить смерть. Сергей оглянулся и медленно протянул к ней руку…

Когда они подбежали к дому, на них не было сухой нитки. Волосы Регины висели темными мокрыми патлами, облепляя голову, — хоть выжимай. С рубашки стекала вода. Она, оставив Губина внизу — он кинулся возиться с чайником, — побежала на второй этаж в ванную, содрала с себя мокрую одежду и встала под горячий душ.

Через пять минут, вытирая волосы одним полотенцем и обмотавшись другим, Регина вышла из ванной и отправилась в комнату Губина, чтобы найти сухую одежду. Она встала перед открытым шкафом и критически осмотрела его содержимое. Потом обернулась и оглядела комнату — на спинке стула висела большая джинсовая губинская рубашка, и Регина выбрала ее. Рукава, конечно, пришлось снова замотать, но в целом получилось очень уютно. Край рубашки доходил ей до колен, на Регине она выглядела как платье.

Джинсовая материя была плотной и теплой, в нагрудном кармане что-то лежало. Она заглянула туда и вынула очки — разбитые очки. Она повертела их в руках, рассматривая. «Ну вот, моя любимая губинская оправа», — пожалела она. В ободках очков еще держались осколки стекол, дужки покрылись трещинами.

Держа очки в руке, Регина босиком спустилась по лестнице на первый этаж в гостиную. Коленки сверкали из-под края рубашки. Влажные волосы прядями висели вдоль щек. Сергей стоял в проеме двери, ведущей на маленькую кухню, и смотрел на нее — вернее, на ее коленки.