Последнее небо - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 73

– Вот этот момент меня тоже интересует. – Гот наклонился вперед, – Мы ведь не могли выпасть сюда. Твой модуль и мой болид должны были остаться в «подвале». «Покровителю» предстояло идти там целый стандарт-месяц.

– Дело не в двигателе, – без колебаний ответил Зверь. – Я не знаю, что за неполадки были с кораблем и почему он вышел из «подвала» не по заданным координатам, но дело не в двигателе.

– Ты уверен в этом?

– Абсолютно.

– Откуда бы? Опять шестое чувство?

– Опять.

– Я уже говорил тебе, что чутье в качестве объяснений меня не устраивает.

– Но все остальное ты воспринимаешь э-э… болезненно.

– Значит, другое объяснение все-таки есть?

– Еще более сомнительное, чем чутье, – Зверь покусал губу, задумчиво разглядывая своего командира, – намного более сомнительное.

Гот молча ждал продолжения.

– Очередное откровение от Зверя. – Сержант вздохнул. – Неживое, в отличие от нас, всегда знает о своем состоянии. Если оно болеет, оно понимает, что болеет. И если оно здорово, оно знает, что здорово. А я умею понимать неживое. Это ты знаешь. Так же, как Джокер понимает джунгли.

– Бред какой-то.

– Я же говорил, лучше списывать на шестое чувство.

– Ты не искал место падения «Покровителя», ты просто полетел к нему, потому что знал, куда лететь. – Гот выжидающе взглянул на Зверя. – Я прав?

– Не совсем. – Медленно, выбирая слова. – Его нашла «Мурена», потому что ему было больно.

– Проклятие! – Гот потер лицо ладонями. – Ты действительно сумасшедший, сержант. Ты совершеннейший псих, а я вынужден на тебя полагаться, потому что ничего лучше в моем распоряжении пока нет.

– Я не сумасшедший, – очень серьезно возразил Зверь. – Я, может статься, странно веду себя или говорю о вещах, тебе непонятных, но это означает лишь то, что мое поведение или мои слова выходят за рамки твоих представлений о здравом уме. Мне, например, кажется безумием твоя идея стартовать с Цирцеи в болиде, закрепленном непосредственно на двигателе. У тебя больше шансов погибнуть, чем добраться до Земли, и тем не менее ты собираешься попытаться. Я этого не понимаю и никогда не пойму, но лишь потому, что такое поведение не вписывается в мои представления о разумности.

– Чего ты не понимаешь? – спросил Гот, откидываясь на стену. – Зверь, свои действия и побуждения я могу объяснить нормальными человеческими словами, а…

– Ну так объясни! – На жестком скуластом лице застыло странное напряжение, прицельно затвердели глаза. – Давай, объясни, что для тебя оказалось важнее твоей жизни?

– Во-первых, не факт, что важнее, – улыбнулся Гот, – Ты сказал, что у меня больше шансов погибнуть, чем выжить, следовательно, шансы выжить все-таки есть. Это уже немало.

– Мало. По сравнению с гарантией выживания в том случае, если ты останешься.

– Вроде мы не на буровой, – майор постарался добавить в голос язвительности, – а тебя опять вопросы одолевают. Странно, что ты обошелся без этого своего «как это?» У тебя, когда ты так спрашиваешь, лицо такое удивленное делается. Плакать хочется от умиления.

– Смешно, – угрюмо согласился Зверь, – но не конструктивно. Ты ничего не объяснил. Гот вздохнул:

– Мне не нужна гарантия выживания. Именно выживания. Жить здесь мы не сможем. Будем опускаться все ниже и ниже. Выйдет из строя вся техника, остановятся цеха, буровая. Мы, разумеется, сможем поддерживать свое существование и даже не на самом низком уровне, но знаешь, – Дитрих покачал головой, – это будет не жизнь.

– Ты предпочитаешь умереть?

– Я предпочитаю рискнуть. Ты же пилот, Зверь. Сколько ты проживешь без неба?

– Я не пилот.

– Как скажешь. Но ты не протянешь долго. Я видел летчиков, вышедших на пенсию, и я боюсь подумать о том, что когда-нибудь такая же участь ожидает и меня. А здесь мы окажемся в отставке намного раньше. Разве ты никогда не задумывался об этом?

– Речь-то не обо мне, – хмуро ответил Зверь. – Это не я собираюсь лететь неизвестно куда, и еще не факт, что лететь, а не взрываться.

– Речь и о тебе тоже. Не в обиду всем другим, но они проживут на Цирцее столько, сколько им отпущено. Ни хорошо, ни плохо, так, обычно, проживут. Может быть, даже расплодятся. Дадут начало нашей расе в этих джунглях. И Цирцея примет их рано или поздно. А вот ты так не сможешь. И я не смогу. Что тут непонятного?

Зверь молча пожал плечами. Непонятно было все. В первую очередь столь легкомысленное отношение к жизни. Или к смерти. Но это не лучшая тема для разговора.

– Кстати, стартовать отсюда на болиде – не моя идея, – вспомнил вдруг Гот, – не только моя. Первым это предложил ты. Зачем? Отделаться от нежелательного свидетеля можно более простым и надежным способом. Ты сам хочешь вернуться на Землю, верно? Несмотря на то что там все начнется сначала, тебе снова придется убегать и прятаться, и шанс, что тебя поймают, достаточно велик. Я думаю, он не меньше, чем мой шанс погибнуть.

– Убегать? – Вот теперь напряженное внимание сменилось удивлением, как раз таким, о котором вспоминал Дитрих. – Куда убегать? Да за мной полицейская команда прямо сюда прилетит. Ты же сразу по возвращении доложишь начальству о том, кто я на самом деле.

Такое редко случалось, но все-таки случалось. В очередной раз Гот осознал, насколько по-разному видят жизнь они со Зверем. У того не было в голове других понятий, кроме как «правильно» и «неправильно». Быть убийцей – неправильно. Сообщить об убийце – правильно. Любой нормальный человек обязан поступать правильно, в то время как Зверь, человек ненормальный, «до абсурда не человек», обязан этот поступок предотвратить.

Сейчас его поведение в схему не укладывалась.

Либо Зверь был менее прямолинеен, чем казалось.

Как вариант, впрочем, можно было предположить, что он хочет дождаться, пока Гот посчитает координаты, поскольку сам этого делать не умеет, после чего тихо убьет командира и, скорее всего, Улу. А потом отправится на Землю. С управлением боевым болидом Зверь справится. С чем он, скажите, не справится?

Дерьмо! Гота передернуло от отвращения. К себе самому. Но мысль, появившись без приглашения, осталась болтаться где-то на краю сознания. Мерзкая мысль. Нечестная. По отношению к Зверю нечестная.

– Что, научился на землю смотреть? – удовлетворенно улыбнулся убийца. – А ты почти забыл, кто я, да? Врожденное, мать его, обаяние и подкупающая искренность. Не все тебе меня озадачивать, надо и мне иногда. Теперь, правда, что ни скажи, ты все наоборот вывернешь. Гот, я не собираюсь ничего делать. Правда. Мне проще на Земле как-нибудь выкрутиться, чем тебя здесь убивать. Во-первых, нет никакого желания управлять твоим болидом, во-вторых, прыжки невесть куда, да еще на чужой машине меня не прельщают.

– В-третьих, люди далеко не всегда поступают так, как того требует здравый смысл, – очень холодно – напомнил Гот, – а ты все время забываешь об этом. Я, конечно, доложу о тебе, это ты правильно заметил. Но почему ты решил, что я сделаю это сразу по возвращении. А не, скажем, через неделю после того, как на Землю вернетесь вы все?

– Смысла не вижу. Я ведь за эту неделю в такую дыру зароюсь – с собаками не найти.

– Ну, – подбадривающе кивнул Гот, даже не скрывая снисходительной насмешки, – уже тепло. Давай, напрягись, может, поймешь?

В голове не укладывалось! С такими мозгами, с такой скоростью обработки информации, с умением практически читать чужие мысли – такая ущербность разума Или души?

– Оплата, – кивнул Зверь после паузы. – Я сделал что-то полезное, и тебе… – он прищелкнул пальцами, подыскивая слово, – неудобно остаться в долгу. Между прочим, я не сделал ничего стоящего. Но, в общем, ясно. Ты предпочел вариант, когда и волки в ссылке, и овцы… гм. В рядах доблестной армии меня не будет, а остальное не твоя забота. Понял. Спасибо.

– Да уж. Понял. – Скепсиса в голосе Гота хватило бы на двоих майоров. – Это ваш Достоевский говорил, что гений и злодейство в одной голове не уживаются?