Последнее небо - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 59

– Почему, интересно, ты решил, что я исправлял группу крови? – Зверь покосился на Гота. – Вообще, да, исправлял. Это такая штука, которая может всплыть совершенно случайно. Если меня, скажем, подстрелят, врачи обязательно сунутся в личное дело и очень удивятся, обнаружив несовпадение. А мне это надо?

– Ну а остальное?

– Видишь ли, – он недовольно поморщился, видимо, воспоминания всплыли не самые приятные, – у тех, кто меня ищет, есть кое-какая информация. А мы с Азаматом, с тем, настоящим, очень похожи. И если они паче чаяния сочтут внешнее сходство достаточной зацепкой для проверки одного сержанта, как полагаешь, что будет взято для сравнения? Я и Азамат, или Азамат и Азамат?

– Хочешь сказать, они не станут сверять его показатели…

– С его собственными. Вот именно. Они возьмут то, что есть на меня. Сравнят с тем, что есть на Азамата. Увидят бросающиеся в глаза различия… и, может быть, отвяжутся. Не знаю.

– А то, что проверить могут лично Азамата, тебе в голову не приходило?

Лицо Зверя изменилось. Сквозь чуть напряженное спокойствие проглянуло на миг… нет, показалось. Просто показалось. Но откуда этот внезапный импульс схватиться за оружие?

– Лично Азамата? – Едва заметное веселье в голосе. – Лично меня, Гот. А меня проверять нельзя. – Уголок рта дрогнул в улыбке. – Я ведь испугаюсь и снова убегу.

– Я ожидал чего-нибудь устрашающего, – признался майор.

И получил в ответ изумленный взгляд:

– Будь я угрозой, зачем бы мне пришлось бежать?

– Интересная логика. – Гот приподнял брови. – Так все-таки, кто же ты?

– А у тебя есть свои соображения по этому поводу?

– Забавно получается, – Дитрих смотрел на Зверя, а того, похоже, интересовало только небо впереди. – Мы в третий раз начинаем, и в третий раз спотыкаемся на самом простом вопросе. Да, у меня соображения есть. Целых две версии.

«Мурена» нырнула плавно и пошла чуть ниже над волнами.

– Я слушаю. – И снова черные глаза улыбались. Холодно, но корочка инея стаяла, зимним ветром сквозило из зрачков-тоннелей.

– Играешь, сержант, – Гот тоже начал смотреть в небо, – инициативу перехватываешь. Ладно. Вариант первый. Вольно или невольно ты поссорился с серьезными людьми. Скорее всего, с какой-то организацией. С «конторой», как принято говорить. Может быть, случайно завладел опасной информацией. Может быть, оказался ненужным свидетелем. И подался в бега, чтобы спасти свою жизнь.

– Мне нравится, – Зверь кивнул. – А вторая версия?

– Заполняет прорехи первой. Ты слишком многое знаешь и умеешь для того, чтобы быть обычным человеком. И не похож на очкастого хакера, влезшего в сверхсекретные файлы, или дурака-журналиста, сунувшего свой нос в чужие разборки. Можно предположить, что до побега в армию ты занимался… скажем так, специфической деятельностью. Я не знаю, что заставило тебя бежать, но, видимо, это «что-то» оказалось достаточно серьезным, если уж ты подался так далеко от Земли. Так бегут от смерти.

– Предположение о том, что я нормальный человек, спасающийся от убийц, меня вполне устраивает.

– А это так?

– Я всего лишь высказал свое мнение.

– Я всего лишь спросил. И сейчас твоя очередь отвечать.

– Тем, кто ищет меня, нужны как раз мои «особые» свойства.

– Кто они?

– Ну… – Зверь шевельнул плечом. – Достаточно серьезные люди, чтобы я начал бояться.

– Организованная преступность или государственная структура?

– А есть разница?

– Зверь, ты не спрашивай, ты отвечай.

– Государственная структура, – уныло произнес Зверь. – Вопреки устоявшимся штампам, не госбезопасность, а полиция.

– И ты настолько не захотел сотрудничать с полицией, что подался в космос?

– О сотрудничестве никто не говорил.

– Даже так. – Гот кивнул задумчиво. – Я полагал, это только в плохих фильмах бывает. А с какого бока здесь Пендель с Пижоном?

– Ни с какого.

– Но как тогда… – Гот осекся и внимательно посмотрел на собеседника: – Или они действительно считают, что ты Азамат?

– Они действительно считают, что я Азамат, – слово в слово повторил Зверь.

– Он в самом деле был их другом с детства?

– С семи лет.

– И ты сумел обмануть их, – медленно, словно не веря, проговорил Гот. Хмыкнул невесело: – Что же стряслось с настоящим Азаматом?

– Он умер.

– Или был убит?

– Или был убит.

– Кто убил его?

– Я.

– Что и следовало доказать, – мрачно произнес Дитрих.

Зверь оставил это заявление без комментариев. Его целиком и полностью заняла пляска «Мурены» в жадных, но беспомощных волнах.

– Ты убил человека, чтобы спастись от преследования полиции. Они, в свою очередь, искали тебя, чтобы заставить работать. Если речь шла не о сотрудничестве, следовательно, говорить можно только о принуждении. У них было на тебя что-то очень серьезное?

– Ты сам говорил о «специфической деятельности», – напомнил Зверь.

– Весь вопрос, в чем специфика. – Голос майора стал жестким, как ветер снаружи. – Хватит выкручиваться, сержант. Мне нужно только «да» или «нет». Ты действительно, выражаясь твоим языком, «нормальный человек»?

– Нет.

– Ты преступник?

– Да.

– Убийца?

– Да.

– Кого же ты убил, что так прячешься?

– Многих, – равнодушно ответил Зверь.

– Твою мать! – Гот покачал головой, словно не хотел слышать коротких, безжалостных ответов. Но спросил так же жестко: – Для нас, здесь, на Цирцее, ты опасен?

Зверь молчал.

Гот не ожидал паузы. Собственно, он был уверен, что услышит «нет», потому что иначе быть не могло. В честность можно играть лишь до определенного предела. В небе или на земле – ради спасения своей жизни солгать способен любой.

Но Зверь молчал.

И уже не нужно было ничего говорить.

– Дерьмо, – подвел итог майор.

– Мы все опасны. – Вертолет шел совсем низко над водой, брызги пены оседали на броню. – Все, сколько нас есть. Даже Ула. И я не исключение.

– Слабовато для отмаза.

– Если бы ты боялся меня, мы не разговаривали бы сейчас втроем. Нашелся бы какой-нибудь другой способ узнать правду.

– Почему втроем?

– Потому что «Мурена». Ты прав, Гот, я не психопат, и я не собираюсь убивать людей, по крайней мере, пока мы на Цирцее. Но если встанет выбор между смертью моей и чьей-нибудь еще, я предпочту остаться живым. В этом смысле я опасен. И именно поэтому я не смог ответить на твой вопрос однозначно.

– Ты имеешь в виду, что, если тебя попытаются убить, ты будешь защищаться?

– И это тоже.

– Есть еще варианты?

– Да. Я не стану рисковать жизнью ради спасения кого-то другого.

– Подход разумный. Почему ты не улетел с буровой?

– Когда?

– Когда я приказал тебе улететь. В тот день мы в первый раз столкнулись с бластофитом.

– Это имеет отношение к тому, насколько я опасен для окружающих?

– Ты просто ответь. Зверь пожал плечами:

– Мне хотелось понять… Ты прислушался к моему предупреждению и отослал с буровой людей. А сам остался. Поверил мне, но не улетел. Ты боялся. – Зверь обернулся к Готу. – Тебе было страшно, но ты был готов к бою. Знал, что можешь погибнуть, но… – Он задумчиво перевел взгляд на близкое море. Вздохнул: – Я не понимаю, как это.

– Ты ввязался в бой, чтобы понять, почему я это сделал? – Гот был в недоумении, – Теперь я тебя не понимаю.

– Что тут непонятного?

– Ты ведь тоже мог погибнуть.

– В небе? Нет. Гот, да ты же сам меня спас, не помнишь?

– А ты заранее знал, что я успею выстрелить?

– Не знал. Но пока я летаю, со мной ничего не может случиться.

– А если я решу сейчас, что проще и безопаснее отстрелить тебе голову?

– Не отстрелишь. Во-первых, ты не успеешь перехватить управление. Во-вторых, ты не хочешь меня убивать.

– Почему же?

– Потому что ты тоже веришь мне. Как я тебе, ну, может, чуть меньше. Посмотри. – Зверь кивнул на волны внизу. – Ты заперт в одной машине с убийцей, возможно, с сумасшедшим, который сам признает, что опасен. Ты – единственный, кто знает о том, что я преступник. Ты уязвим, потому что нас двое, а ты в одиночестве. И ты тем не менее разговариваешь со мной. Не боишься. Не стреляешь. Между прочим, мы давно уже идем намного ниже допустимого уровня. Любой другой обгадился бы со страха.