Последнее небо - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 20

– Нет.

– Ты всегда мыслил рационально… Зверь. Что с тобой случилось?

– Фи, магистр, вы всегда мыслили рационально, что с вами случилось? Вы задаете слишком много вопросов, а ведь на любой из них могли бы ответить самостоятельно.

– Ты опустился до мести?

– Как вам угодно.

– Но, мальчик мой, я же пытался предостеречь тебя. Я пытался. Я сделал все, чтобы ты понял: надо бежать. Бежать… да, бросать это задание, уходить, прятаться. Я подсунул тебе отца Алексия, Александра Чавдарова, я был уверен, что ты поймешь правильно, я думал, ты помнишь, как убил его сестру, помнишь, как…

– Это не лучшая тема для разговора, магистр. Выдумали, вы были уверены, я не понял и уверен не был. Прошлого не изменишь. Будущего тоже.

– Но я не предавал тебя, Зверь!

– А разве я говорю о предательстве?

– Тогда за что?

Зверь вздохнул. Покачал головой.

– Мой дом сгорел, – произнес он задумчиво. – Вместе со мной, между прочим. В этом вы не виноваты, но я, знаете ли, несколько раздражен. Как думаете, я имею на это право?

– Я не хотел этого, – холодеющими губами выговорил магистр.

– Верю, – легко согласился Зверь, – но мне плевать. Вы просто попались мне под руку, Игорь Юрьевич. Просто. А кроме того, вы, как ни крути, все-таки причастны к делу. Между прочим, я весьма гуманен, и вы умрете быстро, совсем не так, как мне хотелось бы.

– Но почему я? Почему не священник?

– О-о, – протянул Зверь мечтательно. – Священник это совсем, совсем отдельная песня. Он убивал меня трижды. Вы ведь знаете их дурацкие обычаи, магистр, правда? Как там, в «Учительном известии»?.. Жаль, я не помню дословно. В общем, кровь на руках лишает права отправлять литургию. А этот… продолжает служить в храме.

Долгая-долгая пауза. Смольников молча ждал. Олегу совсем не так весело, как может показаться. Олегу вообще не весело. Просто у него миллион улыбок, на все случаи жизни, для всех ситуаций, под любое настроение…

– Он меня не убивал, – произнес наконец палач. – Он… таракана давил. Это не грех, это всему человечеству только на пользу. Все так, как вы говорили, Игорь Юрьевич, В отношении Зверя человеческая мораль не работает. Забавно, не находите?

– Я предупреждал тебя.

– Помню, – отрезал Олег. – Знаете, у меня была мысль приурочить все, так сказать, к годовщине. Однако я передумал. Не люблю символичности.

– Ты ведь пожалеешь потом, мальчик. Ты пожалеешь. У тебя же никого, кроме меня, нет. Никто больше не любит тебя, именно тебя, такого, какой ты есть. Любят маски, а ты, ты настоящий, для всех остальных – чудовище. Монстр. И никому, кроме меня, ты не нужен. Твоя сила – да, твои способности, твое искусство убивать, твое умение перевоплощаться – на это всегда будет спрос. А ты? Станешь машиной? Совершенной машиной для убийств?

– Вы много раз говорили об этом. – Зверь зевнул, – Теперь я знаю, что вы говорили правду. Ну и что? Расскажите-ка лучше, кому вы меня продали? Кто еще знает обо мне? Рассказывайте, дорога впереди долгая, хоть время скоротаем.

– Это Весин, – грустно сказал Смольников, – министр внутренних дел.

Зверь тихо присвистнул, обернулся и внимательно посмотрел на своего пленника. Молча посмотрел. Потом так же молча отвернулся.

– А что мне было делать?! – взорвался магистр. – Что мне оставалось делать, скажи на милость? Он пришел ко мне однажды и сказал… он рассказал о тебе, понимаешь? Десять лет. Ты хорошо работал, Зверь, очень хорошо, но за такой срок можно вычислить любого.

– Что он рассказал? – спокойно спросил убийца.

– О… о тебе. Все.

– Что именно?

– Все, Зверь, обо всех убийствах, обо всех жертвах, о том, как ты…

– Почему вы не отвечаете на вопрос, магистр? Может быть, мне заставить вас?

– Но… я не понимаю…

– Я тоже. Вы можете вспомнить тот разговор во всех подробностях, или нужна моя помощь?

– Нет. Я помню.

– Ну так рассказывайте.

– Он пришел. Он сказал, что не так давно один его человек сделал интересный вывод… Покопался в статистике преступлений за десятилетие и заметил… заметил некую закономерность Он заметил… – Магистр искал слова, мучительно соображая, как же ответить на вопрос Зверя, не сказав при этом правды, но и не солгав. Лгать сейчас не стоило.

– Он заметил, – помог ему убийца, – что некоторые из преступлений объединяет один человек, так?

– Да, – выдохнул Смольников.

– Он заметил, что четыре раза за эти десять лет люди умирали очень уж вовремя. Для вас вовремя, правда, магистр? Ну? – Зверь вдруг резко остановил машину. Смольникова бросило вперед, лицом в спинку переднего сиденья, – Он рассказал вам о вас, Игорь Юрьевич, – тихо произнес Зверь. – О вас и о вашей организации, о том, что вы называете Орденом, он рассказал вам многое, что-то даже с подробностями, о которых вроде бы и не должен был знать, он напугал вас, но он ни слова не сказал обо мне. Скажите, что я не прав. Скажите это, магистр, и, может быть… я ведь не хочу убивать вас… может быть, я поверю. Ну, так кто из нас соврал? Отвечайте, только честно.

– Я. – Болел ушибленный нос. – Но я не продавал тебя. Понимаешь, я понял, что раз Весин пришел сам, лично, значит у него свой интерес в этом деле. Интерес вполне понятный. Уничтожать Орден глупо, куда разумнее и выгоднее прибрать его к рукам. Но Весин хотел Орден без меня, все сразу и бесплатно, а мне он обещал взамен спокойную жизнь. Только жизнь. И ничего больше.

Зверь молчал.

– Тогда я и рассказал о тебе, – сообщил магистр. – О том, что ты можешь. И о том, что я знаю тебя и умею с тобой работать лучше, чем кто бы то ни было. Весин поверил не сразу, и я его понимаю, я помню, как сам впервые услышал о тебе, а ведь тогда ты мог и умел от силы десятую часть того, на что способен нынче… – Смольников сделал паузу, переводя дух. Он говорил очень быстро, неловко и тяжеловесно громоздя фразы, но искренне, потому что лгать сейчас не мог. – У меня была поначалу мысль обратиться к тебе за помощью, – произнес уже спокойнее, – но, рассудив здраво, я решил, что будет лучше, если все случится само. Как бы само. И следующей жертвой был выбран Чавдаров. Однако ты не понял. И все пошло наперекосяк. Я переоценил тебя, мальчик, а может, недооценил. Вместо нормального человеческого страха, вместо хотя бы нормального человеческого сомнения я получил обычную твою безмолвную исполнительность. Ты не задал ни одного вопроса. Ты не потребовал объяснений. Ты взялся убить этого человека так же спокойно, как убивал всех других. И не убил. Впрочем, этот твой промах все равно пошел мне на пользу, потому что сейчас я нужен Весину. лишь через меня он может отыскать тебя. И, знаешь, он уже не мечтает о поводке, он уже готов к сотрудничеству, к сотрудничеству взаимовыгодному. Ты подумай об этом, Зверь, подумай, не отмахивайся сразу. Ну сколько еще ты проживешь в бегах? Год, два, может быть, пять. Не больше. Как только министр решит, что пользы от тебя ему не будет, за тобой начнется охота. По всем правилам. Ловить будут не тех многих, за кого ты так успешно себя выдавал, ловить будут не десяток или полтора орденских убийц, ловить будут тебя, тебя лично, и как бы ни был ты хитер, от этих охотников тебе не уйти.

– Уже боюсь, – кивнул Зверь. – А себя вы видите в роли егеря? Знатока животного мира, так?

– Если ты не согласишься на сотрудничество, у меня не останется выбора.

– Ну вы даете, магистр! Какой выбор? Вы умирать едете, не забыли? – Убийца рассмеялся, автомобиль рванулся с места.

У Смольникова потемнело в глазах. Пятикратное ускорение придавило к креслу. А Зверь гнал, гнал послушную, радостно урчащую машину. По экрану спидометра летели, сменяя друг друга, числа: 250, 270, 290…

– Прекрати! – вскрикнул магистр, разглядев пугающие 320.

– Ей нравится, – спокойно заметил Зверь.

330, 350…

Машина, как комета, неслась сквозь ночь. Пальцы Зверя ласкали руль, скользили по кнопкам переключения передач.

Совершенно не к месту и не ко времени, вместо того, чтобы искать выход из безнадежно опасной ситуации, Смольников вспомнил вдруг, как однажды, один-единственный раз в жизни, спросил своего воспитанника, по каким дорогам и за какой срок доберется тот из Москвы, скажем, до Владивостока. При условии, что пользоваться услугами аэрокомпаний нельзя. Настроение такое было, хотелось как-нибудь пошутить, а никого, кроме Олега, под руку не подвернулось.