Охотник за смертью - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 102

– Пожалуйста, – рявкнул Дюха, – не отвлекайся от дороги!

– …потому что для нас и заклятий-то еще не придумали. Мы ж, по сравнению с другими духами, народ молодой, вольный и образованный.

– А Паук? – слабо спросила Маришка, когда вой, рев и светящиеся бортовыми огнями чудовища остались позади. – Он вас как заклинает?

– А то ты не знаешь? – в колонках хрюкнуло. – Ему и заклинать не надо.

«Фейри тяготеют ко всему красивому…»

Да. Орнольф говорил ей это еще зимой. Он сказал тогда, что Паук – ненормально красив даже для фейри. Наверное, так оно и есть. Было бы еще с кем сравнить. Не с домовыми же духами – они если и показываются на глаза, то фрагментарно. То, там, ухо мохнатое размером с наволочку, то копыто, то лапа с когтями – еще те красавцы…

Двор, ясно видимый теперь с шоссе, был ярко освещен. Машина, не сбавляя скорости, пронеслась по обсаженной кедрами подъездной аллее. И остановилась, отчаянно взвизгнув тормозами, чуть-чуть не доехав до высокой фигуры у крыльца.

Неяркие звезды в черных волосах, белая, светящаяся кожа, и правая бровь, изумленно выгибаясь, ползет вверх:

– Я не знал, что ты приедешь не одна, – Паук открыл дверцу и подал Маришке руку.

До нее только сейчас, – зато остро, будто током ударило, – дошло вдруг, что еще недавно он не позволял ей прикасаться к себе. Не позволял даже подходить слишком близко.

– Я так соскучилась! – сообщила она, вылезая. – Подумала о тебе, и так соскучилась!

– Пить вредно, – сказал Паук, ничуть не умилившись, – особенно детям.

Кружившие над двором крохотные фейри с фонариками из цветочных лепестков – они-то и создавали иллюминацию – брызнули в стороны от выбравшихся из машины парней. С десяток крохотуль завертелся вокруг Альгирдаса, смеясь и болтая, норовя устроиться на плечах, облитых серым шелком рубашки.

Какое-то время тяжелая пауза была заполнена только их звонкими, мелодичными голосами. Альгирдас оценивающе смотрел на гостей. Гости – на него. Как в первый раз. И на Маришку – тоже как впервые.

– …! Я аж протрезвел, – сказал наконец Макс.

По бледному, точеному лицу Паука тенью скользнуло недовольство.

– Вас проводят в ваши спальни, – уронил он нежным, холодным голосом. И, не прощаясь, направился в дом.

Маришка заторопилась следом. Только для того, чтобы услышать недовольное:

– Предупреждать надо, Маринка.

– Не сердись, – попросила она.

Дура! Дура чертова! Ведь знала же… то есть, знала, что не стоит людям видеть лишний раз Альгирдаса, но не знала, что он будет ее встречать. Ну, правда же, не знала! Нормальные люди спят в это время… Ох, нашла нормального!

– А ты почему не спишь? – спросила она печально.

– Я никогда не сплю.

– Правда?

Вместо ответа Альгирдас покосился на нее сверху-вниз. И, кажется, улыбнулся.

– Топай в постель.

Так же как давеча Орнольф, он слегка подтолкнул ее к лестнице.

– Альгирда-ас, – протянула Маришка, хлопнув ресницами, – можно я…

Лицо его судорожно дернулось, как будто задел языком больной зуб.

– Не растягивай слова, ребенок! Или я решу, что ты дразнишься.

– Не буду. Но можно я тоже с тобой не посплю. У меня весь режим на фиг сбился.

Паук молча пожал плечами. И Маришка поплелась за ним, гадая, было это разрешением или запретом.

Вообще-то, конечно, Дюха с Максом приехали не для того, чтобы Маришке было не так одиноко в волшебном доме. Макса – очень перспективного эмпата – откомандировали в Приморье для помощи тем бывшим зомби, кто оказался родом с Урала. В Прибрежном вообще собрались эмпаты со всей России, и Макс даже не скрывал своей гордости тем, что работает бок о бок с людьми, по чьим книгам ему довелось учиться.

А Дюха… Дюха – командир. Он боевик в первую очередь, но кроме этого еще и отец солдатам, и если уж большая часть группы оказалась в Приморье, так и старшему лейтенанту Панкрашину самое место там же. Маришке и раньше не было скучно – Орнольф ведь не даст заскучать, а, не дай бог, поймает за этим занятием, тут же нагрузит какой-нибудь работой, – но в эти две недели она едва выкраивала время для занятий.

С утра пораньше провожала Макса в Прибрежный. Потом они с Орнольфом уезжали во Владивосток. Иногда Орнольф задерживался в городе: у него были какие-то дела с Адой Мартиновной. А Маришке разрешили наконец-то работать по специальности, и за несколько дней она, кажется, как родную квартиру изучила все «плохие» места Владивостока и пригородов.

Сколько, оказывается, всякой нечисти обитает рядом с людьми! Знала бы об этом раньше, заперлась бы дома и нипочем не вышла на улицу. Даже к мусоропроводу не ходила. Теперь, конечно, совсем другое дело. На пару с Дюхой, всегда под наблюдением двух-трех магов ИПЭ, Маришка сдавала свою первую летнюю практику. Не важно, что на дворе апрель. Не важно, что Орнольф не в восторге от того, чем она занимается. У Орнольфа свои взгляды на жизнь, изрядно устаревшие. А вот Альгирдас, например, нисколько не против того, чтобы Маришка, пока есть время, шлялась по помойкам и подворотням Владивостока, убивая мелких мусорных демонов. С чего-то же надо начинать. А охотники всегда начинают с уборки мусора, так Паук и сказал. И то, что у этого мусора есть зубы и когти, и изрядное количество убойных заклинаний, всего лишь издержки профессии.

Удивительным образом разделились их мнения, Орнольфа и Альгирдаса. Датчанин считал, что задача Маришки в том, чтобы, находясь в безопасном месте, обеспечивать оперативную группу чародейской поддержкой. Именно так и работали маги ИПЭ: изготовляли амулеты и талисманы, гадали, указывали благоприятное время для проведения операций, в случае необходимости призывали на помощь союзников разной степени могущества или давали бойцам возможность причинять вред противнику на разных физических планах.

– Ты не сделаешь из малышки мага, – сказал Паук, когда они с Орнольфом заспорили об этом, – она чародейка и будет сражаться наравне с другими бойцами.

– Разве не Паук Гвинн Брэйрэ утверждал, что из женщины никогда не выйдет охотника? – невинным тоном поинтересовался Орнольф.

– Ошибся, – пожал плечами Альгирдас, – подумаешь, невидаль!

И конечно он был прав, а Орнольф совершенно напрасно переживал по поводу Маришкиной безопасности.

А с магами из ИПЭ она порой чувствовала себя диковинным животным, которого ученые наблюдают в различных условиях. Чары совсем не походили на магию, но маги изо всех сил пытались понять, что же это такое. Маришка же давала им предостаточно материала для изучения.

И все равно, даже понимая все это, она всякий раз с замиранием сердца слушала план очередной операции. И с радостным недоверием прислушивалась к чувству причастности, раньше почти незнакомому. Учась на журфаке, Маришка сознавала свою общность с остальной журналистской братией, и ей равно приятно было выслушивать как похвалы в адрес СМИ, так и ругань, которой было значительно больше. Приятно, потому что она знала, что уже вошла в большую, пусть и недружную семью. Что, какими бы словами не называли журналистику и журналистов, какая бы грызня не шла внутри этого громадного клана, для нее, Маришки, с некоторых пор существуют понятия «свои» и «чужие». И она – своя. И от чужих, если понадобится, ее всегда защитят. И… и вообще. Вот.

Совсем иначе чувствуешь себя, сидя в укрепленной заклинаниями машине ИПЭ, в последний раз прокручивая в голове основные детали задания. Здесь не просто «свои», здесь от своих может зависеть жизнь, и «чужие» зачастую смертельно опасны. А ощущение того, что ты отличаешься, действительно отличаешься от других людей не сравнить с чувством превосходства, которые испытывала Маришка когда-то, предъявляя удостоверение корреспондента.

Нет. Теперь она не считала себя кем-то вроде члена масонской ложи. Просто знала: она – другая. И превосходство ни при чем.

Макс подарил ей диск с записями песен ипэсовцев – их много оказалось, песен, и совсем старых, годов еще пятидесятых, и новых, современных, отчаянных. Старые были лучше: о боях, о любви, о том, что нужно защищать свою Родину и все такое. Наивно, да. Ну и что? Маришке все равно нравилось. И юморных песен раньше писали куда больше. А еще – про экологию.