Дева и Змей - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 66

– Почему я на тебя не сержусь?

– Потому что я прав. Потому что рвутся связи с прежней жизнью, и он остался там, а ты уходишь тем дальше, чем шире распахивается горизонт. От всего уходишь, риалта: от семьи, от друзей, даже от отца, которого так любишь, от правил и законов, от болезней и страхов, от себя. К себе настоящей. Знаешь, немного людей могут похвастаться тем, что знают каковы они в действительности.

– И любой мог бы, как ты говоришь, уйти?

– Да. Каждый по своей дороге. И я не знаю, стал бы мир от этого хуже или наоборот, но таков замысел моего Создателя. Не все и не всегда выходит у Него так, как хотелось бы. Впрочем, нет, Элис, нет, с тобой все не так, ты – не любая, и уйдешь дальше всех.

– А ты уже спрашиваешь, куда меня вернуть?!

– Потому что ты хочешь вернуться. К своему рыцарю, светлому рыцарю Гюнхельду, – произнес Невилл нараспев, и они оказались в лесу, за Змеиным Холмом, по колено в светло-зеленых папоротниках, в сладких и свежих запахах цветов и деревьев, и бесшумно выплыли из-за деревьев навстречу хозяевам Облако и Камышинка.

– Курт не рыцарь.

– Рыцарь, Элис, рыцарь. И не только твой. Мой – тоже. Наша судьба, – принц подсадил ее на лошадь и, улыбаясь, смотрел снизу. – Он уже многое знает, а узнает еще больше, прежде чем решится на что-нибудь.

– Невилл, – Элис склонилась к нему, – о чем ты говоришь? Ты знаешь, что в Ауфбе верят…

– Знаю. Не он первый, сиогэй.

– И не он последний?

– Думаю, да. Позвони ему, попроси встретить тебя в отеле, не можешь же ты вернуться в Ауфбе пешком. Каюсь, я не подумал об этом, когда пришел за тобой. Горожане считают, что Гюнхельд увез тебя, вот пусть он и привезет.

– А не все ли мне равно, что думают горожане?

– Нет, – Невилл посерьезнел, – пока – нет. Будь осторожнее с ними, Элис.

– Ты же не знаешь, – она спешилась, соскользнула с седла в его объятия и теперь сама смотрела снизу, – я за тобой шпионила. Сначала, когда не знала, как все будет, думала, что ты… не знаю даже, кто. Думала, что тебя не бывает. А Курт мне поверил, мне же никто не верил. И мы договорились, что я буду рассказывать… все. Как бы смотреть со своей стороны. Курт – как обычный человек, а я, как… экстрасенс, что ли? Медиум? И я рассказывала.

– Да, я знаю. Ну и что? Ты не Далила, и не Марья Моревна, чтобы выведывать мои тайны мне на погибель. Ты знаешь теперь мое имя, но разве Гюнхельд узнает его от тебя? И разве узнает он о том, что вечерняя и утренняя зори могут убить меня?

– Но получается, что я тебя обманывала, или что-то вроде того.

– А разве я спрашивал, рассказываешь ли ты кому-то о наших встречах?

– Нет. Подожди, а что там с именем? Ты ведь сказал, чтобы им можно было воспользоваться, нужно самому назвать его. Как получилось с Куртом.

– И не получилось с его матушкой. Но чужим именем можно воспользоваться, если его назовет тебе фейри. Вот что, – Невилл подхватил ее и снова усадил в седло, – потом позвонишь Гюнхельду. Пора рассказать тебе хоть немного о том, на что ты способна, моя фея, рассказать хотя бы о том, почему я называю тебя феей.

Давно и далеко…

…В горном замке, уединенном, считающемся неприступным, недосягаемым даже для пушек, царила атмосфера не то траура, не то военных сборов. Принцесса, узнав о том, что муж велит ей отправляться на родину, разозлилась, потом расплакалась, потом начала отдавать распоряжения прислуге, одновременно горько жалуясь пасынку на жестокого мужа.

Наверное, она тоже что-то чувствовала. Вряд ли принцесса была ясновидящей, но женщины, случается, предугадывают несчастья и даже пытаются предотвратить их. Только Михаил не помнил случая, чтобы это удалось. Обычно все становилось только хуже. А принцесса обмолвилась, что князь бессердечно отсылает ее, не позволив даже проститься. Почему он не приехал сам? Почему не поцелует на прощанье детей? Почему она не может поговорить с ним?

“Потому и не приехал, что боится этого разговора”, – мог бы сказать Михаил. Но кто же объясняет женщинам такие вещи.

Еще он знал, что отец отправил в замок его, потому что сам, случись беда, не сумел бы защитить жену. Но какой беды он ждет? Что угрожает мачехе в этом орлином гнезде, куда ведет единственная узкая тропа, простреливающаяся по всей длине? Что угрожает ей за стенами, сложенными из камня, крови и колдовства?

Оставив принцессу собираться, Михаил бродил по замку, стараясь не мешать сборам. Дорога предстояла долгая. Трудная. И уж точно небезопасная. Однако отец предпочел отправить жену в этот путь, только бы не осталась она на его земле, под защитой его людей и стен его замка.

Маленькая фигурка показалась из дверей дальше по коридору. Сосредоточенно и целеустремленно она тянула за собой неподъемный, снаряженный для дороги сундук. Сундук упирался. Невысокий порожек стал для носильщицы непреодолимым препятствием, и она тщетно пыталась приподнять сундук за обтягивающие его ремни, время от времени взывая к кому-то за дверью:

– Мария! Да помоги же мне, наконец!

Когда Михаил поравнялся с девицей, та, потеряв, видимо, всякое терпение, высказалась в сердцах:

– Дрянь! Скотина! Мерзавец! – и набрала воздуха в грудь, видимо, намереваясь вновь позвать невидимую Марию.

– Отойди, – Михаил сдвинул ее в сторону, поднял сундук и переставил через порог, – где все носильщики?

Он обернулся к девице, увидел шелковое шитье на платье, блеск украшений, самоцветные камни в серьгах. И остановился. Наверное, лицо у него стало довольно-таки глупым, потому что девушка улыбнулась. Тут же, правда, смущенно потупившись.

– Носильщики на дворе, княжич, – почти неслышно произнесла она, – а княгиня велела поторопиться. Я подумала, что будет быстрее, если мы с Марией сами вынесем сундуки…

Она была маленькая и темноволосая, с белой кожей, не знающей солнца, и с глазами необычного цвета – голубыми, яркими, но светлыми. Темные волосы и голубые глаза – такое сочетание смертные часто принимали за отметку сатаны, за знак фейри. Странно, как он раньше не обратил внимания на эту девочку?

– Вы из свиты княгини?

– Только я, – на миг она подняла на него взгляд и вновь опустила глаза, – Мария – моя служанка.

– Я не видел тебя раньше.

– Видел, княжич, – опять улыбка, хитроватая (или насмешливая?), – но не замечал.

– Как твое имя?

– Катерина, княжич. Мой отец – Йован Седло. Ты знаешь его, и моего брата Стефана.

Вельможа Йован Седло – командир приставленной к принцессе дружины, такой же иноземец, как все здесь. И сын его служит княгине, но он – простой рыцарь. Михаил, конечно, знал обоих, но, как верно заметила Катерина, не замечал. Эти, пришедшие с принцессой, не воевали вместе с князем, отец не доверял им даже защиту замка, где жила его жена. Они были неинтересны.

– Больше не таскай сундуки, – посоветовал он девушке, не зная, что еще сказать.

– Больше не буду, княжич, – послушно ответила она, и снова послышался в голосе намек на усмешку.

Михаил сдержанно кивнул и направился дальше.

– До свидания, княжич, – послышалось из-за спины.

Отвечать он не стал. И так ясно, что свидятся – не одну неделю вместе ехать.

На сей раз, понимание не было озарением. Оно пришло медленно, как-то даже незаметно, сложилось из многих маленьких, вполне человеческих радостей и огорчений, из любви к младшим братьям, из жалости к принцессе, из недолгих, но доставляющих волнующее удовольствие встреч с Катериной. У дочери вельможи дел оказалось даже больше, чем у него, княжича, денно и нощно охраняющего свою мачеху, и увидеться удавалось хоть и ежедневно, однако очень ненадолго. Переброситься несколькими словами, обменяться улыбками… Михаил даже не поцеловал ее ни разу.