Дева и Змей - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 36

Вот интересно, а в Вотерсдорфе хоть кто-нибудь знает о том, какие интересные создания населяют два ближайших к брошенному особняку дома? А Драхен, красноречивый дьявол, об этих тварях не обмолвился при Элис ни словом.

“В последнее время умирают не все. Человеческие лекари действительно стали очень мудры…”

Ну да, ну да. С его точки зрения, значит, достаточно показать ей красивые цветочки, и вовсе незачем демонстрировать других своих лонмхи, тех, которые убивают по-настоящему.

Эйтлиайн

Мне следовало сидеть и расставлять точки над “i”, палочки над “t”, а мысли – по порядку. В крайнем случае, мне следовало бродить по замку и заниматься тем же самым. На худой конец, я мог отправиться погулять, при условии, что буду во время прогулки погружен в размышления.

Вместо этого я следил за мисс Ластхоп, пытаясь разобраться, что происходит между ней и юным Гюнхельдом. Почему-то хотелось думать, что ничего их не объединяет, кроме интереса к моей персоне. Почему-то хотелось, чтобы сегодня Элис вновь заглянула в гости. Я не “чудище с холма”, я рыцарь и джентльмен, и я знаю, что вчера ей было со мной интересно…

Лишь изрядным усилием воли мне удалось отвлечься от наблюдений.

Усилие воли выглядело как лошадь с рогом во лбу, а выражалось, как извозчик. Оно недовольно было тем, что я так до сих пор и не ответил на его вопрос о народах Сумерек. И о Жемчужных Господах.

У нас с Гиалом разные представления о значимости и очередности тем для размышлений. И меня куда больше интересовал иссякающий источник Силы, которую я представляю, чем дорэхэйт или Жемчужные Господа. Вопрос был лишь в том, как объяснить воплощенной мудрости и чистоте, что мироздание устроено совсем иначе, чем он думает? Воплощенной мудрости, увы, присуща некоторая косность мышления.

– Гиал, – проникновенно сказал я, стараясь выглядеть умнее, чем обычно, – ты ведь наверняка слышал о Законе?

…Нелегкое это дело, на разных языках говорить об одном и том же. Разумеется, о Законе знали все, кроме разве что совсем уж диких комэйрк[23], с объемом мозга меньшим, чем у земляного червя. Другой вопрос, что каждый знал свое, и по большей части знания сводились к тому, что Закон – это гибель всего сущего.

У гибели этой было еще одно имя: Звездный.

Он приходил.

И убивал.

Из соображений самых простых: лучшая гарантия выполнения правил – отсутствие тех, кто может их нарушить.

О каких правилах речь? Почему и как Звездный является в мир? Можно ли от него спастись? Над первыми двумя вопросами никто не задумывался, ответ на последний был настолько очевиден, что задумываться не имело смысла.

А я знаю очень много. Чуть больше, чем полагалось бы существу моего ранга и происхождения, и, разумеется, значительно больше, чем известно фейри, не входящим в наш род. Мне известно, что Звездный – эта страшная сказка – не сам Закон, но карающий меч Закона. А еще мне известно, что когда боги начали творить сущее, никакому Закону места в мироздании не нашлось. Сила эта, или… идея? Пожалуй, да, идея – верное определение, ведь ничего более убийственного, чем идеи, не удалось создать даже смертным, а они настоящие мастера во всем, что касается уничтожения себя или окружающих. Так вот, идея Закона родилась уже позже, родилась из мечты о справедливости, о честности, быть может, или о чести.

Тот, Кого я почитаю Творцом, Тот, Кто создал всех нас, все дивные народы, первым поднял Звездный. Поднял меч на того, кого считал своим создателем. История эта давняя и правды уже не найти: кто-то утверждает, что Звездный был откован для защиты, кто-то уверен, что клинок этот – воплощение предательства и обмана. Как бы там ни было, Закон творился в битве, изначально несправедливой, причем для обеих сражающихся сторон. Лучше не думать о том, каким образом из мечты о правде рождается ложь, а из лжи – новая правда, обязательная для всех. Достаточно того, что мы живем с этим. Победитель обратил идею Закона против побежденного, а заодно и против всех его созданий. Для того чтобы в конечном итоге восторжествовала высшая справедливость, и чистые были отделены от нечистых, агнцы от козлищ, праведники от грешников, словом, чтобы когда-нибудь четко и ясно стали очерчены границы между любыми противоположностями, и каждый получил то, чего заслуживает.

Заслуживает с точки зрения Белого бога, разумеется, потому что у созданий его зачастую свой взгляд на проблему. О нашей же судьбе, о судьбе фейри – дивного народа, сотворенного руками совсем иного божества, – и говорить не приходится. Гореть нам вместе с нашим Отцом в озере серном вечную вечность, потому что справедливость выглядит именно так. И не хватает для полного ее торжества одной лишь малости.

Повода.

Вот такая незадача: конец света на пустом месте не происходит, должен быть соблюден ряд условий, проделаны все необходимые ритуалы, нарушено определенное количество заповедей… С чем-то успешно справляются и смертные, но в некоторых моментах без нас не обойтись. А мы, знаете ли, не просто нечистые дети падшего Отца. Да и Отец наш – не просто бунтарь и изменник. Иными словами, мы способны не только приближать конец света, порой мы успешно предотвращаем его, выкраивая для себя (и для смертных) еще немного времени.

Но однажды, давно, когда были созданы первые из смертных, повод для уничтожения мира нашелся.

И как хорошо все-таки, что мы с Гиалом умеем слышать больше, чем сказано вслух. Он сразу вспомнил, сразу понял. Мне и говорить ничего не пришлось. Он сказал:

– Ты прав, Крылатый, мы перестали смотреть, что там дальше. Все, как в те дни. Помнишь, нам было не интересно заглядывать вперед?

В бесконечном множестве реальностей, составляющих наш мир, жизнь течет по-разному. И если в одной из них люди научились чему-то новому, это еще не означает, что то же самое со временем произойдет и в других. В каждой реальности свое прошлое и свое будущее, и нужно немало терпения, чтобы следить за жизнью хотя бы в нескольких из них. Еще нужно немалое любопытство, но этого у нас, у фейри, в избытке. Терпения же, да, не хватает.

Гиал напомнил мне о том, что были дни, когда пропало и любопытство. Мы перестали бродить по мирам, нырять в реку времени, по своему усмотрению выбираясь на берег там, где душа попросит. “Мы” – это я не о себе, а вообще о дивных народах. Мое высочество родилось в Тварном мире, на планете Земля, и ко времени, о котором вспомнил Гиал, планета не была еще даже заселена, и дед мой не помышлял о том, чтобы отправить сюда своего сына, меня же, соответственно, не было и в самых отдаленных планах.

– Не было никого достаточно мудрого, чтобы предостеречь нас и заметить опасность.

Это Гиал вставил прямо поперек моих размышлений и не соврал ни единым словом, несмотря на весь сарказм. Да, никто не заметил странностей, никто не насторожился. Никто даже не понял, что это не фейри ленятся заглянуть в будущее, это будущее перестало быть. Некуда стало заглядывать. Мир – весь мир, вся пресловутая бесконечность – подошла к гибельному порогу. Белый бог решил переиграть, начать заново, что-нибудь другое и на чистом листе.

Насчет его решения, правда, это только мои домыслы.

Когда беда стряслась, к ней оказались не готовы ни мы, ни новорожденные смертные, ни даже наш Светоносный Отец. Вопреки распространенному заблуждению, он не всеведущ.

Однако очень мудр. И он тоже Творец. И это он придумал вернуться назад, во времена, когда гибель мира еще не была предопределена, и уже оттуда шагнуть в будущее, то самое, которого они едва не лишились…

В итоге, меня, тогда еще живого, молодого и наивного мобилизовали на спасение мира от бедствия, о котором я, живой, молодой и весьма образованный, читал в древних книгах.

Я как тогда ничего не понял, так и сейчас не очень понимаю. Но факт остается фактом: мы с Гиалом чуть не порвались, спасая разных представителей Тварного мира от неисчислимых бедствий, по моим личным представлениям, давным-давно миновавших. Но по крайней мере после всех событий – “после” уже объективно, а не по личному времяисчислению – я начал понимать, с какой же это радости мне поклоняется множество разных народов, придумывая самые фантастические обличья и наделяя именами, даже отдаленно не похожими ни на одно из тех, какими я пользуюсь.