Дева и Змей - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 31

– Поедем в гостиницу? – предложил Курт. – Мне нужно отправить почту, заодно и позвоним в вашу “Уютную кухню”.

– Слушайте, вы что, и вправду не удивляетесь?!

– Удивляюсь, Элис, еще как удивляюсь. Просто не тому, чему удивляетесь вы. Помните, мы договаривались смотреть с разных сторон?

…– Ты взялся учить ее? – изумленно проговорил Единорог.

Из цветного тумана видений он выходил медленно, – сказывалось отсутствие практики. Спешить здесь и не следовало, как нельзя спешить ныряльщикам, всплывающим на поверхность с большой глубины. Если видения отпускают тебя неохотно, если ты вязнешь в их разноцветных слоях, как в густом сиропе, просто смотри, куда идет проводник и ничего не делай. Рано или поздно, бездна лишится красок и сама вытолкнет тебя на поверхность.

Но разве для Сильных писаны правила?

Эйтлиайн терпеливо ждал. Вопрос задан, но отвечать нельзя, пока Гиал окончательно не выйдет из транса. Вообще, пускать таких, как он, могущественных, но лишенных ясновидения, в путешествия между тончайшими слоями событий, между тем, что случилось, могло случиться, случится обязательно или не произойдет вовсе – все равно, что пустить майского жука полетать между нитями паутины.

Но разве для Сильных писаны правила?

– Можешь отвечать, – Гиал тряхнул головой, – я здесь. Ф-фу, – он потер лицо ладонями, – такие пути – для тебя, Черный. Неужели ты делаешь это сам? Один?

– Не так, – улыбнулся Эйтлиайн, – без шара и без тумана. Я ухожу и прихожу, когда вздумается. Я так живу. Отвечаю на первый вопрос: да, я буду ее учить. Не знаю, какой народ создал эту сиогэйли, но уверенно могу сказать, что мои подданные здесь ни при чем. А до чаяний племен Полудня мне, в лучшем случае, нет дела.

– В худшем же, ты готов испортить им всю затею. Понимаю. Намереваешься сделать из подменыша настоящую фею?

– Да.

– Зачем?

– Терпеть не могу подменышей.

– Понимаю, – повторил Гиал.

Они ушли из зала, оставив гадальный шар медленно вращаться среди гаснущих переливов света. Шли неспешно по широким коридорам, молчали об одном. По-разному молчали. Но слышали одинаково, настроенные на общую волну тишины.

О том молчали, что подменыш способен стать настоящим фейри, но никогда не станет таким дитя подменыша. О том, что сколь бы ни было велико могущество Эйтлиайна, крылатого принца, отец его почти всю жизнь считал себя человеком. И сына – единственного настоящего сына – вырастил на слишком узкой границе между правдой и безумием. Эйтлиайн не стал человеком. Не смог. Но не стал и фейри. Не научился.

Так замыслил когда-то Владыка Темных Путей. Ему необходим был наместник: тот, кто сможет представлять Силу, станет помехой в Тварном мире для фейри Полудня. И Владыка отдал своего сына одному из земных правителей. И смеялась Сияющая-в-Небесах, глядя на подменыша, жалкого в смертном теле, лишенного сил, нелепо пытающегося противостоять двум всевластным своим страстям: жажде крови и жажде свободы. Это – Представляющий Силу? Правитель крохотного кусочка земной тверди, повелитель пастухов и разбойников? Люди считают его великим воителем и великим колдуном, но на то они и люди, чтобы иметь самые смешные представления о подлинном величии.

О том, что сын подменыша может оказаться неприятностью куда большей, Владычица не предполагала. Но, говоря по чести, Владыка и сам не мог знать точно, что выйдет из его жестокой затеи.

– Ты отбрасываешь две тени, – произнес Гиал вслух. – Она сказала так: “Принц Темных Путей отбрасывает две тени! Почему никто из вас не предупредил меня, что такое возможно?”

Они шли по подвесному переходу, свет низкого солнца толстыми снопами падал в арочные окна, играл в прятки с черно-белой мраморной облицовкой.

– Я вообще не отбрасываю тени, – рассеянно ответил Сын Дракона, – и не отражаюсь в обычных зеркалах, и…

– Ты отбрасываешь две тени: в Тварный мир, и в Лаэр. Племенам Полудня нет пути сюда, а твои подданные бродят, где хотят, а с ними – ты сам, и Сила, которую ты представляешь. Вот о чем она говорила. И это еще одна причина, по которой она хочет от тебя избавиться.

– Не главная. А повсюду бродят вовсе не народы Полуночи, о чем ты, Гиал? Полночные племена бродят только там, где я прикажу. Действительно повсюду у нас дорэхэйт , народы Сумерек. Ни я, ни Сияющая не препятствуем им, но не только потому, что они не дают к тому повода. Ни я, ни Сияющая не знаем, что случится, если мы попробуем навязать дорэхэйт свою волю.

– Где-то здесь и кроется ответ.

Переход вывел в коридор, пустой и очень темный после яркого света. Единорог посмотрел в темноту. Покачал головой:

– Сделай балкон, Крылатый, я хочу видеть солнце.

…Переход вывел в открытую галерею – кружева резьбы по камню и цветные блестки мозаик – обвивающую стену главной башни.

– Высоко, – заметил Гиал, подходя к решетчатому ограждению. – Красиво. Что ты знаешь о народах Сумерек, враг мой? И о Жемчужных Господах?

Давно и далеко…

Взрослые были достаточно мудры, чтобы не спрашивать Мико, где ему больше нравится – в межмирье или на Земле. Разве что бабушка… “а кого ты больше любишь, папу или дедушку?”

– Я всех люблю.

Бабушка очень смеялась.

– Ты никого не должен любить, – сказала она, – ты ведь темный, а темные всех ненавидят и убивают. Так они живут.

Он не понял. Что такое “темный”? У него черные волосы и глаза, как у отца, как у деда. А у бабушки волосы золотые и глаза синие, как у принцессы Златовласки, той, по которой ползала муха, иначе жених не мог ее узнать. Фу! Мухи не должны ползать по живым, они ползают только по грязным смертным.

Пришлось спросить. И он узнал, что темные – это народы Полуночи, дед правит ими, и зовется Владыкой Темных Путей, а он, Мико, черный принц. Узнал, что светлые – это народы Полудня, там правит его прабабушка, Сияющая-в-Небесах, но она плохая, не такая, как прадед-Смерть. Она хочет убить и деда, и отца, и его, Мико, тоже. Получалось странно: бабушка сказала, что темные всех ненавидят и убивают, но дед никогда не говорил, что хочет убить бонрионах Полудня. И отец никогда не собирался ее убивать, отец вообще убивал только смертных. Он, Мико, хоть и принц, не питал злых чувств к незнакомой прабабушке. А вот она, светлая, как раз желала им всем смерти.

Спрашивать у бабушки он больше не стал: она объясняла так, что все только запутывалось. Мико спросил у деда. Тот вздохнул, закутался в красивые кожаные крылья, и сказал кому-то: “За что мне это? Он же еще младенец!”

Деду никто не ответил. А Мико уже не был младенцем, ему исполнилось три года, и выглядел он как пятилетний, а знал столько, сколько не знают дети и к десяти годам. Он был фейри в смертном теле. Но он не был подменышем и рос, и менялся по законам сразу двух миров: Тварного и Волшебного. Он был… необычным. Кое-что из бесед отца и деда почерпнуть все-таки удалось: он был единственным и от него ожидали чего-то… чего?

– Не думай об этом, Мико, – говорил дед, – будет, что будет. Я люблю тебя не за то, кем ты станешь, а за то, что ты есть.

– Не спрашивай, – ворчал князь, – что за бабство? Вырастешь – разберемся, а пока ты мне и так хорош.

Как бы там ни было, принцу было три года, когда Владыка Темных Путей взял его с собой в Лаэр, в Волшебную страну, центр всего сущего.

Это был другой мир. Это был мир! Бесконечное пространство, полное разнообразных чудес и самой удивительной жизни. Призрачный мир снов и неясных грез, где время бежало стороной и стены растворялись силой взгляда. Там принц понял, что два года – от рождения, и до этого дня – провел в заточении, слепой и глухой, что надежная защита отца и деда была сродни тюрьме. И там у него впервые появились друзья.

От наставников, впрочем, Мико не избавился и в Лаэре.

Он начал постигать этот мир, а с ним – в нем – устройство всего бесконечного множества реальностей. Он узнал о Полудне и Полуночи, о вечной, не прекращающейся вражде двух Сил. О том, что прекратить войну они не могут, но не могут и уничтожить друг друга, потому что в этом случае погибнет все сущее. Есть Закон, и он – оно? – всегда убивает победителей.