Чужая война - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 78

– Трубку.

– Дым мешает? – Мать твою так! – рявкнул я. – Трубку дай, – Так бы сразу и сказал.

Шарль порылся в моих вещах. Достал с самого дна рюкзака все курительные принадлежности, набил мою трубку, раскурил и протянул мне.

Все прелести небес померкли в сравнении с первой затяжкой. Кто никогда не курил, тот не поймет.

Через пару минут я уже был вполне дееспособен:

– Рассказывай.

– О чем?

– Не валяй дурака, Шарль. Меня приговорили. Но я до сих пор жив. И тебя пустили ко мне.

– К чему приговорили? Я ничего не слышал. Ты точно в порядке?

Ничего не понимаю. Отца Джероно убрали, как только смогли добраться до него. Да и в других подобных случаях приговоренного казнили при первой же возможности. В соответствии с традициями я должен был помереть сразу после вчерашнего обеда. («А что вы хотите, после всего того, что он перенес, – сердце не выдержало».) Или ночью. Гаротту на шею – и подождать десяток минут.

Но я жив. Ничего не понимаю.

Если отбросить вчерашний бред насчет мести… Но другого объяснения нет. Я должен отомстить. И не могу умереть, пока живет Князь. Не имею права.

Дверь открылась без предварительного стука, и в комнату вошел отец Лукас. Шарль, с задумчивым видом выбивавший трубку, вскочил:

– Доброе утро, отец. Магистр кивнул:

– Оставь нас, сын мой. Шарль испарился.

– Ты, наверное, удивлен, что до сих пор жив, Элидор. – Черный Беркут присел на край моей постели. – К сожалению, удовлетворить твое любопытство я не в силах. Теперь слушай приказ. Как только посчитаешь себя достаточно здоровым, напиши отчет о поездке и зайди ко мне. В передвижениях по монастырю ты не ограничен. Обсуждать с кем-то подробности последнего дела тебе запрещается. Вопросы есть?

– Что с Киной?.. И с Симом?

– Брат Сим сейчас находится в соседней келье. Никаких обвинений ему не предъявлено. Кину мы отдали на попечение врачей. Они говорят, что поставят ее на ноги самое большее через пару месяцев. Разрешат ли тебе увидеться с ней – не знаю. Поговоришь с врачами сам. Еще вопросы будут?

Я отрицательно покачал головой.

– Поправляйся, Элидор, ты нужен ордену.

И, похлопав рукой по одеялу, отец Лукас вышел.

Я чуть не свихнулся, пытаясь понять ситуацию. Хорошо хоть Кине с Симом ничего не грозит. Но что собираются делать со мной?

А не все ли мне едино? Наверное, все-таки нет.

Вечером я уже был в состоянии вставать с кровати. Пятнадцать смертельных ран? Ну-ну.

Когда стемнело, я отправился навестить Сима. Он действительно находился в соседней келье. Мы столкнулись около ее двери нос к носу.

– Привет, Элидорчик! А я как раз собрался навестить тебя. Ну и веселье же мы устроили в последний раз! Надеюсь, тебе понравилось?

Я запихал его обратно в келью и усадил на кровать:

– Рассказывай.

Лицо гоббера украшал роскошный шрам от переносицы до мочки левого уха. Шрамом Сим, похоже, гордился.

– А что рассказывать? Днем Магистр заходил, сказал, что меня отправляют в Эннэм. Поближе к визирю. А про тебя он ничего не сказал. Сказал только, что ты жив и что он не может мне рассказать всего. Ну, сам понимаешь, кто ж такую информацию дает перед выходом? А ты сам-то, что, вообще ничего не знаешь?

– Приказал зайти, как только поправлюсь.

– Знаешь, Элидорчик, – Сим притронулся к шраму и поморщился. – Если бы тебя приговорили, мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Так что не волнуйся. Только я понять не могу, почему тебя не казнили.

– Совсем понять не можешь?

– Серьезно, Элидор. Я и так прикидывал и этак. И по всякому выходило, что тебя должны хлопнуть. Смягчающих причин-то нет. Ладно бы мы палатина притащили или еще что геройское совершили. А то ведь пустые приехали. Единственная заслуга – звездочка рилдиранам не досталась. А Джероно даже и не наша заслуга. Его бы так и так догнали. А ты живой. И убивать тебя вроде не собираются. Может, последний шанс исправиться дали… – Гоббер поперхнулся дымом под моим участливым взглядом. – Ну чего только в голову не придет, когда ничего другого не приходит.

Направился к двери.

– Заходи, если что.

Следующим пунктом программы был госпиталь. Только туда меня не пустили. Брат, преградивший мне дорогу, отрицательно покачал головой:

– Физически она в порядке. Но вот душа… Впрочем, через пару недель ей, пожалуй, даже полезно будет увидеться с вами. Но не раньше, никак не раньше.

Эзис. Степь

Осталась за спиной граница. Та, что разделяла два мира – Восток и Запад. Война дышала теперь в лицо горячим огненным дыханием. Смрадным оно станет еще не скоро. Но Эльрик морщился от вони. Надвигающаяся война была не правильной. Не людской. Да и затеяли ее не люди.

Нелюди.

Белесое небо выгнулось над белесым песком. Степь сгорела. Ласки солнца иссушили ее плоть, изгнали жизнь. Теперь стелилась под копытами Пепла жухлая трава, да скользили, прижимаясь к земле, вараны, то ли испуганные всадником, то ли просто спешащие по своим делам.

«Разве Степь может быть унылой? – говорил Тэмир-хан, – Как это, Эль-Рих? Объясни».

Сейчас Эльрик мог бы объяснить. Тэмиру? Или самому себе?

Нет, Степь была не унылой. Она была…

«…Страшно одиночество. День короткий, и тебе повезло. Мне тоже…» Одинокой. Бесконечно, безнадежно одинокой.

На первой же пастушьей стоянке Эльрик поменял роскошные седло и уздечку, доставшиеся ему вместе с Пеплом, на потертую, старую и все-таки несравненно более привычную сбрую эзисцев.

Ночь была длинной. То ли тоскливой, то ли, наоборот, ностальгически ласковой.

Новый человек, пусть даже нелюдь, в радость затерянным под бесконечным небом кочевникам.

Новые слухи. Вести о войне. Хлебное вино Опаленных. И есть о чем говорить – на всю ночь хватит и сказок, и правды, и песен, и былей. Да и мясо молодого ягненка не в пример вкуснее жестких, как седельная кожа, провяленных кусков козлятины.

Тем более что гость оказался своим. Ну или почти своим. Не пастух, конечно. Воин. Бывший сотник Бешеного Мамеда. Мамед-Волк, так прозвали в Эзисе несравненного рубаку и славного полководца, командовавшего наемниками, что приходили на службу к султану. Сам Мамед предпочитал прозвище Бешеный. Ибо волков не любил, говорят, с детства.

Длинной была ночь.

Спать Эльрику не хотелось совершенно. Он вспоминал сумасшедшие истории, действительно случавшиеся со знаменитым Мамедом во время той, не столь уж давней войны. Что-то рассказывал. О чем-то, вспомнив, тут же спешил забыть. Если верить слухам, Бешеный был еще жив. Это радовало. Несмотря на то, что встреча с бывшим коман – диром, удачливым, как сам Икбер-сарр, совершенно не входила в его планы.

Хотя вряд ли, конечно, прознал Мамед о том, что лучший из его сотников служил верой и правдой отнюдь не султану и даже не самому Мамеду, а халифу Барадскому.

Точнее, не халифу, а его главному визирю, но вот это уж и вовсе никого не касалось.

Уехал Эльрик еще до восхода солнца.

Дремать в удобном седле под мирное трюханье боевого жеребца. Греться на солнце, радуясь его убийственному, беспощадному жару. Как не хватало солнца в унылых Западных землях! Курить иногда, глядя равнодушно на Степь, в которую превратился весь мир. И снова засыпать, становясь постепенно таким же, как земля вокруг. Как умершая трава. Как ослепшее небо. Как застывшие на невысоких постаментах каменные идолы.

Жаворонки звенели в небе. Рассыпали серебряные трели.

Вечным противоречием Звенят мои скорбные песни, Звуки эльфийской речи, Ветра восточного вести, Не знаю, когда забуду я Лиги дорог бессчетных, Но верят в меня, как и прежде, Дети людей беззаботных.

Одиночество становилось привычным.

А там, где еще оставалось место для эмоций, вяло вздыхало, умирая под грузом равнодушия, беспомощное удивление: как мог он, Эльрик де Фокс… Эль-Рих… находить удовольствие в чьем-то обществе? Как мог привязаться к кому-то? Да как вообще можно любить что-то, кроме этих сонных, изможденных солнцем равнин?