Чужая война - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 41

Они шли в Железный кряж.

В моих делах как раз тогда наступило очередное затишье. Заняться было ну абсолютно нечем, и я вызвался проводить разведчиков до гор.

Проводил.

Тогда и понял, почему их Горами Смерти называли. В подземельях этих обосновалось такое количество всякой мерзости, что каждый топор там был на вес лунного серебра. Во время войны за территорию я и оказался принятым в род.

Вот так все и было.

А теперь, в квартале оружейников человеческого города, передо мной сидел Брайр. Мой родич – гном. И он был стар. Очень стар. И очень далек от Железного кряжа.

– Была война, Эльрик. Ты знаешь?

– Я слышал об этом. Но когда она началась, я жил далеко на Западе.

– Война. – Брайр сцепил узловатые темные пальцы. – Нас было десять тысяч. А ушло чуть меньше трех.

– Ушло?

– Да. Железные горы снова пусты. Наш род… мы с тобой – последние.

– Как?

– Вот так. Все погибли. Отец. Братья. А теперь и я. Первым моим желанием было обругать его. Что за бред?!

Ему ли говорить о смерти?! Но… понял я, что Брайр прав.

Он действительно подходил к пределу.

– Ты знаешь, – тяжело продолжил кузнец, – что мы могли бы жить вечно. Но Мастерство требует многого. И в каждое изделие, выполненное с душой, вкладываем мы часть своей жизни. Я могу отковать еще лишь одну вещь.

И тут до меня наконец дошло. Брайр, единственный оставшийся в живых из древнего рода (единственный, потому что какой из меня, к акулам, сородич?!), хотел отдать остаток своей жизни на мой топор. Потому что я… Я все же не был чужаком.

И старый гном жил среди людей.

Сколько лет?

Жил и ждал. Ведь он мог существовать так до бесконечности. Ждал, зная, что рано или поздно наши пути вновь пересекутся. Он хотел умереть. И выбрал смерть сам.

Все инстинкты, появившиеся у меня за время жизни среди смертных, противились этому решению. Люди цепляются за свою короткую жизнь. Зубами. Руками. До крови обдирая ногти. А этот гном…

И все же он был прав.

А я не имел права отказываться от чудовищно-прекрасного последнего его дара.

– Знаю, что ты думаешь, – угрюмо сказал мне Брайр. – Жить. Любой ценой жить. Но ведь и вы, бессмертные – ты же сам рассказывал мне, – когда не остается выбора, предпочитаете умереть достойно. Для вас это – гибель в бою. С оружием в руках. А для меня – так. Ты иди сейчас. – Гном тяжело поднялся, и под взглядом зеленоватых его глаз распахнулась дверь кузни. – А завтра приходи. Топор будет готов. Дом и мастерская тебя признают. И пропустят. Только, Эльрик, ты должен успеть вынести оружие до восхода, чтобы лезвия коснулись первые лучи солнца.

Я промолчал. И пошел к выходу. Грустно было и темно. Совсем темно, как тогда, в пещерах Западных гор. Потому что жизнь Брайра, вложенная в оружие, не будет частью Мастера. Она будет частью Мастерства. Силы. Стихии.

А Брайр уйдет.

Совсем.

Странно. Как, оказывается, важно было для меня сознание того, что он есть. Странный мой родич, казавшийся забытым, но на деле просто прочно слившийся с моей собственной душой (если есть она у меня), а теперь уходящий.

Это больно, когда уходит часть души.

– Прощай, Эльрик Большой Топор, – на родном языке сказал Брайр.

– Прощай.

Я не выдержал – обернулся, уходя. Но старый гном быстро захлопнул узорную дверь.

Узкие улицы, задавленные высокими холодными домами. Мусор и грязь. Сапоги противно хлюпали в скользком месиве, покрывавшем мостовую. У аквитонских властей было достаточно денег, чтобы вымостить города, но у горожан оказалось недостаточно чистоплотности.

Эльрик брезгливо обошел кошачий трупик, на котором сидела унылая ворона.

Принц был мрачен, но еще не зол и очень хотел разозлиться. Он ненавидел это состояние безысходной тоски, от которой становилось холодно и какая-то мутная тяжесть ложилась на сердце. Злость была ближе и понятней. Злость давила, но она оставалась живой и горячей. Злость находила себе выход.

Тоска – никогда.

А грязь, вонь и обычная человеческая неопрятность Эльрика обычно раздражали. К тому же по таким вот проулкам можно было дойти до «Розы Тальезы», где поджидали принца монахи, намного быстрее.

Бледное лицо в сероватом вялом чепчике выглянуло из окна:

– Какой большой! Загляни в гости, красавчик… Широкая улыбка обнаружила отсутствие нескольких зубов.

Эльрику стало смешно. Омерзительность гостеприимной шлюшки была настолько очевидной, что девица действительно могла рассчитывать лишь на чудовищ вроде него.

Он щелчком забросил в окно монету в десять серебряных и прошел мимо, проигнорировав растерянное:

– Спасибо, добрый господин.

Кем-кем, а добрым громадный беловолосый шефанго был сейчас меньше всего.

До трактира оставалось немногим больше квартала, когда сквозь закипающую злость пробилось резко и оглушительно: Опасность… И Эльрик замер, словно уткнувшись в невидимую стену. Такого с ним еще не случалось. Он чувствовал опасность. Опасность смертельную, но… Она угрожала не ему.

«Какого Флайфета?» Принц глубоко вдохнул и медленно выдохнул, успокаиваясь, сосредотачиваясь. Бывало так, что он не мог сразу определить направление угрозы или понять, кто угрожает. Но вот затруднений с тем, кому грозит опасность, у него не было никогда. Кому же, как не ему, любимому?

А сейчас?

«Элидор!» – взорвалось сполохом. Забилось. Заметалось, разгоняя по жилам кровь. Тело само перешло в режим боя, и медленными, отчетливыми стали движения редких прохожих, коснулся дрогнувших ноздрей запах их страха, недоумения, растерянности.

Они боялись его, огромного нелюдя, замершего вдруг посреди узкого проулка.

А в следующий миг люди воробьиной стаей брызнули в стороны, когда беловолосая громада, закованная в булат, сорвалась с места, совершенно бесшумно скользнула вдоль серой стены и… кажется, исчезла.

Только белым бликом мелькнула на темном плаще длинная коса.

Он вошел в «Розу Тальезы» – вошел, а не ворвался, хотя очень хотелось смести и дверь перед собой, и парочку вышибал, стоящих за дверью, – и остановился, обводя взглядом притихший зал. Несмотря на ранний час, здесь было многолюдно.

Прислуга, сновавшая с подносами в руках, высокий дворянин, наклонившийся к своей даме, два моряка, оживленно обсуждавшие что-то за угловым столом, – все замерли, уставившись на шефанго.

Монахов не было.

Принц мягко скользнул вперед, к занавешенным кабинкам – именно из-за них «Роза Тальезы» пользовалась в городе бешеной популярностью, – и ничтоже сумняшеся отдернул бархатную портьеру.

Из уютного полумрака донесся визг. Но шефанго уже перешел к следующей занавеси. А потом к третьей. И к четвертой.

Ничего.

Не считая перепуганных дам и возмущенных кавалеров.

Но Элидор был где-то здесь. Где-то совсем близко, и в то же время казалось, что он очень далеко.

Неспособность разобраться в собственных ощущениях стала последней каплей. Клубящаяся злость превратилась: в грозовую тучу. Полыхнула молния.

Эльрик развернулся к подбежавшему сзади вышибале и приподнял его над полом. Низкий голос его раскатился по залу, как гром:

– Здесь были эльф и гоббер. Где они?

– Н-н-н… Б-б…

– Проблемы с дикцией?!

– Н-не б-было…

– Врешь!

– Здесь никого не было! – отчаянно вскрикнул второй. Он не посмел подойти, но и не вмешиваться не мог.

– Храбрый мальчик. – Слепые бельма глаз уставились на говорившего. Совсем уж нечеловеческим стал голос. – Далеко пойдешь, если не сдохнешь. Вы были в зале постоянно?

– Да.

– Они должны были войти сюда пару минут назад.

– Не было! Сэр, клянусь своей мамой!

– Не разбрасывайся клятвами. Что ты скажешь, если получишь вот это? – Поставив первого вышибалу на пол, Эльрик вынул из кошеля золотой.

– Это Эльринг-эльф! – просипел полузадушенный здоровяк, отходя подальше.

Глаза того, что посмелее, округлились. Он сглотнул и отступил на шаг, жалобно взглянув на монету: