Из тупика - Пикуль Валентин Саввич - Страница 87

- Гостиниц в Мурманске нет, - сказал Небольсин, сочувствуя беженцам. Правда, в Коле существует старинный постоялый двор, но он уже превращен союзниками в притон. Единственное, что я могу вам посоветовать: разыщите на путях вагон с печуркой, разломайте любой забор - и живите в ожидании парохода на вашу новую родину. - Сказал, а сам подумал: "Пропадут они там!"

- Боже! - закатила глаза дама. - Хоть бы поскорее кончилась эта проклятая Россия... эти печки и заборы, нищета и страх! Европа! Как я хочу в Европу... сияющую огнями!

Ни поручик Эллен, ни сам Небольсин не заметили, что поезд из Петрограда оставил на перроне волшебное диво - молодую яркую женщину, одетую с вызывающей роскошью. Ей, видимо, было мало дела до революции, и пышные опоссумы струились вдоль узких плеч. А на громадной шляпе, плохо вписываясь в пейзаж станционной разрухи, колыхались под ветром диковинные перья. Поставив на снег баул из желтой кожи, красавица сунула руки в пышную муфту и растерянно озиралась по сторонам.

Ванька Кладов соколиным оком высмотрел пикантную добычу.

- Мадам! - разлетелся он. - Мичман и поэт... драматург и местный критик! Скажите слово, и любое ваше желание...

Красавица ему сказала:

- Ах как это мило с вашей стороны! Мне как раз нужен носильщик. Прошу, мичман, мой баул. Где тут начальство?..

Заглядывая через вуаль в лицо красавицы, Ванька Кладов, вертясь мелким бесом, дотащил баул до самого мурштаба. А там, сразу окруженная ореолом скучающих офицеров, красавица отбросила перчатки, отшвырнула муфту. В руке ее щелкнул миниатюрный портсигар; и лейтенант Басалаго, нагибаясь как можно изящнее, поднес петербургской львице спичку - наподобие факела.

- Извольте, мадемуазель...

Красавица села, и нога ее в тонком сиреневом чулке небрежно перекинулась через другую ногу; под пушистым платьем обозначились круглые коленки. Она опустила глаза, чтобы все офицеры увидели, какие у нее длинные ресницы, и сказала:

- Я невеста инженера Небольсина - Ядвига Саска-Лобаржевска... Странно! Неужели вы обо мне ничего не слышали?

Прибежал ошалевший Небольсин (бледный, без шапки, пальто нараспашку) и, пробившись через толпу заискивателей, взял ее за руку.

- Боже мой, - сказал, - неужели это ты?..

- Аркадий, - воскликнула она, - собирайся! Я уже все сделала. Отныне ты подданный свободной Литовской республики. Разве ты не в восторге?.. Мне здесь хорошо, куда ты меня тащишь... опять на мороз?

- Пойдем, пойдем. - И он увел ее из штаба.

* * *

Ах какой интересный кавалер попался Дуняшке!

Вот уж не думала и не гадала девка, произрастая на убогой Кольской почве, что придется ей принимать ухаживания офицера. Женщин на Мурмане вообще было очень мало, и каждая ценилась на вес золота. Любая харя, на которую двести миль к югу уже никто не посмотрит, здесь, в Мурманске - при страшном засилии одичавшего мужичья, - делала шикарную партию. Себя Дуняшка ценила примерно как тысяч в десять - николаевскими (а керенками и того дороже).

Первое свидание Дуняшки с офицером состоялось в базовом клубе, где крутили на простынях новую английскую фильму. Показывали очень интересное: как индийский царь, похожий чем-то на Кольского исправника, душил своих жен, но потом явился благородный английский моряк и задал этому царю такого перцу, что все остальные женщины повисли на его шее: выбирай себе любую... Дуняшка так засмотрелась, что носом вжикала. Сидевший рядом с ней офицер (и весьма уже солидный), пользуясь темнотой, общупал для начала толстые Дуняшкины ляжки. А потом на улице уже нагнал ее.

- Желаю познакомиться, - заявил. - Очень вы обворожили меня. Не извольте беспокоиться насчет сопровождения до дому: мы свое благородство всегда понимаем...

Дуняшка вынула из варежки руку, пахнущую керосином.

- Дуня буду, - сказала (сказала и присела).

- Очень нам приятно от этого, - отвечал офицер, польщенный таким знакомством. - А нас зовут Тим Харченко. Чин у нас, правда, еще невелик, но. зато общественное лицо наше всем на Мурмане известно.

- Ой! - пискнула Дуняшка. - Отцего я про вас ранее не слыхивала?

- Ну как же! Спросите любого. Тима Харченку все знают..

Так завязалось это знакомство. Харченко в эти дни действительно был на виду у многих. Дело в том, что при Союзном военном совете дошлый Юрьев образовал "институт комиссаров". Их было пока всего трое на весь Мурман: один комиссар от совдепа, один (дружок Каратыгина) от железной дороги, а от Центромура лейтенант Басалаго подсадил в комиссары Харченку, и машинный прапорщик вознесся над флотилией аки ангел..

Что должен делать комиссар - никто толком не знал. Но паек полагался комиссарам внушительный: сыр, икра, масло, коньяки, шоколад и даже баночки с элем. Разложив все это богатство на столе, Харченко пустил слезу от умиления (искреннюю).

- Вот она, революция! - сказал. - Недаром мы постарались. Недаром кровь проливали. Не все господам! Кончилось ихнее время... - И, раскрыв рот, прапорщик с трудом запихнул туда толстый и жирный бутерброд.

Запив съеденное элем, он ощутил себя на самом верху революционного блаженства. А мужская сущность Харченки настоятельно требовала при этом оперативно-срочной женитьбы. Еще раз оглядел стол, заваленный продуктами, и даже пожалел себя:

- Оно, конешно, с такой жратвой да ни хрена не делая без жинки не протянуть долго... Поневоле взбесишься!

Дела, однако, комиссару не находилось: все дела в Союзном совете вершили француз да англичанин, а приданный к ним для "русского духу" мичман Носков возражать остерегался и явно склонялся выпить: чем скорее - тем лучше. Желание окупить щедрый паек привело Харченку к Юрьеву.

- Товарищ, - сказал он, протягивая через стол руку, - ты научи, как власть, что делать-то? Я ведь на все согласен.

- Комиссары, - ответил Юрьев, - должны вызывать доверие масс... Ближе, Харченко! Ближе будь к массам.

- Понятно.

- Контроль, - вразумил его Юрьев. - Также информация...

- Ясно. Ну а писать что-нибудь надо?

- Нет, - подумал Юрьев немного, - того с тебя не надобно.

- Это тоже хорошо. Верно! В этом мы не горазды...

Он ушел, осиянный своим значением в деле революции. Дуняшке, прямо скажем, повезло. Здорово повезло!

Со всей деликатностью, присущей благородному человеку, Харченко в ближайшие же дни пригласил Дуняшку в буфет при станции железной дороги. Дуняшку и раньше, стоило отлучиться ей из вагона, не раз заманивали на огонек. Но только сейчас она решилась на такой ответственный шаг...

- Эй, человек! - позвал Харченко лакея. - А клеенку кто вытирать будет? Я, што ли?

Вытерли ему клеенку.

- Совзнаками не берем, - сказали. - Будут николаевские?

- Будут..

Дуняшке уже надоело штопать носки Небольсину, и теперь она с трепетом принимала ухаживания Харченки и буфетного лакея, стучащего в заплеванный пол деревяшкой вместо ноги.

- Платить сразу! - сказал несчастный калека. - А то наберут всего, напьются, сволочи, и - поминай как звали.

В этот вечер очень интересно рассказывал Харченко Дуняшке, как надо себя вести на людях.

- Есть и книга такая, - говорил, садясь к девке поближе. - Называется она: "Как вести себя в высшем обществе". Обратите внимание, Евдокия Григорьевна, что курочку на глазах общества кушать не принято. Для курочки, как и для любви, следует искать уединения. Отдельный кабинет должен быть для курочки, потому как едят ее не вилкой, а ручками. Опять же и вино! Его не просто так - взял да выпил. Нет, Евдокия Григорьевна, каждое вино имеет свое значение в благородном смысле...

Он притянул к себе бутылку. Этикетка была французская, с надписью "COGNAC". Однако лицом в грязь Харченко не ударил:

- Вот, к примеру, этот "соснао... Подали его не по правилам. Такая шербетина пьется в подогретом виде. Эй, малый!

- Чего орешь? - подковылял кулътяпый служитель Вакха.

- Подогреть надо. Мы тонкости эти понимаем...