Из тупика - Пикуль Валентин Саввич - Страница 80

- Сколько времени? - спросил Юрьев.

- Не знаю...

И тут с улицы застучали выстрелы: два... еще два... четыре...

- Палят пачками. - сказал Юрьев. - Может, выйти?

Хлопнул еще выстрел - одинокий, и только выла метель.

- Мне это не нравится, - поднялся Юрьев. - Все-таки я выскочу посмотрю. Я сейчас!

Накинув пальто, он выбежал на темные улицы. Мело, мело...

Под ногами вихрило и кружило. Качались вдалеке, словно волны, округленные сугробы. Зорко всматриваясь в темноту, Юрьев шагал по тропке, пробитой еще с вечера беготнёю прохожих.

Оступился - упал! И рука его с растопыренными пальцами погрузилась прямо в лицо человека, лежавшего перед ним. Это была неприятная минута: пальцы Юрьева ощутили нос, губы... и теплые глазные впадины, уже заметаемые порошей. В руке Юрьева вспыхнул фонарь - луч бил прямо в лицо мертвеца.

Это лежал... Ветлинский? Да, он главнамур!

Кинулся его поднимать, но по вялости рук, по отвисшим бессильно ногам понял - бесполезно. А на груди мурманского владыки болталась прихваченная булавкой записка.

Юрьев сорвал ее, поднес к лучу фонаря. И прочитал:

ОДИН - ЗА ЧЕТЫРЕХ

Тулон - Мурманск

Сгибаясь под напором ветра, Юрьев вернулся в штаб:

- Лейтенант, помоги... Одному не дотащить! Басалаго встретил его уже одетый.

- Пойдем, - хмуро сказал он, деловито и спокойно шагая по коридору Главнамура; он даже не спросил Юрьева, что нести, кого нести; след в след, словно охотник на зверя, Басалаго шагал по сугробам за Юрьевым...

- Беремся! - сказали разом и дружно нагнулись.

В вихрях метели, спотыкаясь и падая, они доволокли мертвеца до штаба.

- Клади! - И шлепнули главнамура на доски его рабочего стола.

Юрьев снял кепку, Басалаго перекрестился... В полночь пурга утихла. Выглянули звезды, словно небосклон посыпали над Мурманом крупной и чистой солью...

* * *

Кто убил главнамура? Официальная версия такова: "Убит неизвестными лицами, переодетыми (?) в матросскую форму". Да, матросы могли быть исполнителями приговора - месть против Ветлинского они вынашивали издавна: еще со времен Тулонской трагедии. А может, местью моряков с "Аскольда" прикрылись, словно броней, сами же союзники?

Но мы не располагаем материалами британской разведки... А горячее всех молился у гроба лейтенант Басалаго. Он готов... Готов к тому, на что не соглашался Ветлинский.

Прощальные сирены кораблей, гудки паровозов. Три минуты Всеобщего молчания. На флотилии (и на кораблях союзной эскадры) приспущены флаги, и плывет над рейдом траурная мелодия Шопена.

* * *

Отставив ногу. Юрьев (пальто внакидку) сидел на углу стола и быстро строчил карандашом по серой бумаге. Его занимала ситуация на Мурмане: кто будет вместо главнамура?..

Дверь открылась - заглянул поручик Эллен, запаренный.

- Фу, дьявол! - удивился он. - А мне сказали, что вы, пардон, смотали с Мурмана удочки. Здесь? Пишете?

- Пишу. Я не тот человек, которого можно уложить спать, когда мне спать не хочется. А разве кто-то уже удрал?

- Да. После гибели главнамура все словно ошалели! Хоть за воротник хватай. Сейчас ищем кавторанга Чоколова.

- Начальника-то базы? Хорош гусь.

- Ну ладно! - козырнул Эллен с порога. - Хоть вы-то на месте, все спокойнее... Имею честь откланяться. Пишите.

Эллен навестил в штабе лейтенанта Басалаго:

- Вечерний отходит через двадцать минут... Успеем! Его нельзя выпускать с Мурмана, ибо он знает немало.

Ветлинский еще лежал на столе, непогребенный, а морское начальство стало разбегаться; по Мурманску был пущен слух, что расправа большевиков со всеми главнамурцами будет жестокой и тайной. "Аскольд", словно зачумленный, был выведен за боны - в карантин: крейсера боялись. Никто даже не подумал, что, не огражденный бонами, он может быть доступной целью для любой немецкой субмарины, которая рискнет проскочить в фиорд...

Торопливо шагая вдоль рельсов, Басалаго говорил:

- Уж кому-кому бежать, так это нам. А кавторанг даже не контрил. Пил и все! Вот состав на Питер... Поручик, я начну с конца, а вы с паровоза. Сойдемся в середине.

Встретились в середине поезда - в темном полупустом вагоне. Пощупали один другого в потемках.

- Это вы, лейтенант? - спросил Эллен.

- Поручик?

- Да. Нашли?

- Нет. А вы?

- Тоже нет.

- Пошли сначала. Он наверняка переоделся...

Чоколова нашли под лавкой. Кавторанг лежал там среди мешков, переодетый под гужбана, что, кстати, очень подходило к нему. Басалаго треснул его по лицу не думая - сразу: бац!

- Мерзавец! - сказал. - Мы-то ведь остаемся...

Проводник обходил вагоны, зажигая в колпаках дорожные свечи, и объявил, что поезд на Петроград отходит. Чоколов рухнул на колени, заползал среди лавок.

- Отпустите, - умолял он. - Я боюсь... Ну плюйте на меня. Презирайте. Что угодно. Но я боюсь... Вы опутали меня, но я не виноват. Из Петрограда едет Чека, я знаю, что ждет нас!

- Чепуха! - ответил ему Эллен. - Страх очень схож с чувством любви. Как и страстная любовь, страх тоже проходит.

Выволокли кавторанга на снег, мимо них протянулся состав. И когда поезд прошел мимо, кавторанг заплакал:

- Вы еще молоды... а я, старый дурак, ввязался! Мне тоже не простят... Отпустите. Зачем я вам нужен?

Наконец это прискучило, и Басалаго грубо его отпихнул:

- Убирайся прочь... куда хочешь. Ты мне надоел!

- Спасибо, вот спасибо. - И кавторанг побрел в потемки.

Басалаго повернулся к поручику:

- Это же не человек! Он уже ни на что не годится.

Эллен расстегнул кобуру, и два выстрела взметнули тишину.

Чоколов рухнул в сугроб, снежная поземка быстро-быстро заметала его со спины (весной найдут Чоколова, но не узнают).

- Зачем вы так грубо? - И Басалаго, даже отвернулся.

Эллен дыханием отогревал замерзшие от оружия пальцы.

- Все равно, - ответил, - попади он в ВЧК, он многое растряс бы своим языком. Пойдемте. С ним покончено.

И долго пугались потом в снежной замети.

На крыльце штаба Басалаго посмотрел на небо.

- Жаль! - произнес. - Крепкий был пьяница.

- Кавторанг и в покер был неплох, - согласился Эллен.

- Черт его знает! - продолжал Басалаго. - Вот лежит он там и даже снов не видит. И может, в этом как раз его счастье. А что мы, живые? Что будет с нами?..

В этот же день, на самом его исходе, англичане, будто почуяв неладное, созвали экстренное совещание на квартире консула Холла: надо было помочь русским союзникам обрести равновесие, ими потерянное.

- Уилки, - спросил Холл, - что вы там ставите на стол.

- Виски, мой амбасадор. Только виски.

- Уберите. Стол должен быть чист. Мне сегодня русские нужны абсолютно трезвые. Пьяными я их вижу довольно часто.

Появился в черном плаще адмирал Кэмпен и потребовал:

- Виски!.. Уилки, что вы там убираете со стола?

- Именно виски, сэр, я сейчас и убираю.

- Да в уме ли вы сегодня, Уилки? Ведь придут русские.

- Потому-то, сэр, консул и велел убрать виски.

- Оставьте, - сказал Кэмпен. - Нам русских не дано переделать. А сегодня они должны быть совершенно искренними.

- О, сэр, - ответил Уилки, - им, теперь ничего не остается, как быть предельно искренними... даже без виски.

- Уберите, уберите, - настоял консул Холл. - Виски можно предложить и позднее, когда главные вопросы будут разрешены.

Уилки, владеющий русским языком, вел протокол. Консул Британии первым рискнул воткнуть палку в муравейник, и без того сильно растревоженный.

- Нам, - объявил Холл, - необходимо заверение Советского правительства в том, что мы, союзники России, находимся здесь с полного согласия вашего нынешнего правительства. Это согласие имеет теперь для нас особое значение еще и потому, что на переговорах в Брест-Литовске германские генералы требуют именно нашего удаления с побережья Кольского полуострова.