Из тупика - Пикуль Валентин Саввич - Страница 76

- Ну, - подхватил Вальронд, - вы же проклятые аристократы. Буржуи недобитые. До вас революция еще не добралась.

- Да и добраться-то, - засмеялся Басалаго, - трудно... Закусывая денатурат вонючей хамсой, утисканной в роскошную фарфоровую супницу, Женька спросил:

- Помнишь Дрейера?

- Николашу?

- Да, Николашу, которому за его любовь к марксизму не дали на выпуске из корпуса мичмана.

- Помню, - ответил Басалаго. - По чести сказать, мне его тогда жаль было. Все получают кортики, а ему, словно оплеванному, поручика бац на плечи! Тьфу... Кстати, я знаю, где он сейчас. У нас. На военном ледоколе "Святогор".

- Так вот, - подхватил Женька, - я частенько о нем вспоминаю. Бывало, еще юнцами, сцепимся мы с ним. Мне ведь (ты знаешь) до марксизма этого никакого дела! А он убежден был. Крепко стоял...

- Крепко, говоришь? - спросил Басалаго.

- У-у-у... очень. Он верил. И вот теперь, вспоминая о Николаше, я часто думаю: ведь он оказался прав!

- Кто прав?

- Да Николаша Дрейер.

- С чего ты взял, Женька, что он был прав?

- Ну как же! Революция произошла. Как по писаному. Пролетарская, черт бы ее побрал... Почему хамсу не ешь? Она вкусная.

- Раздавим, - сказал Басалаго, отворачиваясь от хамсы.

- О! Ты, я вижу, тоже индивидуум убежденный.

- Да, - согласился Басалаго. - Почти как твой Николаша. Только в другую сторону...

Выпили снова, и Басалаго заговорил о деле:

- Женька, бросай свою хамсу вместе с бабой и - к нам! Хватит! Постыдись. Ты ведь был плутонговым. В твои-то годы...

- Да. Если бы не революция, быть бы мне уже лейтенантом!

- Вот видишь. Приезжай к нам. И будешь лейтенантом. Верь: нам нужны люди... Сейчас все изменится. Ну что ты волынишься с какой-то купчихой? Брось ее к черту... Мы тебя ждем!

- Тебе легко, - ответил Вальронд. - Ты прикатил с Черного, тебя на Мурмане никто не знает. А появись я на "Аскольде", мне сразу матросы предъявят счет... И - за борт!

- У тебя какие-то кронштадтские настроения. У нас за борт не кидают. Даже в погонах ходим. Не хочешь на "Аскольде" - не надо, всегда найдется работа при Главнамуре... Что тебе тут? За керосином ходить? За дровами в подвал лазать? Глупо ведь.

- Конечно, глупо, - ответил Вальронд. - Давай еще рванем этой голубой декадентской прелести! Я уверен, что Лермонтов, когда писал "Демона", ничего не пил, кроме чистого денатурата. И ты не удивляйся, Мишель, если я потом спою тебе: "И в небесах я вижу бога, и счастие готов постигнуть на земле..."

Отдышавшись после третьего стакана, Вальронд сказал:

- Не могу избавиться от одного ощущения. Весьма странного. Мне кажется, все это временное. Наступит момент, когда в дверь постучат и скажут: "Товарищ Вальронд, во фронт! Советская власть призывает вас на службу". А?

- Все так и будет, как тебе снится, - ответил ему Басалаго. Раздается звонок, ты бежишь открывать двери, там стоит Чека, и тебе говорят: "Ах это вы, гражданин Вальронд? Вот вы нам и попались. Советская власть призывает вас к ответственности!"

- Да ну тебя... не каркай! - загрустил Вальронд.

- По рукам? - спросил Басалаго. - Нам ждать тебя?

И в этот момент (самый решительный) дверь распахнулась. На пороге стояла толстая женщина с нависшими, на кружевной воротник брылями сизых щек. Крохотные бриллианты сверкали в мочках ее ушей, раскаленных от бабьей ярости. Это была мадам Угличанинова.

- Я все слышала, - заговорила она басом. - Но что это значит? За все мое добро, Эжен, вы... Если вы мужчина, Эжен, то вы не покинете меня, одинокую женщину!

Женька Вальронд встал:

- Мадам! Из чего состоит каждая женщина?

- О?! - И брови "мадам" взлетели в удивлении.

- Женщина, как утверждает профессор Скальковский, всегда и неизменно состоит из тела, из платья, из паспорта.

- О! Эжен... Эжен... как вы можете?

- Из чего состоит мужчина? - продолжал Вальронд. - Мужчина состоит из тела, из подштанников и тоже из паспорта. Но, в отличие от женщины, он еще имеет воинский билет. И вот эта последняя бумажка иногда способна заставить мужчину расстаться с женщиной - даже с такой очаровательной, как ты, моя непревзойденная прелесть!

Мадам Угличанинова добежала до кушетки и хлопнулась в обморок. Женька Вальронд произнес сквозь зубы:

- И вот так каждый день. Жить подло надоело. Ладно. Жди! Я приеду на Мурман. А сейчас я подставлю ножку Леониду Собинову, чтобы не слишком он зазнавался... Слушай:

И в небесах я вижу бога-а-а,

И счастьие-е постигну-у на земле...

Глава третья

В штабе Главнамура обнаружена кража - пропали все карты Варангер-фиорда и районов Печенгского монастыря. Сначала неуверенно, потом уже смелее обвиняли в пропаже лейтенанта Мюллера-Оксишиерна, ушедшего в Финляндию, которая недавно получила самостоятельность.

- Возмутительно! - негодовал Ветлинский. - До чего же мы мягкотелы... Большевики правы, что не полагаются на офицерскую честь. Мы погнушались обыскать личные вещи Оксишиерны. А надо было это сделать, отбросив к черту перчатки ложного благородства...

Потом стали ломать голову: почему пропали карты именно одного пограничного района? Как раз того участка, который примыкал к северной Финляндии и Норвегии (его охранял когда-то отряд полковника Сыромятева)? Вывод был неутешителен: барон Маннергейм наверняка, пользуясь смутой, начнет расширять свои владения, и его "мясники" (егеря-лахтари) попрутся и сюда, отыскивая выход к полярному океану...

Басалаго вернулся в Мурманск как раз в те дни, когда в Брест-Литовске возобновились мирные переговоры с немцами.

Басалаго доложил Ветлинскому обо всем, что ему удалось вынюхать в Петрограде (о многом он просто умолчал, ибо многое сделал такое, что Ветлинский и не просил его делать); лейтенант настойчиво пытался вселить в контр-адмирала уверенность, что дни Советской власти уже сочтены.

- Надо, - говорил он, - сохранить Мурман для России лучших времен. Мы сами по себе бессильны, и вы, Кирилл Фастович, это знаете и без меня. Только союзники, только их флот, только их вмешательство могут спасти нас!

- Даже бессильные, - отвечал Ветлинский, - одиноко сидя на этом берегу, мы являемся залогом того, что Мурман принадлежал и будет принадлежать России... Для лучших или для худших времен - я того не знаю. Достаточно мы уже зависим. Не хватит ли? Дальнейшее проникновение англичан на наш север может обернуться катастрофой.

Басалаго был взбешен упрямством главнамура.

- Но союзники, - выкрикнул он, озлобленный, - не могут доверять нам, пока в стране царит анархия! Если мы сами не позовем их, они будут вынуждены вмешаться силой. Лучше иметь с ними дело как с друзьями, нежели как с хозяевами... Поймите! - горячо доказывал начштамур. - У них уже определены зоны влияния: Франция берет на себя юг России, Англия - север, японцы будут на Дальнем Востоке, американцы будут везде. Разве можно простить большевикам позор Бреста?

- Нельзя! - согласился Ветлинский. - И я солидарен с вами в одном: мы должны встать в горле Советской власти словно кость. Чтобы она продохнуть от нас не могла! Но... Я уже говорил и повторяю снова: англичан, как и немцев, мы должны отринуть от наших дел, насколько это возможно. У нас две угрозы: власть Ленина и власть интервенции, которая надвигается на нас незримо и таинственно.

- Добавьте сюда, - сказал Басалаго, - угрозу немецкого вторжения и угрозу финских егерей под командованием Маннергейма!

Карандаш выпал из руки контр-адмирала. Ветлинский нагнулся, долго шарил под столом. Выпрямился, и лицо было бледным.

- Черт возьми! - заорал он, теряя самообладание. - Чего вы хотите от меня? Куда вы толкаете Главнамур? Я скорее подчинюсь Совнаркому Ленина, но только не власти морской пехоты его королевского величества... Теперь вам все понятно?

- Все, - ответил Басалаго и вышел, хлопнув дверью. Идти было недалеко - до консульства.