Из тупика - Пикуль Валентин Саввич - Страница 58

Харченко вскочил снова:

- Вот, не сговаривались, а получилось одинаково... Что я вам говорил? Жрать надо, пить надо, одеться надо...

Дверь за начштамуром с размаху захлопнулась - накрепко.

Ревком передохнул.

- Ну как? - спросил Ляуданский. - Вы согласны?

- Ревкому без Главнамура - крышка, - сознался Харченко. - "Куды уж нам с Басалаго тягаться... Давай, я подписываюсь.

Тогда же лейтенант Басалаго был введен в состав мурманского ревкома и стал управляющим его делами (отныне Главнамур стал одной шайкой-лейкой с ревкомом).

* * *

Скоро во всей своей первозданности проявилось то допотопное, что и составляло во многом суть жизни большинства людей, населявших в те времена мурманские холодные Палестины: желание загрести копейку, сгоношить рубелек, сварганить деньгу на воровстве или спекуляции. Какая там революция? Все словно очумели, забыли о революции и носились со своими кубышками...

Первый сигнал об этом Небольсин получил от Каратыгина.

- Аркадий Константинович, - спросил бывший контрагент, - а вы своих сбережений не забрали еще из конторы банка?

- А зачем я должен их забирать? Куда их дену? Дуняшке под юбку? У меня же в вагоне стащат.

- Лучше уж знать, что украли воры, а не дарить большевикам. Мы вот с Зиночкой свои деньги уже забрали.

Небольсин испытал некоторое беспокойство. В самом деле, не забрать ли и ему? Время шаткое. Действительно, люди побогаче шептались по углам, прикидывали, шуршали, как крысы в норах. Наконец из Архангельска дошла весть, что банки там чистенькие: клиентура уже все выгребла...

Дядя Вася перекладывал в конторе печку.

- Дядя Вася, - спросил Небольсин, задумчиво наблюдая за его работой, а где ты бережешь свои деньги?

- Да в сапоге, Константиныч, - ответил мудрый печник. - Велики ли деньги-то у меня? Мы ведь не баре...

Сказано не в бровь, а в глаз. Небольсин не выдержал и тоже завернул в контору госбанка. Там было пусто, жутковато пусто - и сразу кольнуло сердце. Боже мой! С первой лопатой поднятого грунта, через болота, поедаемый гнусом, дошел по рельсам до Мурманска, все откладывал, все надеялся... На что надеялся? И распахнулись где-то очень далеко высокие белые двери, из которых сейчас выйдет к нему... она.

- Уважаемые! - Инженер постучал в запертое окошечко. Оно откинулось, и Небольсина спросили:

- Вам, сударь, что?

- Нельзя ли мне...

- Денег нет! - И окошечко закрылось.

- Постойте, - открыл его Небольсин снова, - я вам все эти годы, как последний дурак, вносил... чтобы вы сберегли!

- Все вносили. Но денег нет.

И высокие двери закрылись вдруг, навсегда отодвинулась от него Ядвига в ее японском халате с чудовищными драконами.

- Отдайте мне деньги! - стучал Небольсин кулаком. Высунулась плешь чиновника.

- Русским языком сказано: денег нет... Нет денег!

- Хорошо. Когда будут?

- Когда не будет большевиков...

Опустошенный, сразу потеряв все, на что рассчитывал, Аркадий Константинович отправился в буфет при станции вокзала. Там в неуютных потемках, он шуршал керенками, уже обесцененными. Прикидывал - как прожить до жалованья. Решил для начала, по русскому обычаю, как следует выпить... И - выпил!

Прямо перед собой он разглядел широкую спину полковника; толстые уши, багровые от холода; массивная шея упиралась в воротник жесткой шинели. По этим ушам, по этой могучей спине Небольсин узнал полковника Сыромятева человека, появлявшегося в Мурманске только наездами. Сыромятев, полковник генштаба и командир погранохраны полярного района от Пазреки до старинной Печенги, был очень почтенным человеком.

- Господин Сыромятев, - окликнул его инженер, - добрый день. Как здоровье отца Ионафана?

Сыромятев охотно перенес свой стакан с недопитой водкой за столик путейца, уронил бутерброд, помазанный какой-то дрянью, и ожесточенно отправил его в угол ударом громадного сапога.

- Сейчас монахом быть хорошо, - прогудел он басом. - Иисус Христос свою партийность выяснил еще вон когда! И отцу Ионафану теперь остается только ее и придерживаться...

Небольсин рассказал, как его обчистили в банке, и неожиданно Сыромятев выругал инженера:

- Аркадий Константинович, вы же неглупый человек, а несете ахинею... Какие деньги? О чем вы говорите? Да постыдитесь. Неужели вы желаете походить на всю эту сволочь, которая судьбою войны натискалась в Мурманск, словно сельди в бочку... Сейчас, дорогой мой, время думать о России, о судьбах народа, а не о деньгах!

- Поймите же меня, - слабо возразил Небольсин. - Когда человеку за тридцать, ему невольно хочется упорядочить многое в своей жизни.

- Деньгами? - накинулся Сыромятев на путейца. - Бред! Сейчас упорядочить жизнь в России можно только пулей и дисциплиной. Крепкой властью! А не подтиркой, на которой госбанк разрисовал всякие там глупые цифирки...

Они выпили водки, и Небольсин спросил:

- Вы чем-то сильно озабочены, полковник? Дела? Сыромятев надвинулся на инженера всем своим массивным горячим телом - тепло этого тела пробивалось даже сквозь грубое сукно шинели. Оглядевшись вокруг, полковник шепнул:

- С нашей границы снят замок... Граница открыта!

- Не может быть, - отшатнулся Небольсин.

- Именно так, - кивнул Сыромятев. - Вы, может, спросите, у меня, как это случилось?.. Очень просто. Еще при Керенском солдаты сорвали с меня погоны. Вытерпел. Вы же меня знаете, я не истеричная барышня. Сорвали - и черт с вами! Думаю - уйди я сейчас, на ком граница останется? Потом говорят: не барин, мол, вставай в очередь за кашей. Поверьте: я брал миску и стоял. И ждал, когда мне положат каши... Я человек очень выдержанный, меня трудно вывести из терпения.

- Ну а потом? - спросил Небольсин.

- Потом стали буянить... России для буянства показалось им мало. Пошли через границу в Норвегию - там пивная торгует. Ну, каковы норвежцы, вам рассказывать не надо. Они так поддали моим молодцам, что те вернулись в красных соплях. А я лежу и радуюсь: вот, думаю, бог наказал вас! Хоть чужая управа, да все-таки нашлась...

Сыромятев печально умолк, размазывая вино по клеенке.

- А дальше? - намекнул Небольсин.

- Дальше... Они все разбежались, бросив оружие. Я проснулся, смотрю один на заставе. Совсем один... На такую границу - один полковник Сыромятев. А немецкие подлодки стоят на Лафонтенах. Что делать? Ушел тоже...

- А вы пытались стукнуть кулаком в Главнамуре?

- А вы думаете - нет?

- Я думаю, что - да.

- Вот именно. Я стукнул. Перед самым носом контр-адмирала Ветлинского. Но этим мерзавчикам, что засели здесь, сейчас не до границы... Только своя шкура! Только свои деньги! Только свои подштанники... Черт бы их всех побрал! А потому и говорю вам, Небольсин, от чистого сердца: не будьте похожи на этих негодяев... А на деньги плюньте, наживете.

Небольсин понял, что его горе еще не горе. Настоящее-то горе сердце вот этого мужественного умного человека, который растерян, который не знает, что делать и куда идти.

"Такие, - думал Небольсин, - стреляются..."

Ночью в вагон к нему совсем нечаянно заскочил Ронек:

- Переспать дашь?

- Ложись. Ты откуда свалился?

- Из Кеми.

- О черт! Разбудил ты меня.

- Ничего. Отоспишься...

Небольсин сидел на постели, долго зевал.

- Слушай, Петенька, я чего-то опять не понимаю. Была одна революция, и ты мне сказал, что она ничего не изменила. Скажи: разве теперь что-либо изменилось? Может, надо крутить сразу третью? Ты мне скажи прямо.

Ронек тянул через голову свитер.

- Это у вас ничего не изменилось, - сказал он. - Тупик! Но из тупика надобно выходить. Выходить придется в борьбе. Первое (и самое главное!) это сломать шею Совжелдору и всем болтунам... Здесь, в Мурманске, победить трудно. Необходимо, чтобы вмешался Петроград! Но Петрозаводск будет нашим. И вот увидишь, в самом скором времени.

- А ты нагрянул сюда по делу? Или так?