Из тупика - Пикуль Валентин Саввич - Страница 50

В середине дня - панический разговор с Кемью.

- Говорит Ронек. Кто у аппарата?

- Петенька, это я... твой Аркашка!

- Аркадий, - говорил Ронек, - принимай скот. Меня здесь смяли. Я пробовал задержать эшелоны, и у меня пробка.

- Пробка? Бросай вагоны под откос.

Долгое молчание. Потом:

- Аркадий, откос есть у тебя... у меня нет откоса!

- Тогда расталкивайся и отсылай эшелоны назад.

- Не могу. Пути забиты. Осталось только одно: гнать вперед, на тебя... Если ты не примешь, дорога встанет.

- С ума ты сошел! Свяжись с этим окаянным Совжелдором...

- Совжелдор - ты сам знаешь, какие там люди, - отвечает мне, чтобы мы приняли скот.

- Откуда он идет? Ты узнавал?

- Кто?

- Да этот скот! Из какой губернии?

- В этом бедламе ничего не узнаешь. Во всяком случае, Петроград мяса не получит... Все это - саботаж! Я был прав. Ничего не изменилось, Аркадий: революцию душат. Голодом!

- Кемь закончила, - раздался голос телефонной барышни, и Небольсин бросил трубку.

Творилось что-то ужасное. Кто-то (знать бы - кто?), жестокий и мстительный, посылал на верную гибель десятки тысяч голов скота. Эшелон за эшелоном, в голодном реве, входил в полярную тундру, где не было ни сена, ни веток, ни забоя, ни холодильников. "Тупик... - думал Небольсин отчаянно, - мы действительно в тупике. Как бы эти рельсы не завели в тупик и меня!.."

Уже не скот, а скелеты, обтянутые вытертыми шкурами, зловонные и полудохлые, прибывали в Мурманск, где быстро погибали на путях - от холода, без воды, без корма. Спасти не удалось, и в эти дни, под рев умирающих коров, Небольсин вдруг нечаянно вспомнил - будто просветлело: "Павлухин! Да, кажется, так зовут этого парня..."

* * *

Под вечер катера развозили с кораблей базарных торговок и спекулянтов. Небольсин явился на пристань. Сунув руки в карманы бушлатов, стояли поодаль, в ожидании своего катера, матросы с "Аскольда".

- С берега? - опросил их Небольсин.

- Ага. На коробку.

- Меня подкинете?

- А нам-то што? Качнемся за компанию...

Небольсин, путаясь в полах длинного пальто, спрыгнул за матросами на катер. В вечернем сумраке стояли на корме, держа один другого за плечи. Мягко причалили. Пришвартовались. Часовой возле трапа вскинул винтовку.

- К кому?

- Мне хотелось бы видеть Павлухина... из комитета!

- Рассыльный, путейского - до Павлухина.

- Есть путейского!

Шагая по палубе, вдоль борта, Небольсин заметил, что на "Аскольде" еще сохранился боевой порядок, который выгодно отличал крейсер от других кораблей флотилии. Техника была в боевой готовности, вахта неслась исправно.

- Здесь. Стукай, - сказал рассыльный, козырнув. Павлухин сидел в писарской, неумело печатая на пишущей машинке. Допечатал строку до звонка, вжикнул кареткой, спросил:

- Ко мне?

- Да, к вам.

- Прошу...

Аркадий Константинович не знал, с чего ему начать.

- Пусть вас не удивит мой приход, - сказал он. - Просто вы запомнились мне лучше других.

- Это где? - спросил Павлухин.

- Когда вас били на митинге.

Павлухин не смутился.

- Так что с того, что меня они били? Вчера они меня, завтра им все равно быть от меня битыми. Такое уж дело! Пока морда есть - кулаки найдутся... - И, сказав так, засмеялся.

- Я не знаю, - начал Небольсин, - кто и что стоит за вами. Догадываюсь, что вы из числа крайних?

Павлухин охотно согласился:

- Верно, я сейчас с самого краю стою. Могу и сковырнуться!

- Дело вот какого рода. Мне стало известно (случайно, - добавил Небольсин), что при общем голодании в России, в частности в Петрограде, англичане закупили пять миллионов пудов нашего хлеба...

- Сколько? - не поверил Павлухин.

- Пять миллионов. И лежит этот хлеб в Архангельске. Вот-вот его погрузят на корабли и вывезут...

- Прошу прощения, - сказал Павлухин и вызвал рассыльного: - Узнай с поста СНиС, когда и кто уходит на Архангельск?

- Есть на Архангельск!

- Ну? - снова повернулся Павлухин к инженеру. - И дальше?

- Дальше пока все, - заключил Небольсин.

- Мало знаете, - опять засмеялся Павлухин. - Однако это весомо... пять миллионов! Да это же море хлеба. А почему вы, господин инженер, из всех битых меня, самого битого, отыскали?

Аркадий Константинович ответил на это так:

- Собственно говоря, даже не вас я разыскивал. Мне показалось, что за вами кроется нечто энергичное. Такое - уходящее далеко и глубже... куда-то! А куда - простите - не знаю. Это, наверное, как раз и есть то, что может и способно противостоять.

- Противостоять... чему? - насторожился Павлухин.

- Разрухе. Хотя бы разрухе.

- Нет, - ответил Павлухин, - не могу я противостоять. Одному только щи можно сварить. Да и то - для себя!

Без стука вошел рассыльный:

- Завтра в шесть утра "Горислава" идет на Иоканьгу.

- А в Архангельск?

- "Соколица". Но когда - сами не знают.

- Вот те на! - приуныл Павлухин.

- От бухты Иоканьги, - утешил его Небольсин, - можно добраться до Архангельска на тральщиках, которые ловят мины в горле Белого моря... Они там болтаются, как челноки.

- Уверены? - спросил Павлухин и наказал рассыльному. - Пускай баталеры мне паек пишут... Командирован от ревкома. Дела не указывать. Печать у меня! Нет, - задумался потом, - на тральцах не пойду, еще прицепятся. "Соколицу" дождусь, там меня в команде знают немножко. Это вернее!

Небольсин поднялся:

- Кажется, я не ошибся в вас, Павлухин.

- Да погодите хвалить. Схожу до Архангельска потому, что там есть организация. Там мои товарищи по партии. Зубами вцепимся, а эти пять миллионов хлеба за границу не выпустим!

Прощаясь, Павлухин вдруг задержал Небольсина.

- Я только не понимаю вас, - сказал он прямо. - Ежели в Архангельске, случись так, меня спросят, то ссылаться на вас? Или не стоит?

- Лучше не надо... Да-да! Не надо! - заторопился путеец.

- Понимаю, - догадался Павлухин. - Где узнал - мое дело.

- Вот именно: ваше дело...

Последний катер доставил его на берег. Темная фигура мурманского филера откачнулась от фонаря. Дуя на озябшие пальцы, филер огрызком карандаша записал на грязной манжете: "Инж. Н-н был на Аск.". И на следующий день поручик Эллен, встретив Небольсина за табльдотом в столовой, подмигнул ему:

- А ты вчера тоже спекульнул?..

"Пусть будет так. Пусть думают, что я спекульнул. Но неужели тупик дистанции может стать тупиком жизни?.."

Глава седьмая

Просто удивительно, как быстро вызрела на Мурмане диктатура Ветлинского! Это было неожиданно для многих: контрадмирал возымел права наместника громадного края. Отныне он стал властен над душами не только военными, но и сугубо гражданскими. Все, начиная от кораблей и кончая артелями гужбанов-докеров, - все подпало под его суровую, неласковую руку.

Начальником штаба Главнамура стал, как и следовало ожидать, лейтенант Басалаго; да еще начмурбазы кавторанг Чоколов, запивоха известный, сделался помощником Ветлинского в его начинаниях. Возле этих людей, хитрый и нелицеприятный, околачивался постоянно и Брамсон - как правовед, как администратор.

Англичане сразу почувствовали, что новый главнамур{12} отводит им обширную акваторию рейда, но... ничего больше... Однако Ветлинский нашел противника своей политики справа от себя - лейтенант Басалаго считал, что контр-адмирал перегибает палку. Причем даже во вражде отношения между главнамуром и флаг-офицером сохранялись дружескими, что не мешало им разговаривать достаточно резко...

- Я, - утверждал Ветлинский, - не выживаю англичан отсюда. Их корабли стояли здесь до меня - пусть стоят и при мне. Но нельзя давать англичанам повода для проникновения в наши, русские, дела.

- Англичане могут обидеться и - уйдут!

- Пусть уходят.

- Но без союзников мы погибнем.