Из тупика - Пикуль Валентин Саввич - Страница 33

И вот грузы, прибывшие от союзников, с городского берега кидали на шаланды, а с шаланд перекидывали на вокзальные пляжи - без пристаней, у самой воды, под открытым небом. Два раза в году мешали ледоход и ледостав; портовые буксиры ломали речной покров, пробивая пути шаландам. Иностранные корабли боялись зазимовать во льдах возле Архангельска, и потому на пристанях царила бешеная спекуляция шаландами.

Это был базар - на крови, на алчности, на спирте и бензине. Вагоны давались только под военные заказы. Но знаменитый Жорж Борман, русский шоколадный король, вывозил из Архангельска какао, тогда как русский солдат погибал в диких штыковых бойнях, не имея патронов. Появились в Архангельске люди с особой профессией - "толкачи": они проталкивали на фронт застрявшие грузы. Платили им за это (стыдно сказать) сами же военные министерства, ибо даже опытные люди не могли разобраться в этом ужасном хаосе, где банки с икрой перемешались с патронами, а латунные ленты для гильз находили среди лимонов, давно сгнивших.

Архангельск задохнулся в товарах, сваленных у реки; Архангельск лежал во льдах, и корабли уже начали сбрасывать товары прямо на лед. И прямо с моря - по льду, от аванпорта Экономия - бежали рельсы... чтобы хоть как-то вывезти, спасти тех русских солдат, что отступали перед мощной армией кайзера... Спасти не только боевой престиж России, но и выручить англичан и французов, тоже отступивших. Тогда-то и взялись за работу: надо было срочно (сверхсрочно!) среди карельских болот и утесов пробить новое русло для грузов - от Кольского залива прямо на Петроград.

Аркадий Константинович с любовью шелестел газетными вырезками. Это была история. Полтора года назад никто в мире не верил, что подвиг осуществим. Полтора года назад подняли первую лопату земли. Завязался клубок - шпионажа, подкупов, афоризма и героизма. Полтора года назад русский номер газеты "Times" писал: "А когда на берегу Ледовитого океана засвистит наконец первый гудок паровоза, Россия будет вправе заявить, что ею еще раз - на удивление всего мира! - опять проделана титаническая работа..."

Небольсин щелкнул ключиком бюро, запирая тайник.

На берегу океана свистел паровоз, спешащий из Петрограда, ему отвечала сирена транспорта, бегущего от берегов Америки. И подумалось невольно: "К чему думские разговоры о Дарданеллах, если мы уже имеем Мурманск?.."

Небольсин взял со стола колокольчик, позвонил:

- Никого не пускайте ко мне. Я приступаю к работе...

* * *

В конце рабочего дня канцелярия дороги сообщила ему, что контрразведкой арестован сегодня утром Песошников - лучший машинист дистанции.

- За что? - поднялся Небольсин, сразу вспотев.

Ему, как и многим тогда, часто чудилось нечто черное, вроде немецкой диверсии. Тайная агентура работала заодно с германскими подлодками. У причалов Архангельска разнесло в куски транспорт "Барон Дризен", груженный порохами: погибла полоса набережной и тысячи грузчиков; в порту Экономия загадочно был подорван ледокол "Челюскин"... Всегда что-то самое ценное из союзных грузов горело, пропадало, тонуло, взлетало к небесам.

- За что? - повторил свой вопрос Небольсин.

Ему сказали, что состав, который увел вчера Песошников на Кандалакшу, оказался разорван; в результате пропал последний американский вагон. А в этом вагоне - состояние почти миллионное: семьдесят шесть пудов чистого каучука, сто сорок пудов аэропланного лака, груз азотной кислоты, ящики с парижской косметикой и... чулки.

- Вы даже не знаете, какая это прелесть! - разволновались женщины в канцелярии. - Новомодные! Ажурные! Тончайшие! Ну прямо из Парижа...

Аркадий Константинович засел на прямой провод с Кемью, где располагалось начальство южной дистанции. К аппарату подключился его друг инженер Петр Ронек.

- Петенька, - кричал Небольсин, - ты не принимал ли в последнее время "американку" на восемь осей?.. У нас пропала...

- Порожняк, Аркадий?

- Нет, с грузом. Сейчас перечислю, что там было... Кемь решительно ответила, что такого груза не поступало.

- Ищи у себя, Аркадий, - посоветовал Ронек...

Конечно же, сомневаться в честности Пети Ронека, этого чистого, идеального человека, не приходилось. Если вагон растрепали, так именно на здешней дистанции: между Мурманском и Кандалакшей, где-то в потемках заснеженной тундры.

Небольсин с руганью сорвал с вешалки шубу, кинул на макушку бобровую шапку-боярку (пышную, как у Шаляпина) и схватил в руки дубину-самоделку, обожженную у костра. Так он ворвался в помещение "тридцатки" - особого барака No 30, где размешалась мурманская контрразведка. Нагрянул прямо в приемную, которая здесь, как в амбулатории, называлась боксом.

- Севочка здесь? - спросил у секретарши.

Севочка - это был поручик Всеволод Эллен, хозяин этого грозного барака No 30. К сожалению, поручика на месте не оказалось. Небольсин положил на стол свою дубину и сказал барышне:

- Передай Эллену от моего имени, что если он будет хватать моих машинистов, то дорога встанет. Я слишком хорошо знаю Песошникова: он способен устроить забастовку на дистанции, но никогда не пойдет на воровство...

Секретарша, элегантная стерва лет тридцати, раскурила папиросу, ответила:

- О'кэй! - И закинула ногу на ногу. Небольсин уставился на ее стройные ноги... и осекся. Чулки были ажурные! Ажурные, последний вопль моды. Но разве мог инженер сомневаться в честности такой идеальной организации, как мурманская контрразведка? Конечно, нет... И, взмахнув дубиной, Небольсин направился к дверям, сказав на прощание:

- Я еще позвоню Севочке, и пусть он не дурит. Мне скоро принимать союзную комиссию майора Дю-Кастеля, и только машинисту Песошникову я доверю вести локомотив!

Вечером в вагон к Небольсину поднялся Песошников - высокий путеец, уже немолодой и обремененный семьей; он, пожалуй единственный из сезонников, осел на Мурмане прочно - купил под Колою домик, из Петрозаводска навозил в мешках земли, разбил огород. Только у него одного выросла в этом году картошка - каждая калибром с фасолину. Но все же картошка, и ее можно есть...

- Выпустили? - засмеялся Небольсин. - Ну, садись... Дуняшка, поставь нам чаю.

- Домой надо. Баба небось заждалась, - сказал Песошников. - Зашел, вот, Аркадий Константинович, спасибо вам оставить душевное. Спасибо, что вступились. В мире правды нету: кто ни украду, всё на нашего брата свалят.

- Дуняшка! - заорал Небольсин через двери своего купе-салона. - Долго ты там будешь возиться, дура Кольская?

Он заставил машиниста выпить стакан чаю - гольем (сам Небольсин жил по-холостяцки, даже сахар не всегда имел).

- А как это могло случиться? - спросил потом. Песошников аккуратно держал в черных, сожженных у топки пальцах тонкое стекло горячего стакана и не обжигался.

- Я ведь только тяга, - рассказывал. - Фонарем махнули - и потянул. А на хвост некогда оглядываться. Ну где-то посередь перегона и разорвали меня... от хвоста! Американка-то шла последней. И рвать меня удобно - самый последний.

- Кому это нужно? - задумался Небольсин. - Авиационный лак адресован на Москву для вело-самолетной фирмы "Дуко", азотная кислота на Пороховые под Питером. Что там еще? Барахло бабье!

- Эх, Аркадий Константиныч, - вздохнул Песошников, - это вам барахло. Живете, даже сахару не имеете... А другие лаком этим ежели не аэропланы, так табуретки свои покрасят. И азот на какаву сменяют... Барахло! - хмыкнул машинист. - Хорошенькое барахло, коли богатые барыни в Питере за этот ажур мужей своих удавить готовы. Мир в крови, а кто и живет... хоп-хны!

- Песошников, - сказал Небольсин, - я знаю, что ты честный человек. Но я ведь не дурак и знаю, что многие рабочие воруют на дистанции... Разве не так?

- Воруют, - согласился Песошников.

- Только не защищай их, - предупредил Небольсин.

- И не подумаю защищать... Потому как рабочий-то здесь каков? Вы думаете, на Мурмане есть настоящий пролетарий? Черта лысого... Вот еще сормовские, вот еще обуховские, что сюда законтрактовались. Это еще люди. Класс! Но их - раз-два и обчелся. А так - размазня, шпана и пьяницы. Шмоль-голь перекатная. Все, кому тюрьма грозила, да те, кто от фронта хотел бежать. Вот и собрались здесь. Народ несознательный!