Из тупика - Пикуль Валентин Саввич - Страница 31

Да, знакомый силуэт корабля, памятный с юности. Сколько лежал на дне в бухте Чемульпо, потом, поднятый с глубины, плавал под красным солнцем японского микадо и теперь - бессмертный! - входит в состав флотилии Северного Ледовитого океана! С поста СНиС{8} ударил проблеск вызова. Какой-то матрос (видно, сигнальщик), стоя рядом с Небольсиным, читал:

- "Дайте... рождественскую... елку..."

С мостика "Варяга" - прямо в пустоту неба - ударили три прожектора, соорудив праздничную "рождественскую елку". На палубе крейсера заиграл судовой оркестр, и толпа, стоявшая на берегу, вдруг восторженно подхватила:

Наверх вы, товарищи, все по местам,

Последний парад наступает...

И Небольсин, едва не плача от небывалой любви к этим теням людей, что мечутся сейчас по берегу, выкрикивал вместе с ними, весь в восторге неподдельного патриотизма:

Врагу не сдается наш гордый "Варяг",

Пощады никто не желает...

Однако крепкий мороз уже душил поющих мурманчан, и Аркадий Константинович бегом помчался к бараку офицерской столовой. В метельных вихрях - тысяча за тысячей, безучастные ко всему на свете - тянулись серые колонны военнопленных: австрийцы, немцы, эльзасцы. Сопровождавший их на работы прораб дороги Павел Безменов скинул с головы рысий малахай, позвал:

- Аркадий Константиныч! Пятьсот начмурбазы на разгрузку просит. Я дал... А остальных - на подсыпку? Или как?

- Позвони в контору, - ответил Небольсин. - Сообразим... - И, оттирая замерзшие уши, нырнул в духоту столовой.

Первой ему встретилась пышнотелая матрона - Матильда Ивановна Брамсон. Громадное боа и страусовые перья на высокой шляпе как-то плохо гармонировали с фоном этого скудного барака. Брамсиха была в том почтенном возрасте, когда милые усики на верхней губе грозили вскоре обернуться существенным недостатком.

- Ах, мой милый Аркадий, - пропела женщина, томно улыбаясь молодому путейцу. - А вас с утра уже ищет... знаете кто?

- Не догадываюсь.

- Каперанг Коротков.

- Спасибо, дорогая Тильда, - ответил Небольсин, поспешно увиливая от женщины (у него были причины, чтобы увиливать).

По столовой, тускло освещенной, важно выхаживал герр Шреттер ресторатор из Вены, бравший призы на конкурсах поваров Европы; он тоже из пленных, теперь на Мурмане варит гадкие каши и отвратительные щи; что взять с королевского повара?

- Вас спрашивал господин Коротков, - поклонился венец.

- Благодарю, герр Шреттер, я уже слышал...

За общим табльдотом наспех завтракали офицеры гарнизона, инженеры и моряки флотилии.. Кормились тут странно: мозговой горошек, пудинг с изюмом, сыр чедер, сельдерей, уилтширские беконы, новозеландские яйца, пересыпанные сухарями, - все было привозное. В сторонке от табльдота командиры миноносцев, мрачные и бородатые, с утра пораньше "качали хересами". Рядом с ними сидели два англичанина: мурманский консул Холл и офицер связи между союзниками лейтенант Уилки. На стуле мотался, как всегда во хмелю, начмурбазы кавторанг Чоколов.

- Аркашки! - позвал Уилки. - Иди к нам...

- Привет, бродяга. - Небольсин дружески хлопнул Уилки по плечу; поклонился через стол консулу, кивок - остальным.

Чоколов наполнил ему стакан хересом.

- Качай, - сказал. - А мы уже... как клопы. Накачались!

- Небольсин, - заметил консул Холл, - у меня вчера была перепалка с коллегами из французского консулата... из-за вас! Лятурнер недоволен, что вы отправили на Петроград наш груз аммиачных пикринов, но задержали стальные болванки от фирмы Крезо... Помните?

- Помню, сэр. Груз из Бордо, упаковка фирмы "Венеста"... Только Лятурнер напрасно на вас обижен: ваши пикрины тоже застряли в Кандалакше... на сортировочной!

На такую злодейскую комбинацию миноносники ответили смехом. Между тем красномордый князь Вяземский, командир эсминца "Бесшумный", еще раз наполнил хересом стакан инженеру.

- Качай, Аркадий, - сказал по-приятельски.

- Спасибо, князь... Говорят, ты потопил субмарину?

- Нет, я не потопил. Она ушла под тень берега. Закамуфлирована, словно дикарь племени ням-ням перед свадьбой. Но зато посыльная "Купава" вчера неплохо отстрелялась от немца.

- Как? - воскликнул Небольсин. - Эта жалкая "Купава"? Но у немцев же артиллерия больше нашей... и намного!

Офицер связи Уилки поднял стакан.

- О, мужество русских! - сказал он, обнимая пьяненького Чоколова. Иногда не хватает калибра, но зато в избытке мужества. Мне это, черт побери, всегда в русских нравилось.

Небольсин печально замолк. Уткнулись в тарелки и бравые миноносники. Это правда: мужества было - хоть отбавляй, но зато не было орудий. Их снимали с кораблей и ставили на берегу - жерлами в океан. А надо кораблю идти в море - пушки снова тащат с берега, опять крепят на палубах. И такая чехарда уже надоела, и было стыдно перед союзниками...

Чтобы как-то разрушить гнетущее молчание за столом, Небольсин сказал:

- "Варяг", гордость России, снова с нами, господа!

- Мученики, - вздохнул симпатичный лейтенант Юрасовский, который, кстати, и командовал эскадренным миноносцем под названием "Лейтенант Юрасовский".

- Почему мученики?

- А ты разве не знаешь? - И кавторанг Чоколов объяснил: - Японцы переделали на "Варяге" все гальюны на свой лад. Ни тебе сесть, ни тебе встать. Говорят, ходят по двое, как близнецы. Один гадит, а другой его держит... Потом меняются ролями!

- Я знаю японцев, - добавил Уилки, показав ноготь. - У них на кораблях вот такие громадные муравьи, удивительно кусачие. Это вас еще ждет на флотилии, если они не подохнут от холода!

Британский консул Холл заговорил, а Уилки быстро и смекалисто переводил непонятливому Чоколову.

- Плохие гальюны, - к лучшему, - утверждал консул авторитетно. - Не знаю, как у вас, но на флоте его королевского величества гальюны - нечто вроде клуба для матросов. Меньше будет и у вас вредной политической агитации...

- Чепуха! - возразил хамоватый князь Вяземский. - У нас, консул, есть фитили на баках. Именно там, возле обрезов для курения, и возникают все заговоры бунтов. Даю руку на отсечение, что каждого матроса, выкурившего у обреза тысячу папирос, можно смело расстреливать: он уже революционер!

Холл не пожелал развивать эту тему далее.

- Небольсин, - строго посмотрел он на инженера, - можете вы не задерживать союзных грузов?

- Нет, я вынужден их задерживать, - ответил путеец. - У меня железный график движения. Воинский график! Четыреста тысяч пудов грузов в одном направлении - вот суточный предел дороги... Я сделал, сэр, все, что мог, с вашими пикринами...

- Перекатил их со своей дистанции на чужую? - захохотал Уилки. Аркашки, ты очень славный парень, но...

- Ты тоже славный, Уилки, - в тон ему ответил Небольсин.

Чья-то рука легла сзади на плечо инженера:

- Аркадий Константинович, я вас ищу...

Небольсин повернулся; перед ним стоял толстенький, упитанный, как боровок, главноначальствующий в Кольском заливе и на Мурмане капитан первого ранга Коротков.

- Да, госпожа Брамсон мне говорила. Я к вашим услугам.

- Зайдите в штаб, - попросил Коротков. - Есть дело...

Прежде чем зайти в штаб, Небольсин заглянул во французское консульство. В медленно сочившемся над заливом рассвете колыхался трехцветный флаг союзной Франции, выше на горе трепетал, вытянутый по ветру, флаг Британии. Не было только американского. Но поговаривали, что Америка тоже ввяжется в эту мировую бойню... Будет тогда здесь и звездный стяг САСШ! В пустынном вестибюле барака консульства - ни души.

- Лятурнер! - позвал Небольсин. - Где вы?

Вышла в халате француженка-секретарша и, повиснув на шее путейца, поцеловала его в щеку:

- Мой Аркашки... мой лубовь...

Небольсин вскинул руки, защищаясь от поцелуев:

- Умоляю тебя, Мари, оставь меня! - И мохнатым медведем, широко ступая, он ввалился в двери барачного салона Французы как раз завтракали.