Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Из тупика - Пикуль Валентин Саввич - Страница 22


22
Изменить размер шрифта:

Шурка добрался до позиций, присел в окопе. Невдалеке от него пожилой солдат долго целился, выстрелил: трах!

- Эй, дядя! - позвал его Шурка.

Но солдат взял гвоздь и камнем стал засобачивать его в приклад своей винтовки. Только сейчас Шурка заметил, что из приклада уже торчат восемь шляпок. И теперь, сгибаясь под ударами камня, с треском влезает в приклад девятый.

- Это ты к чему, дядя? - спросил Шурка, невольно заробев. Солдат поднял лицо - цвета земли; глаз вроде и не было.

- А к тому, что вот, когда десятку фрицев нащелкаю, тогда меня на день до Марселя пустят... И напьюсь я там, как свинья! Не мешай на выпивку хлопотать...

В офицерской землянке сидел за бамбуковым столиком штабс-капитан Небольсин и говорил угрюмому фельдфебелю:

- Не надо, Иван Василич, не надо. Она вернется...

- Да вернется ли? - спрашивал тот очумело и дико.

Над головой офицера нависал пехотный перископ, и Небольсин время от времени бросал взгляд в окуляр, приглядываясь к тому, что творилось на немецкой стороне. Лицо штабс-капитана, худое и усталое, невольно располагало к доверию.

- С "Аскольда"? - удивился Небольсин, прочитывая бумаги. - Так-так. Бывал я там, на вашем пароходе. Эсер? Большевик?

- Мы, - ответил Перстнев, - анархистами будем.

- О-о! - И посмотрел на матроса уже с интересом. - Анархизм вещь рискованная и требует высокого интеллекта. Что читал?

- Да я... так. Мы не читали. Мы разговаривали.

- Я признаю и такой метод - мышление в разговоре. Кстати, в анархизме - конечно не в обывательском, а классическом! - очень любопытно отношение к элементу сознания масс... Вы как к этому относитесь, уважаемый?

Шурка Перстнев хлопал глазами:

- Как отношусь? Хорошо отношусь... Мы не читали!

- А я вот читал. И князя Кропоткина, и над Прудоном сидел, и Штирнера проглотил. Ну и, конечно, Бакунина... Однако, как видишь, анархистом не стал... - Подумал немного, поскреб небритый подбородок красивой грязной рукой и сказал: - Думается, что ты тоже не анархист, а просто... дурак!

- Да нет, - обиделся Шурка, - мы понимаем. Вот чтобы власти не было... ходи, куда хочешь... налогов платить не надо.

- Бред! - ответил Небольсин. - Дай вам волю, так вы грабить пойдете. А цивилизованное государство без налогов существовать не может. Каждый обязан подкреплять отечество не только разумом, не только руками, но и копейкой своей... тоже!

- Вернется ли? - приуныл фельдфебель, глядя себе под ноги.

- Потерпи, Иван Василич, она вернется...

Штабс-капитан посуровел. Махнул рукой Шурке:

- Ладно. Черт с тобой! Не для того ты прислан в мой батальон, чтобы я просвещал тебя... Только не мусорь здесь словами! У меня - как при анархизме: набью морду и сдам в архив...

Шурка стоял навытяжку, хлопая глазами: хлоп-хлоп. Все было непривычно и непонятно в этом солдатском мире. Пахло землей, червями, тленом. И плакал, убивался навзрыд фельдфебель: вернется ли? вернется ли? Ну когда же вернется?..

Небольсин вскрыл жестянку ножом, сказал:

- Рядовой Перстнев, сядь и все слопай!

Это была ветчина с горошком. Но... пальцем, что ли?

- Эх вы, флотские! - с оттенком пренебрежения протянул Небольсин. Даже ложки с собой не имеете.

Шурка не спорил и торопливо умял банку с помощью чужой вилки. Потом поверху прошел гул, и Небольсин поманил его:

- Вы ведь как? - сказал штабс-капитан. - Воюете с врагом, часто даже не видя его. Хочешь немца посмотреть? Живого? Теплого? На русском хлебе вскормленного? Вот он - смотри!

В зеркалах перископа Шурка увидел развороченную землю брустверов, а над ними полоскалось на ветру широкое-полотнище:

ЗДРАВСТВУЙТЕ, ПЕРВАЯ РУССКАЯ БРИГАДА!

ВАМЪ НЕ ХВАТИЛО ЗЕМЛИ В РОССИИ, ВСЕ ВЫ ПОГИБНЕТЕ НА ЗЕМЛЕ ФРАНЦИИ!

Но ни одного немца Перстнев так и не увидел.

- Ой, боюсь, что не вернется... - сказал фельдфебель. Небольсин повертел пальцем возле виска, шепнул:

- Спятил вчера... после штыковой. Вот и понес ахинею. - И с убежденностью актера заговорил пылко, обнимая плечи старого фельдфебеля: Иван Василии, сколько ждали... Подожди еще!

Тишину фронта разрубила тонкая строчка пулемета.

- Ну, иди, Перстнев, - сказал штабс-капитан. - Привыкай к новой .жизни... Да разыщи ефрейтора Каковашина.

Ефрейтор Каковашин пригляделся к новому солдату.

- Э-э-э, - сказал, - вот ты, паразит, мне и попался! Кады спор в Тулоне сообща решали, чья жистянка лучше, не ты ли, сука, мне по черепушке бляхой от ремня врезал?

- Дело прошлое... - увильнул Шурка от прямого ответа. Каковашин вручил ему грязную каскетку в чехле и винтовку.

В прикладе было девять гвоздей, а десятый торчал наружу полусогнутый, не до конца вколоченный.

- А где же этот... дядя, что стрелял из нее?

- Хватился, парень! Дядю твоего снайпер кокнул... Вечером, когда закатилось за брустверы солнце, Небольсин решил спровадить из команды сумасшедшего фельдфебеля. Сопровождать его вызвался Каковашин.

- Эй, флотский! - окликнул он Шурку. - У тебя франки е?

- Е, - ответил Шурка.

- Тогда пошли. Заодно и к тетке Марго завернем...

И они пошли. Все через поле маков, в которых догнивали трупы людей и беззаботно трещали кузнечики. Брели сначала ходами траншей - мелких (французы копать их ленились). Печально посвистывали пули. Вот и деревня, полуразрушенная артиллерией. Бегают, поджав хвосты, собаки. И сидит на пепелище черная кошка с зелеными глазами-плошками.

- Брысь, ведьма! - шикнул на нее Перстнев, боязливо крестя себя. Буйный анархизм выходил из него сейчас, словно дурной пот - всеми порами Шуркиного тела.

- Потерпи, Василич, - говорил Каковашин, под руку ведя сумасшедшего. Уж недолго тебе мучиться осталось. Сейчас вот и к тетке закатимся. У флотского франки-то шевелятся...

Трактир, однако, был закрыт. Над дверями болталась бумажка. Каковашин сорвал ее, протянул сумасшедшему:

- Ну-кась, Василич, ты грамотей славный... Прочти! Сумасшедший внятно перевел с французского:

- "Кофейня госпожи Марго Фересьен закрыта на восемь дней, согласно приказу, за то, что владелица, несмотря на запрещение, продолжала торговать вином русским солдатам..." А мы вернемся ли? - спросил фельдфебель, пуская бумажку по ветру.

- У, сволота поганая! - бешено ругался Каковашин. - Загнали нас в эту Европу, чтоб она сдохла вся, а даже выпить негде. Пошли, Иван Василич, сдадим тебя по всей форме в бедлам, и ни о чем, сердешный ты мой, не печалься... Ты-то вернешься, тебе крепко повезло. А мы, видать, здесь пропадем...

Сдали сумасшедшего в лазарет и, печальные, возвращались на позицию. Хуже нет, когда человек настроит себя на выпивку, а выпивка сорвется. Это прямо беда! В глазах темно... В такие моменты сам себя не помнит, слову не перечь, все с глаз долой! И вот шагали они, даже не разговаривая. Молча. Озверело. В середине пути (уже возле деревни) Шурка остановился, швырнул с головы каскетку, всадил в землю винтовку, из которой торчал гвоздь.

- Иди, - сказал. - А я - стоп машина!

- Куда? - спросил Каковашин.

- Куда глаза глядят. Обрыдла мне жизнь. И в ваши червивые окопы не полезу... Пропадай все с треском!

- Это как понимать? - придвинулся Каковашин. - Мы, значица, в окопах сиди. А ты, анарха флотская, не желашь?

- Не желаю, - ответил Шурка, удаляясь.

- Стой! - гаркнул Каковашин, срывая с плеча винтовку. Шурка уходил все дальше. Топтал багровые маки.

- Стой! Или... стрелю.

- Пошел ты... - донеслось в ответ.

- Я человек нервенный, - орал Каковашин, - я людей убивать привык... Мне и тебя не жаль, флотский! Христом-богом прошу - вернись, не заставь грех на душу брать.

- Лупи, коли ты привык, - ответил ему Шурка.

И выстрел грянул. Перстнев взмахнул руками - красные маки вспыхнули, потревоженные, и закрыли его навсегда. Каковашин взрыднул - коротко, как дети в конце своего плача. И долго слушал тишину. Лаяла собака из деревни. Вскинул винтовку.