Из тупика - Пикуль Валентин Саввич - Страница 132

Юрьев за минуту успел все взвесить.

- Но мы-то здесь остаемся! - сказал он, и ему вдруг стало легко: черт с ним, с этим Архангельском, - видать, каждый сверчок должен знать свой шесток.

Уилки аккуратно поставил стакан на поднос.

- А почему вы должны оставаться здесь? - удивился он. - Мурманск теперь будет подчинен Архангельскому правительству. Вам, Юрьев, на Мурмане делать больше нечего. Найдите применение своим способностям в другом месте.

Вощеный пол английского консульства заходил под ногами.

- Предательство! - выпалил Юрьев. - Я же поставлен Лениным, самим Лениным, вне закона: меня убьют, как собаку последнюю...

Уилки уже что-то быстро строчил в блокноте. Вырвал листок, протянул его удельным мурманским князьям.

- С этой бумажкой, - сказал он любезно, - пройдете на авиаматку "Нанинэ", где вам дадут каюту. Вы можете посетить Архангельск в качестве гостей. Но британское консульство слишком погружено в свои дела и снимает с себя всякую ответственность за вашу жизнь, Юрьев. За вашу тоже, господин Брамсон!

- Возьмем? - неуверенно спросил Брамсон, растерянный.

- Возьмем, - согласился Юрьев, и они взяли эту записку. ...На все лады, приникнув к раструбам радиотелефонов, переговаривались над рейдом "клоподавы" его величества:

- Волнение - пять баллов, ветер - норд-тень-ост. Походный ордер клин, эсминцам лежать на зигзаге номер четырнадцать, готовность к бою первая, германские субмарины замечены только у Канина Носа, в Горле Белого моря - тральщики работают со вчерашнего дня... Мины замечены на подсечке!

Стылая вода размыкалась перед форштевнями, и кормы кораблей, бросаемые волнением, будоражили глубину, заставляя ее фосфориться самыми чудесными красками - как в тропиках...

Баренцево море - очень красивое море, только его трудно полюбить: для начала оно из тебя десять душ вымотает!

* * *

Служба на тральщиках, как известно, каторжная. Коробки маленькие, их валяет справа налево, кидает вверх и вниз, борщ летит из миски куда-то в потолок, кислая капуста потом сочными лохмами падает тебе на голову, ты все время мокрый, спать можешь привязавшись. Но этого мало: тральщики ходят там, где другие стараются не ходить, - по минам! От этого ко всем неудобствам жизни надо прибавить и постоянное ожидание смерти. Здесь смерть - в одной ослепительной вспышке - может прийти внезапно, если борт тральщика сломает мягкий свинцовый колпак мины. Тогда - на глубине брызнет из пробирок электролит, замкнет гальванные контакты, и... Постой, читатель, не пугайся! Человек ко всему привыкает. Так как ждать смерти ежесекундно человеку несвойственно, но на тральщиках к смерти никогда не готовятся. "Плевать нам на все!" - говорят.

...Это случилось в Горле Белого моря, где придонные тралы рвались не об острия грунта, - нет, тралы, нащупывая минрепы, рвались об мачты затонувших кораблей. Все было спокойно в этот день, толкучка волн (поморская сувоя) не качала, а швыряла две коробки под флагами молодого советского флота. Флота слишком молодого, чтобы можно было успеть навести на нем порядок...

- Вижу дым, - доложил сигнальщик с мостика в рубку. В рубке предсудкома хлестал ром с минером.

- Чего видишь? - спросил он, на полную мощь закусывая. Из переговорной трубы - репетиция сигнала:

- Дым со стороны океана!

- Перестань курить на мостике, и дыма не будет, - захохотал в трубу предсудкома.

- Я не курю, - ответил сигнальщик. - А дым большой...

- Хрен с ним! - сказал минер. - В море без дыма не бывает. Поехали дальше, пред! Наклоняй ее, стерву, бережно...

На мостике так качало, что сопитухи, словно няньки, бережно держали бутылку: один за донышко, другой за горлышко, - не дай бог уронить, тогда выпивка сорвется.

- Был случай, - сказал минер, выпив. - Еще в Кронштадте. Поступил к нам в команду вологодский...

- Вологодский?

- Ага.

- Я тоже вологодский.

- Нет, это не ты поступил... И такой здоровый бычок был - щелчком пальцев сворачивал у мины взрывной колпак. Так сворачивал, будто на нее корабль напоролся. Ну и потеха! Как шибанет - так свинец мнется. Мины, конечно, были учебные. Но вот однажды пришли на минный форт для занятий, туды-т их... Он возьми да и шибани одну пальцем. Для потехи!..

- Семнадцать вымпелов! - медноголосо пропела труба, и в этот же момент колпак штурманского бра над картой, брызнув осколками, разлетелся к чертовой матери.

- Эх, не дали допить... - пожалел минер.

Предсудкома всунул ему в руки бутылку.

- Береги! - крикнул, выскакивая. - Потом дососем...

На палубе возле орудия стоял потрясенный комендор и показывал туда, где раньше была пушка. Теперь остался один станок; еще торчали, словно рогульки, острые цапфы с прицелом, а самой пушки как не бывало: сорвало и забросило в море. Когда англичане спустили на тральщиках флаги, минер с аппетитом вылакал ром, швырнул бутылку за борт и сказал:

- Эй, великая пиратская держава! Кто у вас тут главный корсар? Я хочу с ним перемигнуться в отдельной каюте...

Его доставили в салон адмирала Кэмпена, и минер вдруг преобразился. На хорошем английском языке он сказал, что все эти годы вынужден был таиться, опростившись под матроса; на самом же деле он офицер бывшего царского флота.

- К сожалению, - сказал он, - в Архангельск, сэр, вам не пройти. Фарватер для прохода эскадры имеется лишь один. Но он простреливается батареями с острова Мудьюг. А на фарватере будет затоплен, в случае вашего приближения, военный ледокол. И этот задержит вашу эскадру, сэр, по крайней мере на целую неделю, пока вы не освободите фарватер и не сровняете батареи с землей...

- Скажите, - спросил Кэмпен, - вы сейчас не ждали нас?

- Нет, и ваши выстрелы были для нас неожиданными.

- А в Архангельске нас ждут, - заключил Кэмпен. - И батареи острова Мудьюг не сделают ни единого выстрела. Что касается военного ледокола, то...

..Ледокол дал прощальный гудок - больше он никогда не увидит зелени русского берега, не пробьет льдов (серых - речных, голубых - океанских): его ждет смерть под водой. Добровольная гибель!.. Плыли мимо зеленой набережной, где циркачи из раскинутого шапито купали медведей; ревел гудок над мастерскими Соломбалы - рабочие-портовики отвечали кораблю на возгласы прощальной сирены.

Комиссар ледокола (из матросов-большевиков), сняв фуражку, время от времени тянул на себя шнур, и сирена брызгала на него горячим паром. Пасущиеся у воды коровы, заслышав рев громадного железного быка, плывущего на них по воде, испуганно шарахались в стороны родимых деревень, задрав хвосты столбиками.

Раскинулся впереди широкий плес моря: слева по борту мерцала искорка Никольского монастыря, справа - плоским блином, продутым ветрами, вытянулся остров Мудьюг. Где-то вдали, в мареве утреннего моря, косо прочертил след неизвестный аэроплан.

- Штурман, - сказал комиссар, оставив сирену, - можно давать счисление места. Команде - еще раз обойти отсеки и проститься с кораблем, после чего машинные - к кингстонам, а прочие - наверх к прощальному построению...

В штурманской рубке - сияние и перещелк точных приборов. Из длинных ящиков плоско летят карты: одна, другая... Принадлежности несложны: карандаш, циркуль, параллельная линейка; особо сдвоенная - она скользит по вощеной карте на шарнирах. Штурман - голова, математик, астроном. Самая древняя профессия в мире! Губы его беззвучно нашептывают цифры.

Циркуль бежит по карте быстрыми шажками, словно маленький человечек на ходулях.

- На мостике! - говорит штурман через трубу. - Поворот на шестнадцать градусов вправо, три кабельтова - точка!

На карте его, в скрещении пеленгов, стоит эта "точка", проставленная карандашом. Именно здесь, в этой "точке", ледокол закончит свои счеты с этой неуютной жизнью в морской сырости, в объятиях льдов. Корпус его массивен, отсеки просторны и примут немало воды, - интервентам предстоит как следует повозиться, пока они освободят фарватер. Новый же фарватер так скоро не пророешь, - для этого нужны годы и годы...