Законы заблуждений - Мартьянов Андрей Леонидович - Страница 25

В совершенном грехе Беренгария вначале призналась не исповеднику, а отцу. Санчо пожевал губами, искоса поглядывая на ярко покрасневшую дочь, которой понадобились все душевные силы, чтобы выдавить из себя признание в собственной слабости, и только посоветовал:

– Ну что ж… Рано или поздно это должно было случиться. Ты взрослая женщина, тебе пятнадцать лет. Но в качестве твоего первого любовника я бы хотел видеть совсем другого человека. Ты ведь, кажется, дружишь с моим оруженосцем, доном Хуаном де Рамалесом и он тебе нравится? Помнишь, я тебя предупреждал – не подходи близко к Транкавелям? Ты исполнила пожелание своего старого отца? Ах, нет… Тогда, детка, сходи на исповедь и прежде всего покайся в нарушении заповеди, гласящей «Почитай и слушай родителей». Кстати, если такое дело случилось, знаешь ли ты, как появляются дети и как уберечься от незаконнорожденного ребенка? Твоя мать умерла, поэтому лучше спросить у меня. Не стесняйся, я все-таки твой отец, а уж король – во вторую очередь.

У Беренгарии сложилось точное впечатление, что тогда Санчо подумал: «Только бастарда де Транкавелей нам не хватало!..»

И тем не менее… Санчо Мудрый еще раз оправдал свое прозвище, справедливо рассудив: если он запретит дочери встречаться с Рамоном, то она, влюбленная по уши, сама изыщет способ видеться с ним. Поэтому странный роман принцессы из Наварры и наследника графства Редэ продолжался, давая пищу сплетникам и заставляя Беренгарию все чаще задумываться над тем, что с ней происходит. Ей казалось, будто Рамон отравил ее каким-то ядом, незаметно разъедающим все хорошее, что имелось в ее душе, и теперь украдкой веселится, наблюдая, как она медленно умирает. Вернее, не умирает, а постепенно меняется, становясь похожей на людей, окружающих семейство Транкавель – с таким же нескрываемым презрением к заветам Церкви и устоям светской жизни, с таким же высокомерным отношением ко всем прочим и такой же холимой и лелеемой гордыней.

Подобное не могло долго продолжаться, и закончилось в один из теплых мартовских вечеров 1188 года, когда Беренгария прибежала к отцу в слезах, не просто перепуганная, а буквально умирающая от страха. Никто, включая дворцового капеллана-исповедника и самого Санчо, не узнал, чем же мессир Рамон так обидел принцессу. Беренгария сама лишний раз пыталась не вспоминать об этом вечере, когда наследник Транкавелей хотел развлечь свою любовницу невинным колдовством, вылившимся во что-то жуткое…

Беренгария рыдала на плече у старого толстяка-короля, а Санчо не уставал мудрить. Когда дочка не видела, он тихим щелчком пальцев подозвал слугу-сарацина с отрезанным языком и с помощью жеста-команды распорядился привести своего оруженосца – мессира де Рамалеса, молодого человека двадцати двух лет с чернющими большими глазами, короткой, как у тамплиеров, прической, и неплохим опытом в отношениях с прекрасными дамами. Когда дон Хуан появился в дверях, король Наварры указал ему взглядом на прильнувшую к отцу Беренгарию и сделал настолько недвусмысленный жест, что кастильский дворянин поперхнулся. Но, в конце концов, слово короля есть слово короля, а кроме того, Хуан де Рамалес давно питал слабость к Беренгарии.

– Милая, – Санчо взял принцессу за подбородок и заставил заглянуть себе в глаза, – я понимаю, что тебе сейчас плохо. Давай мы сделаем так: дон Хуан проводит тебя до твоих покоев и… – король понизил голос до страшного шепота, – и я не буду против, если господин де Рамалес останется тебя охранять, чтобы тебя снова не напугали. Согласна?

Беренгария, всхлипнув, кивнула.

Когда королевский оруженосец увел принцессу в отданную ей комнату барселонского замка, Санчо Мудрый тяжко вздохнул, осенил себя крестом и отправился в южное крыло замка. Побеседовать с Рамоном.

Санчо опоздал. Неизвестно, что там произошло, но он застал Рамона в обществе двоих младших братьев: Хайме выглядел на редкость взбудораженным и даже апатичный Тьерри на краткое время забыл о своем вечном равнодушии. Создавалось впечатление, словно они о чем-то выговаривали наследнику графа Редэ, причем семейный спор грозил вот-вот перерасти из словесного в решаемый с помощью оружия. Синеватый от злости Рамон преклонил правое колено перед королем, извинился в соответствии с этикетом и сказал, что немедленно уедет из Барселоны.

Он выполнил свое обещание. Но после рассвета принцесса обнаружила свою любимую охотничью собаку валяющейся на замковой лестнице с перерезанным горлом. Однако это случилось только завтра.

– Сир! – крайне раздосадованного Санчо Мудрого, которому больше всего хотелось выпить… нет, сначала не выпить, а пойти на хозяйственный двор и порубить дрова, благо король любил выбрасывать свои отрицательные чувства именно таким образом – догнал в коридоре Транкавель-младший, мессир Хайме, который мог добавить к своему имени еще и частицу «да Хименес». Мальчишке всего-то шестнадцать лет, однако честь рода он блюдет куда больше, чем старшенький. – Сир! Я покорнейше умоляю простить мою семью и меня за моего брата. Если вы пришли сами, то вы знаете, в чем дело.

Санчо был уверен, что Беренгария с Рамоном просто поссорилась, однако насторожился. Может, случилось нечто большее и худшее?

– Сир, – смущенно продолжал Хайме, – мой брат иногда не может полностью отвечать за свои поступки. Он… он любит хвастаться. И похвалился донне Беренгарии своими умениями, которые, клянусь вам, не нанесут никакого ущерба ни вашему дому, ни вашей семье.

Под словом «умения» могло подразумеваться все, что угодно, от мужской удали в постели до… О Транкавелях недаром ходили слухи, будто они колдуны. Санчо Мудрого подрал мороз. Неужто его мимолетная догадка верна? Что произойдет, если Бешеное Семейство, как графов Редэ именовали за глаза (а иногда и в глаза, причем они, как ни странно, гордились этим прозвищем), навлечет проклятие на королевский дом?

– Расскажите подробнее, сударь, – приказал король, и, взяв Хайме за плечо, поднял его на ноги. – И вообще, идемте в мои покои. Я вижу, что вы человек искренний и не хотите дурного.

Устроились в комнатке, примыкавшей к спальне короля. Хайме постоянно мялся, не договаривал, однако пытался восстановить доброе отношение наваррца к своей семье. Санчо понял: Транкавель-младший норовит скрыть нечто большее, чем обычное неуважение старшего брата к принцессе. А поэтому спросил напрямик:

– Мессир Рамон хотел… хотел вызвать существо из потустороннего мира? Что-то наколдовал? Хайме, не молчите! Я же вижу по вашим глазам! Зная вашу семью…

– Да… – нерешительно произнес младший сын графа Редэ и взмолился: – Сир, я не могу! Не могу ничего сказать! Этот обет принадлежит не мне. Поверьте, я и Тьерри взяли Рамона за грудки и отсоветовали впредь так шутить. Не беспокойтесь, сир, то, что… То, что явилось в наш мир с помощью Рамона, вернулось обратно и более никого не потревожит. Мы позаботились об этом. Он просто не сумел с этим справиться…

Санчо сделал паузу, мысленно прочитав «Отче наш» и сказав самому себе: «Все слухи о Транкавелях – правда. Может, стоит завтра пойти к епископу и все рассказать?.. Нет. Поспешное решение не всегда есть наилучшее. По-моему, двое младших братьев – люди думающие и благоразумные. Кроме того, мне меньше всего требуется вражда с графом Редэ. Я промолчу. Однако если они снова вздумают приняться за свои игры…»

– Ваше величество, – Хайме неожиданно бросился к ногам короля. – Сир! Вы позволите мне искупить вину перед вашей дочерью? Я… Я…

– Что? – обреченно вздохнул Санчо Мудрый. – Только не говорите, что вы в нее влюбились, мессир Хайме. Конечно, Беренгария очаровательна, однако ей еще рановато становиться предметом всеобщего поклонения.

– Я готов сделать все, чтобы госпожа Беренгария забыла зло, причиненное ей Рамоном, – чуть высокопарно, однако вполне искренне заявил младший из рода де Транкавелей. – Сир, вы обещали моему отцу, что этим летом приедете погостить в Ренн-ле-Шато. Возьмите с собой принцессу, умоляю!

– Э-э… Я у нее спрошу, – осторожно сказал король Наварры. – Если она согласится, обещаю, что возьму Беренгарию с собой. Но не думаю, что она захочет.