Карантин - Иган Грег - Страница 14

У Карен не было профессиональных модою. Врачи, вечные консерваторы, до сих пор ворчали по поводу этой технологии, однако их сопротивление постепенно слабело под воздействием дифференцированных премий по страховке от преступной небрежности.

Второго декабря мне сообщили, что вопрос о моем повышении решен положительно (несколькими часами раньше я прочитал об этом в вечерних новостях). Это было в пятницу, а в субботу я, Карен, Винсент и его жена Мария отправились в ресторан отметить это событие. Винсенту тоже предлагали перейти в группу по борьбе с терроризмом, но он отказался.

– Подпортил ты себе карьеру, – сказал я ему, наполовину шутя, наполовину всерьез. – Нам никак не удавалось поговорить об этом раньше – под настройкой такие вещи обсуждать невозможно. – Борьба с терроризмом – дело перспективное. Поработаю лет десять в группе, а потом уйду на бешеные деньги консультантом в международную фирму.

Он странно посмотрел на меня и сказал:

– Я, знаешь, Не настолько честолюбив.

А потом взял руку Марии в свою и крепко сжал ее. Самый обыкновенный жест, но он никак не шел у меня из головы.

В воскресенье я проснулся рано и понял, что больше не усну. Я выбрался из постели – Карен всегда чувствовала, когда я лежу без сна, и это мешало ей больше, чем мое отсутствие. Сидя на кухне, я старался прийти к какому-нибудь решению, но только все больше запутывался и от этого злился. Я ненавидел самого себя, потому что постоянно думал о том, что подвергаю риску Карен. Надо было бы поговорить с ней, прежде чем принимать предложение, но сама идея такого разговора казалась омерзительной. Разве мог я спрашивать разрешения у нее? Разве мог бы я, допуская хоть малейшую вероятность того, что Карен угрожает опасность, все-таки согласиться на эту работу, даже если сама Карен этого захочет? А если я, не говоря ей ни слова, откажусь – она же все равно вытянет из меня, почему я это сделал, и никогда не простит, что я принял решение без нее.

Я подошел к окну и посмотрел на ярко освещенную улицу. После появления Пузыря мне всегда казалось, что фонари год от года светят все ярче. Мимо проехали два велосипедиста. Оконное стекло вылетело наружу мелкими осколками, а за ними сквозь пустую раму вылетел и я.

Все настроечные моды включились без моей команды.

Я сгруппировался и покатился по земле – за этим проследила «Н4». Окровавленный, переводя дух, я несколько секунд лежал на траве. Я слышал шум огня позади, я чувствовал, как сердце забилось быстрее и кожа стала холодной, когда «H1» отключила периферийное кровообращение – управляемый вариант естественного адреналинового ответа. Но поддаться безумию, охватившему мое тело, я был уже физически не способен. Настройка диктовала, что надлежит холодно проанализировать ситуацию. Для этого я встал и обернулся. На газоне были разбройны куски черепицы, бомба, должно быть, была заложена на потолке, ближе к задней части дома, над самой спальней. Я видел ошметки булькающей желеобразной субстанции, которые, вспыхивая голубым пламенем, стекали вниз по остаткам внутренних стен.

Я знал, что Карен мертва. Не ранена, не в опасности, а мертва. Ничто не загораживало ее от взрыва, и она должна была умереть мгновенно.

Потом я много раз вспоминал об этом и всегда приходил к выводу, что обычный человек в такой ситуации бросился бы в дом, рискуя жизнью, в шоке, в отчаянии, не веря в происшедшее, делал бы все самое опасное и самое бесполезное, что можно себе представить.

Но бойскаут-зомби знал, что уже не может ничего изменить, и он просто повернулся и пошел прочь.

Понимая, что мертвым не поможешь, он решил позаботиться о том, кто уцелел.

Глава 3

Я безуспешно пытаюсь найти хоть одну сколько-нибудь убедительную причину, по которой Дети не могут иметь отношения ко всей этой истории. Пусть им до сих пор не приходилось выкрадывать из психиатрической больницы умственно неполноценных пациентов, зачатых в День Пузыря, но ведь таких наверняка раз-два и обчелся, а вообще-то такое абсурдное дело вполне в духе Детей. Верно и то, что Дети до сих пор не были замечены в Нью-Гонконге, но из этого не следует, что у них нет здесь своей базы. Человек пять-шесть вполне достаточно, чтобы провезти Лауру через границу и надежно спрятать в огромном городе.

Пытаясь сохранить спокойствие, я расхаживаю взад и вперед по комнате. Меня охватывает скорее негодование, чем страх – как будто мой клиент должен был все предвидеть заранее и предупредить меня. Так или иначе, но за те деньги, что мне платят, связываться с террористами, а тем более с Детьми, я не намерен. Даже если они и не соизволят оказать моей особе такую честь, как повторное покушение – а обычно они никогда не покушаются вторично на своих случайно уцелевших жертв, как бы не желая признавать неудачу, – я не собираюсь напоминать им о своем существовании, а уж тем более давать повод снова занести меня в черный список.

Я звоню в аэропорт: в шесть часов есть подходящий рейс. Я заказываю билет. Собираю вещи. Все это занимает считанные минуты. Потом я сажусь на кровать и, тупо глядя на чемодан, начинаю постепенно вновь обретать трезвый взгляд на вещи.

Значит, Лаура была зачата в День Пузыря – или где-то около того. Ну и что? Полиции всего света запрограммировали компьютеры на неустанное отыскивание везде и всюду числовых, календарных, астрономических совпадений, на которых так помешаны Дети. Результат всегда один – гигантские, терабайтные файлы, переполненные мусором. Процентов двадцать информации такого рода может, в принципе, иметь отношение к Детям, но доля значимых совпадений исчезающе мала. С таким же успехом можно подозревать в терроризме любого, у кого цвет глаз такой же, как у Маркуса Дюпре.

Вне всякого сомнения, если любому из членов секты Детей рассказать о дате зачатия Лауры, он согласится, что ее похищение – дело чрезвычайной важности. Но разве можно считать это доказательством участия Детей в похищении Лауры?

Нельзя ставить вопрос так: «Что это может значить для Детей?» Потому что если бы Дети принимали участие во всех преступлениях на свете, где можно углядеть связь с каким-нибудь небесным знамением, число последователей Дюпре должно было бы быть примерно в миллион раз больше, чем считалось до сих пор.

Бежать было бы слишком театральным жестом.

И все же. Пока мне нечего терять, кроме денег. Но я могу недооценивать опасность, а значит, мне надо не задумываясь бросать это дело. Допустим. А дальше что? Пополнить ряды тех, кто в паническом ужасе перед зверствами Детей маниакально выискивает в своей биографии роковые знаки, кто запирается дома в годовщину каждого малюсенького этапа в истории прохладного, вялого мученичества Дюпре, отмечая священные дни своей собственной религии – религии страха?

Я распаковываю чемодан.

Скоро рассветет. Бессонная ночь, как это часто бывает, приносит своеобразное ощущение ясности, свободы от рутинного круга мыслей, вновь обретенного глубокого единства с миром. Я вызываю «Босса», чтобы привести свою эндокринную систему в норму, и иллюзия вскоре рассеивается.

Мысль о причастности Детей к похищению обрушилась на меня как гром среди ясного неба. По сравнению с такими откровениями трезвый анализ собранной мной информации выглядит весьма неутешительно. Но надо же с чего-то начать, а МБР – единственная компания в списке, у которой нет очевидных и неоспоримых причин закупать именно ту комбинацию лекарств, что нужна Лауре. У МБР нет держателей акций, для которых могли бы публиковаться отчеты о научно-технических успехах компании. Хакерство в данной ситуации – слишком большой риск. Поэтому мне придется воспользоваться более прямыми методами, чтобы выяснить, каков же предмет исследований МБР.

Я вытаскиваю из чемодана маленькую коробочку и бережно открываю ее. Внутри, уютно устроившись на тончайшей шелковой бумаге, спит комар.

У меня нет специального мода для программирования этого насекомого, но во втором отделении коробочки лежит запоминающее устройство со старомодными последовательными программными средствами, которые помогут сделать все, что нужно, хотя и медленнее. Я вытаскиваю чип и включаю его. Он загорается невидимым, модулированным инфракрасным светом. В коже моего лица и рук разбросаны биологически сконструированные клетки, чувствительные к ИК свету, они улавливают сигнал, демодулируют его. «Красная Сеть» («Нейрокомм», 1499 долларов) принимает нервные импульсы от этих клеток, декодирует данные и записывает их в буфер.