Опасные тропы натуралиста (Записки ловца змей) - Недялков Аркадий - Страница 16

Кобры отогрелись в мешочке и стали очень активными. Саша этого не учел, спокойно развязал мешок, и тут возле его рук из мешка вынырнули головы двух кобр. Саша отбросил мешок в сторону. Упав на землю, змеи выпали из мешка и тотчас же поползли в разные стороны. Одна из них подняла над землей переднюю часть туловища -- приняла позу угрозы, а вторая, не обращая внимания на крики прыгавшего возле нее Саши, устремилась к куче хвороста, сложенного возле дома. Еще минута--и она исчезнет в сплетении толстых стеблей. Найди-ка ее потом! Саша не растерялся. Он голой рукой схватил кобру за хвост и отбросил подальше от дома и хвороста. Змея шлепнулась на землю и тут же встала в позу угрозы.

Этого-то и добивался Саша. В позе угрозы, если кобра видит опасность, змея может простоять и час. Но в тот момент, когда Саша ее схватил, она успела изогнуться и царапнуть зубами его большой палец. Раздумывать было некогда. Саша выхватил острый нож и срезал с пальца мышцы, пораненные зубами змеи. Потом перетянул чем-то кровоточащий палец и загнал обеих беглянок в ящик. Третья кобра из мешка так и не вылезла. Отравления ядом у Саши не было.

-- Он совсем не болел? -- удивился Курбан-Нияз.

-- Рана на руке долго не заживала, но отравления ядом не было. Очевидно, Саша успел срезать место укуса до того, как яд начал распространяться в организме, -- ответил Костя. -- Курбан-Нияз, не перебивай!

Вторым пострадал я. Через два дня, после того как Саша уехал лечиться, вода за плотиной растеклась по большой пло щади, и на озере образовались островки. Затопленными оказались также кусты и деревья. Наиболее успешная охота была теперь там.

Мы раздобыли старую рыбачью плоскодонку и по очереди объезжали озеро, собирая змей с островков и деревьев. Возил нас сын местного рыбака, молодой туркмен Исмаил. Он сидел на корме и был и гребцом, и рулевым. Ловец находился на носу, выходил на островки, где собирал змей с кустов и деревьев. Во время одной из таких поездок мы подъехали к довольно большому острову с густой порослью камыша и джингиля1. Возле воды я заметил здоровенную гюрзу. Гюрза тоже заметила лодку и медленно поползла от берега к зарослям. Того и гляди удерет!

Я крикнул Исмаилу, чтобы он греб быстрее. Едва нос лодки ткнулся о землю, как я выскочил на берег и побежал к гюрзе. Она почти скрылась в зарослях, но все же я успел прижать сапогом конец ее хвоста. В ту же секунду змея изогнулась, отпрянула назад и бросила голову к ноге, прижимавшей ее хвост. Я отдернул ногу, но было поздно. Один зуб застрял в штанине, а второй пробил тонкую материю и проколол тело. Змея снова скользнула в заросли, а мне было уже не до нее.

Я прыгнул в лодку, обнажил укушенное место и принялся ковырять вокруг ранки кончиком ножа. Вырезать это место у меня не хватило мужества. Исмаил погнал лодку к лагерю. Плыли мы минут пятнадцать. За это время нога у меня распухла так, что идти я уже не мог. Исмаил сбегал в лагерь за сывороткой. Я сумел сам ввести себе одну ампулу и потерял сознание. Шофер и Миша отвезли меня в ближайшую больницу и, решив дальше судьбу не искушать, уехали домой. Пойми, Леша, увлекаться и терять осторожность нельзя. Ошибка может стоить жизни!

Я все понимал, но в тот момент, когда уходила гюрза, которую старушка показала после таких мучительных колебаний, мне, право, было не до рассуждений. Осторожно, чтобы не вызвать новый взрыв негодования у дядьки, я сказал об этом Косте. Он посмотрел на меня пристально и едва заметно улыбнулся.

-- Ты, конечно, прав, но и об осторожности забывать не следует. Ну а что касается предрассудков и суеверий, то ты не первый, кто выступил против них. Вот Курбан-Нияз тоже чуть не пострадал от своих земляков, которым показалось, что он обидел святого. Эй, Курбан-Нияз, чего молчишь? Ну-ка, расскажи, как встретили тебя в Мисхоре после разоблачения Хакима-диваны2.

Однако Курбан-Нияз не был расположен к разговору на эту тему. Он буркнул, что хочет спать, и полез в палатку.

-- Не хочет рассказывать, -- усмехнулся Костя, -- скромничает. Ладно. Пошли и мы спать!

Но мне все же удалось как-то уговорить Курбан-Нияза и услышать эту историю из его уст.

"СВЯТОЙ"

Возвращаясь в родной кишлак после окончания работы в очередной экспедиции, Курбан-Нияз подъехал к кишлаку Мисхор. Солнце уже цеплялось за вершины Гиндукуша, и длинные тени пересекли дорогу. Сразу же за поворотом безжизненные каменистые склоны ущелья сменились зеленью садов. Белые пятна кишлачных домов, проглядывая сквозь зелень, ярусами поднимались по склонам. Изогнувшись, дорога входила в кишлак, еще раз круто поворачивала и упиралась в громадную чинару, стоявшую возле отвесной скалы. Из-под скалы, между корнями дерева, бил родник. Вода заполняла овальный хауз2, , переливаясь через край, и прозрачной искрящейся пленкой растекалась по каменистой дороге. На краю хауза, под чинарой, к скале прилепилась кишлачная чайхана. Отсюда по горам расходились тропы. Одна из них вела в кишлак, где жила семья Курбан-Нияза.

Как и в любом горном кишлаке, в Мисхоре у Курбан-Нияза было много знакомых. Каждый горец считал большой честью быть другом знаменитого "проводника науки". Проехать Мисхор без остановки -- значит кровно обидеть соседей, и Курбан-Нияз, не раздумывая, свернул к чайхане.

После традиционных приветствий чайханщик Джафар усадил проводника на самое почетное место, мигом поставил перед ним поднос со сладостями и лепешками, пиалу и чайник с кок-чаем, а сам принялся хлопотать возле очага. "Сначала накорми гостя, а потом расспрашивай" -- говорят на Востоке.

Новости в Мисхоре расходились мгновенно. Прослышав о приезде Курбан-Нияза, в чайхану потянулись мужчины. Они подходили и группами и поодиночке, чинно здоровались и рассаживались. Те, кто постарше, -- на айване3 кто помоложе -- вокруг айвана прямо на земле.

Над айваном шелестела густая листва чинары, от журчащего ручейка тянуло прохладой, а из радиоприемника лилась тихая музыка. Курбан-Нияз, полулежа на подушках, медленно пил терпкий кок-чай и пощипывал теплую свежую лепешку.

Народа в чайхане собралось много, но все пришедшие почему-то холодно здоровались с проводником и не подсаживались к его чайнику. Не было почему-то и стариков. Это насторожило Курбан-Нияза. Но вот пришли и старики. Пришли все сразу. Не здороваясь с проводником, они уселись на айване тесной кучкой и потребовали чай.

Молодежь притихла. Смолкли веселые шутки и взрывы смеха.

Присмирел и разбитной чайханщик Джафар. Курбан-Нияз еще больше насторожился. Обычно старики принимали его как равного себе. Они считали проводника много видевшим и знающим человеком. Старики хорошо помнили мудрые слова: "Кто много ездил -- тот много видел. Кто много видел -- тот много знает. Знающему человеку -- уважение и почет! " А кто ездил больше Курбан-Нияза? Каждое лето водит он по горам научные экспедиции. Каждое лето разговаривает с учеными людьми. Но пиалы с чаем ходили по рукам, старики перебрасывались короткими замечаниями, а разговор не начинался.

-- Курбан-Нияз, -- заговорил, наконец, один из стариков, -- говорят, что в Чираке святого дивану Хакима милиция забрала, правда это?

-- Да, Сафи-бобо2, забрали дивану, -кивнул головой проводник.

- Говорят, что и ты помогал арестовывать святого, -- продолжал Сафи-бобо, укоризненно покачивая головой.

-- Не только я, много людей помогали милиции, -- уклончиво ответил Курбан-Нияз, стараясь понять, куда клонит старик.

-- Чем же помешал вам, безбожникам, безобидный дивана? -- сердито проворчал другой, еще более древний старик. -- Зачем обидели божьего человека?

-- Вон оно что! -- понял Курбан-Нияз и похолодел. За обиду, нанесенную святому, старики-фанатики могли убить. Положение было очень серьезным. Стараясь не раздражать стариков, Курбан-Нияз почтительно ответил: -- Я тоже так раньше думал, Махмуд-бобо. Да спасибо ученым людям, помогли понять, что Хаким-дивана не святой, а мошенник.

-- Ну-ка, расскажи нам, в чем его вина! -- грозно потребовал Сафи-бобо.