Вилла загадок - Хьюсон Дэвид - Страница 3

– Нет. То есть я хочу сказать, что не могу думать ни о чем другом. А ты?

– Я тоже.

– Такая вот у нас у всех ситуация, – проговорил Ник. – Нет особого выбора.

Тон, которым он это сказал, ему не слишком понравился. Что в нем слышалось? Раздражение? Жалость к себе? В свои двадцать восемь лет он никогда еще так не говорил. Он сильно изменился после так называемого дела Денни, когда необъяснимое стечение обстоятельств стоило жизни его напарнице, Люке Росси, и едва не унесло его собственную жизнь. Этот новый Ник Коста больше не бегал, бешено размахивая руками, по тротуарам Кампо деи Фьори, когда ему требовалось освежить голову. Продав свою крошечную квартирку на Виколо дель Болонья, он переехал в дом, принадлежавший покойному отцу, – старый деревенский дом возле древней Аппиевой дороги, в котором прошло его детство. Физические раны по большей части затянулись, душевные время от времени все еще напоминали о себе.

Нику Косте по-прежнему недоставало сдержанного юмора и тонкой проницательности Люки Росси, которых он за краткое время их совместной работы так и не успел как следует оценить. Он знал, что стал теперь совсем другим – холодным скептиком. Фальконе, буквально вытащивший его из инвалидной коляски, назвал бы это прагматизмом.

Сам Фальконе – суровый, преданный своему делу инспектор – считал такую трансформацию неизбежной. Вероятно, он был прав. Коста, ненавидевший прежде цинизм и пораженчество, призывавшие довольствоваться минимумом, потому что альтернативой являлось полное фиаско, все еще был в этом не уверен. Ему не хотелось поступаться принципами ради того, чтобы вписаться в жестокую реальность. В этом он напоминал отца – упрямого, несгибаемого политика-коммуниста, благодаря своей честности нажившего себе больше врагов, чем другие наживают благодаря лживости.

Опустив маленькую чашку, Барбара Мартелли о чем-то размышляла. Она казалась немного смущенной, словно что-то скрывала.

– Я знаю, что ты имеешь в виду.

– Знаешь?

– Насчет выбора.

По лицу Барбары пробежала тень, и Ник вдруг подумал, что ее внешность не всегда ей помогает. Иногда создает проблемы. Люди судят о ней по наружности, а ее подлинная суть остается незамеченной.

– Послушай, Ник! Лучше принять все как есть и продолжать работать, а не... – она посмотрела на кофейную чашку, которая давно уже опустела, и оба они знали об этом, – ...не забиваться в угол. На тебя это не похоже. По крайней мере насколько я тебя знаю.

Он уже опаздывал. Если бы она не пришла, он так бы и сидел здесь, не зная, на что решиться. А потом все бросил бы и вернулся домой – может быть, открыть бутылку доброго вина и расстаться со всем, чего достиг за последние месяцы, восстанавливая здоровье, достоинство и самоуважение. В том, чтобы вот так все разрушить, была даже некая прелесть. Если бы только удалось продлить это ощущение навсегда, на всю жизнь! Проблема заключалась в том, что рано или поздно наступает пробуждение. Реальный мир заглядывает в дверь и говорит: "Вот смотри!" И от этого не скроешься, причем по одной простой причине – от себя не убежишь.

– Так что, доставить тебя туда или как? – спросила она.

– Я могу сказаться больным.

– Нет! – В ее больших зеленых глазах вспыхнул гнев.

Это походило на флирт. Легкий флирт, решил он. Просто Барбара хочет заставить его действовать. При необходимости она с любым повела бы себя так.

– Этим мы зарабатываем себе на жизнь, – заявила она. – Это наша профессия, и тут никаких компромиссов быть не может. Ты или работаешь, или нет. Так что ты решил?

В его голове мелькнула дикая мысль, и он ее высказал прежде, чем успел подумать о последствиях:

– А как насчет свидания, Барбара? Это возможно?

Щеки ее слегка покраснели. Барбару Мартелли приглашали на свидание десять раз на дню.

– Можешь пригласить меня завтра, – сказала она. – Но при одном условии.

Ник молча ждал, все еще смущенный внезапной смелостью.

– Ты пригласишь меня вон там. – Палец с длинным, покрытым лаком ногтем указал в сторону полицейского участка.

В Италии все делают неправильно. В капуччино не хватает молока, у макарон не тот вкус, пицца слишком тонкая. А уж выпивка! Лайэн Декстер не могла понять, в чем тут дело.

Обычно к этому времени, то есть через два часа после обеда, пора было уже и протрезветь. А она чувствовала себя такой же пьяной, как в тот момент, когда они вышли из закусочной, и это ее сильно нервировало. Единственную бутылку минеральной воды "Пеллегрино", лежавшую в рюкзаке, который Бобби выхватил из горящей машины, они уже допили, и теперь не было ни питья, ни еды, да и денег осталось не много. О том, чтобы пешком возвращаться на шоссе по разбитой дороге, не хотелось даже думать. Поймать бы какого-нибудь итальянца, который отвез бы их в "Эйвис", чтобы возместить ущерб за эту паршивую машину. А что делать с находкой Бобби? Что-то вроде монеты, штука, похожая на огромный и очень старый гвоздь, и еще какая-то полукруглая фигня размером с детскую голову, вся покрытая грязью, – Бобби уверял, что это нечто вроде древнеримского ожерелья и будет прекрасно выглядеть, если очистить его от грязи. Все это замечательно, за исключением того, что им нельзя выкапывать подобные вещи. Уж итальянцы все это прекрасно знают. К тому же "ожерелье" здорово смахивает на тормозную колодку. Отец Лайэн был автомехаником, так что в этих вещах она немного разбирается. "Оно" ужасно похоже на тормозную колодку.

Она облизнула губы. Во рту пересохло. В висках пульсировала боль, вызванная дешевым вином. Время приближалось к трем часам, так что начинало темнеть. Пора идти. Ей вовсе не улыбается провести всю ночь в этой странной пустынной местности, где так мерзко пахнет и каждые две минуты над головой проносятся самолеты из аэропорта Фьюмичино.

– Бобби! – взмолилась она.

Но он пока не был удовлетворен своей добычей. Мраморная голова Тома Йоргенсена выглядела все еще привлекательнее любой из его собственных находок.

– Что? – рявкнул он, сорвав с головы наушники.

– Скоро стемнеет. Надо идти.

– Пять минут! – взглянув на серое небо, бросил он, снова надел наушники и побрел к воде. Прямо в болото – Лайэн инстинктивно это чувствовала. Такой странный кислый запах она уже встречала на клюквенных фермах в Мэне, где однажды они провели свой отпуск.

– Это торф! – внезапно вспомнила она.

– Чего тебе? – рявкнул Бобби, но голоса не было слышно – "боинг" пролетел так низко, что затряслась земля. Чтобы не оглохнуть, ей пришлось зажать руками уши.

– Нет, ничего, – прошептала она вслед самолету, мечтая оказаться подальше отсюда. Возможно, даже вернуться домой. На клюквенной ферме было хорошо. Интересно. Люди там говорили на одном с ней языке и она не чувствовала себя лишней. Не то что в Риме. Здесь она постоянно ощущала косые взгляды: все словно ждали, что она не то скажет или не туда свернет. Здесь все было такое иностранное!

Раздался новый, неожиданный звук. Присвистнув, Бобби сорвал с головы наушники и пальцем указал на покрытый чахлой травой клочок влажной земли, расположенный примерно в метре от него.

– Тут еще кое-что, милая. А потом мы уходим. Подай лопату.

Она выполнила приказание. Вонзив лопату в землю, Бобби Декстер наступил на нее обеими ногами. Лезвие вошло в почву, как нож в горячее масло. Вытащив лопату, Бобби снова копнул ею грязь.

– Это торф, – повторила она, глядя, как Бобби с проклятиями ковыряет землю. – Он мягкий, Бобби. Не надо прилагать столько усилий. Вот смотри...

Она взяла привезенную с собой лопатку и присела рядом на корточки. Когда-то Лайэн смотрела по телеканалу "Дискавери" передачу по археологии и знала, как делаются подобные вещи, но стремление этих людей копаться в земле по шесть – восемь часов было выше ее понимания.

– Тут надо осторожнее, – сказала она, вонзая лопатку в мягкую землю. В лицо ударил резкий, острый запах, напомнивший ей о клюкве, о смешанном с водкой ярком красном соке. – Вот смотри...