Ричард – львиное сердце - Хьюлетт (Юлет) Морис - Страница 21

Минут двадцать спустя, а, пожалуй, и меньше, у ворот появился еще отряд из четырех рыцарей, которые влетели, как на курьерских, забрызганные грязью, потом и пеной своих лошадей. Все они были люди совершенно незнакомые для обитателей Жизора, но, по-видимому, очень важные особы. Да они и были таковы. Первым из них въехал Ричард Анжуйский, молодой человек такого роста, который мог показаться обитателям Жизора совсем невероятным. "Лицо у него было красное, как у короля бриттов Артура [32], рассказывал один из них, а борода темно-рыжая, глаза, как драгоценные камни". Позади него, все в ряд, ехали трое: Русильон – угрюмый смуглый человек с нахмуренным взглядом, с бородой как у турка; Безьер – горячий, живой, с гибкими членами и острым язычком; Гастон Беарнец – великий охотник до выспренних речей, имевший в ту минуту вид сказочного принца с блуждающим взором, ищущим приключений. Часовые у ворот сделали им на караул: не зная кто это такие, они все-таки были уверены, что это люди высокого сана.

По заранее обдуманному плану, у ворот они разделились. Русильон и Безьер уселись неподвижно, как статуи, у изгороди на мосту, по обе стороны дороги, на удивление лавочникам. Гастон, как настоящий охотник-зачинщик в этой погоне за ланью, прошел вместе с Ричардом до конца свода, то есть до самых ступеней паперти, и там остановился, держа под уздцы коня своего господина. Все, что оставалось теперь сделать, было сделано с чрезвычайной быстротой. Ричард один, нагнув голову вперед, сам немного подавшись и помахивая своим мечом в ножнах, вошел в церковь своими длинными мягкими шагами.

При входе он стал на одно колено и посмотрел вокруг исподлобья. Три или четыре церковные службы шли зараз. В полусвете церкви сияли мерцавшие огоньки, слабо освещая коленопреклоненных людей, священническое облачение, серебряную чашу. Но нигде – ни следа венчания, ни Жанны. Ричард встал и неспешными шагами пошел по середине церкви, преклоняя колени перед каждым алтарем.

Не один из молящихся провожал его глазами по мере того, как он подвигался вперед и проходил мимо завесы, отделявшей прихожан. Люди подозревали, что он идет на свадьбу, и, Бог свидетель, они угадали. Под сенью большого высокого столба Ричард остановился и опять стал на одно колено: отсюда он мог видеть все, что происходило перед ним.

Он видел, что Жанна, в зеленом с белым, стояла на коленях на своем молитвенном стуле, как на картине «Дама у надгробного памятника». Ему как раз были видны изгибы ее чистого профиля да волны ее волос, которые, казалось, так и горели огнем. Весь мир и все его владыки были у ног Ричарда, но не для него было это сокровище, которое он держал в руках и сам отстранил от себя. Он сам поступил так, что судьба отказала ему. Он сказал Да, когда сердце и голова, честь, любовь и разум вопияли Нет! И вот теперь, стоя тут подле нее, он знал, что ему предстояло запретить то, что он сам разрешил.

Да, он это знал, но не понимал ясно, покуда не увидел ее там. Я буду продолжать рассказ: покажу всю глубину добра и зла в человеке. В Ричарде бушевали не похоти плотские, но страсть к первенству над другими. Эта женщина, эта Жанна Сен-Поль, эта огневолосая стройненькая девушка принадлежала ему. Леопард опустил ей на плечо свою лапу, и след от нее еще не стерся; ему было не стерпеть, чтобы какой-либо другой лесной зверь прикоснулся к добыче, которую он отметил своим клеймом, для себя.

Двоякообразен леопард: двуприродный был Ричард Анжуйский – и собака и кошка. Теперь это была кошка: не жадность волка руководила им, а ревнивая ярость льва. Он мог бы смотреть на это прекрасное создание плоти и не чувствовать желания лизнуть или растерзать его. Он мог бы видеть равнодушно, если бы ее полураскрывшаяся нежная душа погрузилась снова в мрак небытия и исчезла с глаз. Он мог бы или убить Жанну, или относиться к ней, как к своей матери. Но он не мог видеть равнодушно, что его собственностью завладел другой. Ведь она, черт возьми, принадлежала же ему! Когда Герден приосанился, раздувая щеки, и встал на ноги; когда Сен-Поль дотронулся до плеча сестры, а она, дрожа, встала, оторвала свой неподвижный взор от пространства и, пошатываясь, протянула свою гонкую ручку; когда священник положил кольцо на свою священную книгу, и обе руки, красная и белая, с трепетом соединились, Ричард встал с колен и подкрался своей тихой, мягкой, лукавой походкой.

Он ступал так тихо, так легко, что только старенький подслеповатый священник первый его заметил. Другие же ничего не видели, не слышали. Удерживая руку Жанны в своей руке, старик остановился и заморгал глазами. Кто мог быть этот бродяга, дерзающий стоять, когда все остальные преклонили колени? Челюсть старика опустилась, обнажились его беззубые десны. Неясные звуки хрипло вылетали из его пересохшего горла. Ричард тоже остановился, напряженно выжидая удобной минуты для прыжка. Священник страшно засопел и снова обратился к своей божественной книге. Но он опять вскинул глаза: подкравшийся тать был еще здесь, но уже принял угрожающий вид.

– С нами крестная сила! – воскликнул старик и уронил руку Жанны.

Она оглянулась, вскрикнула – и все вздрогнули, выпрямились и столпились в кучку, когда незнакомец в лагах сделал прыжок вперед.

Все свершилось с быстротой молнии. В один прыжок вышел Ричард из своего выжидательного положения. Тот же прыжок отбросил Гердена назад, в кучу его товарищей, а Жанну заключил, как в клетке, в железных тисках. Так они и остались на мгновение: он – в вызывающей позе, она – пойманная им. Одной рукой в латах он придерживал ее, как дитя, под мышкой, а другой сжимал свой неугомонный меч. Его голова была откинута назад, из глубины его сверкающих глаз, из-под полуопущенных ресниц он наблюдал за врагами, как бы вопрошая: «Ну, что дальше?» Короткое, гулкое дыхание вылетало у него из ноздрей. Он стоял в положении льва, который вырвал у других свою добычу, льва стремительного, высокомерного и страшно проворного.

Да, это дерзновенный поступок был совершен с быстротой молнии: в этой-то быстроте была его главная красота. В то время как у всех сперло дыхание от неожиданности удара, он стоял с минуту так один. А Жанна в его жестких объятиях неподвижно стояла на ногах, не опираясь на него, ее спокойное лицо приходилось ему до подбородка. Пусть было постыдно такое грубое завоевание: она не чувствовала стыда. А он и не думал о том, стыдно это или нет.

Впрочем, и времени не было думать вообще о чем бы то ни было. Герден призвал имя Божие и выступил. В гот же миг и Сен-Поль бросился вперед, а за ним и де Бар. А Ричард, крепко обхватив свою Жанну, пошел назад тем же путем, каким пришел. Его долгая рука и долгий меч держали противников на почтительном расстоянии: он работал ими, как косой. Никто не задевал его дорогой, хотя все следовали за ним, наступая на него, как собаки на травленного вепря в лесной чаще. Но старик-отец Герден обежал кругом и стал у западных дверей, чтобы не выпустить его оттуда. Дойдя до середины церкви, так сказать, до открытой местности, Ричард проворно прошел ее без малейшего затруднения, неся на одной руке Жанну. У дверей он наткнулся на смелого старика.

– Прочь с дороги, де Герден! – вскричал он громким певучим голосом. – Не то натворю такого, о чем после сам пожалею.

– Вор и горлорез! – заорал старик. – Прибавь еще убийство ко всему остальному!

Ричард твердо протянул вперед руку с мечом и отстранил старика. Тот отшатнулся, его приняла на руки целая толпа священников, певчих, рыцарей и поселян, теснившихся и огрызавшихся, как собаки. Граф Ричард спустился вниз по ступенькам.

– Ура, ура! – пропел Гастон. – Вот так проворное венчание!

Ричард был спокойнее, чем можно было думать, судя по обстоятельствам. Он усадил Жанну в седло, сам взвился позади нее; и в то время как преследователи, толкаясь, еще спускались по ступенькам, он уже несся вперед на улицу по гранитным плитам. Ограждавшие дорогу на мост Безьер и Русильон издали завидели, что он едет к ним.