Шевалье - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 5

Август принес другое письмо от Кловиса с не лучшими новостями. Горцы были совершенно разгромлены под Дункельдом, и не было никакой надежды на очередную шотландскую кампанию в этом году. Даже если найдется лидер, который смог был заменить Данди, сомнительно, насколько высоки его шансы поднять горцев снова в ближайшие годы. А сын принцессы Анны, рожденный при дворе в Хэмптоне в июле, чья жизнь была безысходна, поскольку от страдал от припадков, не только уцелел в свой первый месяц, но даже процветал со своей кормилицей и выглядел неплохо для оставшегося в живых. Анна назвала мальчика Вильгельмом в честь зятя, что было маленькой частицей весьма необходимого такта. Ребенку дали титул герцога Глостера.

Новости повергли изгнанников в уныние. Вильгельм, герцог Глостерский обеспечил протестантскую партию тем, в чем они ясно нуждались, – наследником, соперником инфанта, принца Уэльского. Возникла настоятельная необходимость, чтобы король низложил своего зятя без промедления. Но Шотландия, кажется, уже потеряна, а известия из Ирландии были в лучшем случае неопределенными.

Глава 2

Июль 1690 года выдался жарким. Стояли недели ослепительно белого сияния. Ручьи обмелели, земля потрескалась и налет пыли покрыл темно-зеленую траву и листья деревьев. Урожай собрали ранний и богатый, и дети, которые обычно в это время помогали взрослым, теперь целыми днями бегали, играли и задирали друг друга.

Однажды днем, когда остроконечные тени спрятались глубоко под каждой былинкой, два чумазых мальчугана спустились к Фоссу со стороны фермы Хай Мур. На первый взгляд трудно различимые, они были одинакового роста и сложения, одеты в рубашки, в штанах до колен из плотной ткани, и ничего на ногах, кроме спекшейся серой пыли. У одного из них были густые прямые волосы цвета бурой полевки и великое множество веснушек. Это – Дейви, младший внук пастуха Конна. Волосы другого были темные и волнистые, хотя из-за густой пыли они стали такого же мышиного цвета, как и у его приятеля. Его темно-синие морлэндские глаза ясно выделялись на лице, загорелом, как лесной орех. Это – Джеймс Маттиас, наследник Морлэнда, «молодой хозяин».

Достигнув ручья, они со страстной готовностью скинули одежду, бросили ее среди выступающих корней ольхи и прыгнули в прохладную, буроватую вихрящуюся воду, пронзительно визжа от удовольствия и ощутив прохладу изжаренными спинами.

– Ой, она такая холодная! Я бы глотнул ее, я так хочу пить.

– Здесь лошади пьют. Смотри, Матт, ты так можешь? Матт!

– Я похож на старую мокрую выдру. Смотри, Дейви, посмотри на меня! Я как выдра.

Через некоторое время они выбрались из ручья и растянулись на берегу. Вода стекала с них, орошая высохшую траву, солнце сушило их волосы. Матт улегся на спину, закинув руки за голову, и косил глазами вниз на маслянисто-коричневую кожу. От воды остались уже лишь отдельные капли. Каждая лежала идеальным полушаром, подобно прозрачной жемчужине, увеличивая структуру кожи словно увеличительное стекло. Он поднял глаза вверх на васильково-синёе небо. На его ресницах тоже еще оставались капли, поэтому на какое-то мгновение мальчик попробовал вообразить, что он плакал. Но Матт не смог представить себе, как можно быть печальным сегодня. Нет, не сегодня. Он с трудом сосредоточился, вспомнив, что у него нет матери, что его отец уже давно в Ирландии сражается с армией Узурпатора, (однажды ненароком он упомянул Узурпатора, назвав его «королем», за что получил оплеуху от Берч), но сегодня чувство удовлетворения наполняло его, как сытный обед, и он не мог не улыбаться.

– Что ты делаешь? Скалишься, как старый пес, – сказал Дейви.

Дейви был старше Маттиаса и ходил в школу в Сан-Эдуарде. Его мать надеялась, что когда-нибудь он станет управляющим или городским судьей, поскольку мальчик отличался сообразительностью. Отец Дейви тоже находился в Ирландии вместе с хозяином и старшими братьями Дейви.

– Я смотрел в небо через капельки на ресницах. Очень смешно. Попробуй.

Но Дейви не спеша протянул ему свою рубашку.

– Я хочу сливу, – изрек он.

Дейви принес сливы в подоле рубашки, они были красивого темно-малинового цвета.

– Они почти все хорошие. Только три лопнутых.

– Это потому что ты упал, – сказал Матт. – Неловко.

Но Дейви был не до насмешек. Он не хотел связываться, он хотел развалиться на траве и полакомиться сливами.

– На! – и он перебросил Матту несколько налившихся пурпурных слив, которые они стянули с фермы по дороге к ручью.

Матт поймал их и положил на траву, все кроме одной, которую поднес к губам и поводил ею взад-вперед, чтобы почувствовать тепло и шелковистость ее кожицы. Она удивительно пахла. Все дети в этом году объедались попадавшими сливами, но Матт чувствовал, что не мог полностью удовольствоваться ими.

– Я люблю сливы, – произнес он, оттягивая момент первого надкуса.

Дейви перевернулся на живот, пристально посмотрел на Матта, прежде чем приняться за сливу, и сказал:

– Помнишь осу?

Он стал хихикать, а Матт пытался удержаться, чтобы не быть неучтивым. Но тогда было очень смешно. Когда Артур, лорд Баллинкри, выхватил у Матта сливу, которую тот собрался было съесть, и надкусил ее, как тут же его самого больно укусила оса, сидевшая внутри и никем незамеченная. Лицо Артура ужасно распухло.

– К вечеру он сделался похожим на тыкву, – вспоминал Матт с тайным преступным удовольствием.

Артуру минуло восемь, на два года больше, чем Матту, и он всегда помыкал Маттом. Он был большой, крепкого сложения и запугивал Матта, силой кулака требуя от того почтения, потому что Артур имел титул, а Матт – нет.

– Ты должен называть меня «милорд», – настаивал Артур, сидя верхом на Матте и мутузя его, но били его или нет, Матт не уступал.

– Кузен Артур, – неизменно отвечал он. – Ох! Оставь меня! Кузен Артур, кузен Артур, кузен Артур!

То, как он выхватил сливу у Матта, было обычным для Артура, но в тот раз Бог отплатил ему, поскольку Матт ничего не знал об осе, и если бы Артур не отнял сливу, то она ужалила бы Матта. Матт твердо верил в Бога. Берч рассказала ему, когда он был совсем маленьким, что Бог видит все, что он делает, даже если темно. И долго-долго он видел тяжелые сны об огромных глазах, смотрящих из темноты за пределами света камина или свечей. Теперь он повзрослел и совсем не боялся темноты – ну, во всяком случае, лишь чуточку. Однажды лунной ночью он оказался вне дома, смотрел на большой серебряный круг, свободно плывущий над черной полосой деревьев, и думал, что глаза Бога должны быть похожи на него, сверкающие и красивые.

Крутом царил покой. В тишине полуденного зноя слышалось лишь журчание ручья. Подлетела стрекоза и стала кружиться у лица Матта, решая стоит ли исследовать его дальше. Через полузакрытые глаза Матт наблюдал за переливающимся, ярким, драгоценным созданием, представив, что оно такое же большое, каким кажется сквозь ресницы, большое, как лошадь. Мальчик вообразил, как он карабкается на его голубовато-зеленую сапфировую спину и улетает, паря над деревьями в голубом небе, улетает в Ирландию, где был его отец.

– Вставай, не спи, – тормошил его Дейви, пробуждая от полудремы.

– Я голоден. Пойдем к моему деду. Он с овцами на холме Поппл Хаит. Надеюсь, у него найдется что-нибудь поесть.

Моментально Матт тоже почувствовал голод. Они вскочили, оделись и побежали через поля. Вскоре мальчики взбирались на Поппл Хайт, где сидел Старый Конн, наблюдая за отарой.

– Он похож на глыбу гранита – усмехнулся Дейви. – Интересно, растет ли на нем мох?

Матт подумал, что Конн напоминает не скалу, хотя он был так же неподвижен, а дерево, например, которое вырастает и становится обветрившимся и загрубелым. Его вылинявшая одежда скорее походила на листву какого-то странного растения, чем на творение рук человеческих.

Когда они подошли ближе, то увидели, что старик не был уж совсем неподвижен. Его ясные глаза, полуприкрытые складками морщинистой забуревшей кожи, наблюдали за ними, а руки на коленях были чем-то заняты. Его посох лежал рядом, а две собаки встрепенулись и завертели хвостами в знак приветствия. Молодая подбежала к мальчикам, чтобы обнюхать их руки, а старый пес только оскалился слегка из клочка тени, который он нашел у большого камня, показав очень белые зубы и весь в складках розовый язык, которые резко выделялись на его черной морде.