Шевалье - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 3

Берч сжала его руку с мягким укором.

– Ну да, поиграть! Они же не игрушки, ты знаешь.

И затем, взглянув в лицо Матта, она вдруг по-доброму добавила:

– Ты можешь дать Кловер ее кашку, если хочешь. Если ты будешь осторожен.

Матт был доволен. Но он предчувствовал, что доброта Берч с неизбежностью предвещала какое-то несчастье…

Дверь захлопнулась с мягким щелчком, оставив их одних среди мечущихся теней.

– Не послать ли за свечами? – спросил Мартин, глянув в окно. – На дворе уже ночь.

– Я вижу хорошо, – ответила Аннунсиата, поворачиваясь к нему. Когда Мартин сказал ей в тот ужасный день, что король покинул страну, она уже знала, что это был ее конец, и она захотела умереть и молилась об этом. Но каким-то чудом им было даровано место под солнцем. Принц Вильгельм не послал солдат, чтобы снести Морлэнд и бросить ее и Мартина в Тауэр. Общественное мнение не разлучило ее и Мартина, дети не узнали правду об Альене. Аннунсиата воспряла духом, в ней возродилась надежда, а с надеждой – неистовое желание жить.

И теперь, когда она пережила эти несколько быстро протекших недель, она не захотела все снова бросить. Когда Мартин приехал и спас ее от рук черни их священников-убийц, она подумала, что сложность их отношений не позволит им оставаться вместе. Но сейчас, глядя на дорогое ей лицо, она чувствовала, что те же самые сложности, заросли трудностей сделали невозможным расставание. Ее любовь к нему била в ней ключом, сильная и полная счастьем, вырывалась наружу, как источник могучей реки. Она сжала руки и крепко прижала их к себе, будто боялась, что ребра выскочат из груди под давлением этого половодья.

Мартин смотрел на нее и видел ее пылающее лицо и сверкающие какой-то странной и живой радостью глаза, и он подумал: «Боже мой! Никто не может сравниться с ней!» Два месяца назад он видел ее в отчаянии, согнутой, разбитой. Тогда ему казалось, что она умрет. Хуже того, он считал, что она уйдет от него. Но теперь – посмотрите! Откуда явилась эта жизненная сила, этот дух, которому он удивлялся? Он улыбнулся ей, и она протянула к нему руки, а когда он взял их, она рассмеялась.

– Карелли пойдет, – сказала она. – Как он рвется в бой!

– А Морис?

– Я надеюсь, что не Морис, – ответила она. – У Карелли это в крови и в сердце. Он будет прекрасным воином. Может быть, это все, что мы сделаем. Но Морис – у Мориса что-то еще есть в душе, более важное, чем смена династий.

– Моя госпожа, – произнес Мартин с притворным упреком, – что может быть более важным, чем смена династий?

Все живое, что исходило от нее, он ощущал руками. Словно сила ее энергии текла в него через них.

– Ты должна ехать за границу.

– Что, сейчас? – удивилась она. Аннунсиата решила, что он шутит. – Как я могу бросить сейчас свою страну? Мне нужно быть здесь, чтобы встретить короля, когда он прибудет.

– Послушай, сердце мое, – сказал Мартин твердо, – кампания не будет длиться дни или недели. Она займет месяцы. Это не такое уж легкое дело – выгнать голландца. Он – старый волк, и у него хорошее войско. И он захочет обезопасить свой тыл, когда пойдет в Ирландию, чтобы отразить нападение.

– До сих пор он не трогал нас, – заметила Аннунсиата.

– Но так не будет продолжаться вечно, если король высадится в Ирландии. Ты слишком хорошо осведомлена. Ты привлечешь внимание к Морлэнду. Должен тебе заметить, моя дорогая, это совсем небезопасно. Бог меня простит, но я вынужден прервать твое благополучное пребывание, твою скромную жизнь. Здесь ты стоишь на тропе своих врагов.

Это была только наполовину шутка. Она никогда не забудет ужас тех бесконечных мгновений, когда она удерживала лестницу против черни, в то время как они убивали и уродовали ее священника.

– Без тебя, я думаю, голландец оставит Морлэнд в покое. Ты должна подумать о семье.

– Ты хочешь, чтобы я отправилась в изгнание? – спросила Аннунсиата. От самого этого слова повеяло ужасом.

– Ненадолго. Пока кампания не будет выиграна и король не возвратится.

– А ты? Ты останешься здесь, я полагаю?

Ее голос был напряженным. Она могла вынести что угодно, но не разлуку с ним.

– Ты забываешь, – беспечно отвечал Мартин, – что я уже изгнанник.

Она не приняла легкости его тона и отвернулась с болью в глазах.

– Король изгнал тебя. Узурпатор тебя простит. Вот так это бывает.

– Не простит, если я буду бороться против него.

Аннунсиата вновь повернулась к нему. Глаза ее осветились улыбкой.

– Ты? Ах, Мартин, Мартин! – и она прильнула к нему. Она смеялась, но ее щека, касавшаяся его щеки, была влажной.

Мартин обхватил ее, обнял крепко-крепко, вдыхая сладкий запах ее кожи и ощущая жесткость ее черных волос, чувствуя на своей спине ее руки, решительно прижимавшие его к себе. В прикосновении к этой женщине заключалась для него жизнь, быть разлученным с ней – равносильно смерти.

– Необходимо сделать все, чтобы обеспечить скорую победу, – произнес Мартин, дотрагиваясь губами до ее волос. – Я уже выдержал одно изгнание. Быстрый, уверенный удар – и конец всему этому. Это наша единственная надежда.

Некоторое время они стояли, прижавшись друг к другу собираясь с духом, а затем Аннунсиата мягко освободилась из его объятий и выпрямилась, посмотрев ему прямо в глаза, как воин.

– У нас мало времени, – сказала она, – мы должны составить план.

Кловис должен был оставаться в Морлэнде как его попечитель и попечитель детей, которые были надеждой на будущее. Для него это явилось тяжким бременем, но другого выбора не было. Единственные взрослые члены семьи Морлэндов, оставшиеся сейчас – бездетная сестра Мартина Сабина, которая, недавно овдовев, управляла тремя поместьями в Нортумберленде, одно из которых принадлежало семье, а два других были ее собственностью, и единокровная сестра Кловиса Кэти, бывшая замужем за кузеном Китом Морлэндом, живущим в Шотландии, где у них было поместье и один болезненный сын.

– Ты справишься, я знаю, – заверила его Аннунсиата, – я сожалею, что возлагаю на тебя такую тяжелую ношу, но у тебя хватит сил. Надеюсь, ты простишь меня.

– Я всем обязан тебе, – ответил Кловис серьезно. – И это не продлится долго.

– Ты напишешь и дашь знать Кэти и Сабине? – спросила Аннунсиата. – Будет лучше, если это сделаешь ты.

– Осмелюсь сказать, что у них возникнут свои трудности. Наверняка в Шотландии будет восстание.

– Мы все должны помогать друг другу. Она закусила губу:

– Я чувствую, что мне не следует уезжать. Он взял ее руку и сжал ее.

– Мы уже проходили через все это. Ты знаешь, что так лучше.

Его рука была теплой и твердой и успокоила ее. Он обладал какой-то силой, источник которой она никогда не могла обнаружить, никогда не связывала: ее с собой. Даже сам Кловис не знал точно, что это было и что он чувствовал по отношению к Аннунсиате. Он только был уверен, что вся его жизнь, его сердце находились, как во сне, в ее тени, и хотя он много раз мог жениться, и жениться удачно и выгодно, в его жизни не могло быть места ни для какой другой женщины, пока он служил ей.

Тяжело было расставаться с отцом Сен-Мором, который всем сердцем желал следовать за своей госпожой, но чья плоть была слаба.

– Дети нуждаются в вас, – сказала Аннунсиата. – Кому еще я могу доверить их образование и их души?

Нелегким оказалось и расставание со слугами, которые были такими преданными, сражались бок о бок с ней, заботились о ней, и о которых она заботилась в течение стольких лет. А как проститься с Джоейн Берч, которая не разлучалась с ней с того времени, как Аннунсиата впервые приехала в Лондон почти тридцать лет назад, и была свидетельницей всех успехов и огорчений своей хозяйки. Но из-за лихорадки, что пронеслась по Морлэнду зимой, Берч стала болезненной, и морское путешествие в самом начале марта плохо сказалось бы на ее здоровье. Она без возражений, покорно приняла необходимость остаться, но когда настал момент отъезда, ее неглубокие от наступающей слепоты глаза наполнились слезами.