Князек - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 12

Но вот пришел ноябрь, и в день Святого Эрконвальда наступило серое и унылое утро, а горизонт уже совершенно по-зимнему розовел. Ласточки хлопотали под застрехой, распушив от холода перышки, старая ива склонила над гладью пруда свои голые ветви, и последние листья, тихо кружась, ложились на черную воду. В Уотермилл-Хаусе жарко пылало пламя в очаге, сладко пахло яблоками и дымком – да, лето все-таки кончилось... Мэтью направился в зимнее крыло дома, чтобы затопить камин до обеда – и увидел, что хозяин все еще лежит в постели, глядя в окно.

Мэтью без умолку говорил, разжигая огонь, подкладывая свежие дрова, чтобы разгорелось пожарче – и вот уже взметнулись золотые искры, улетая в трубу...

– Зима будет суровая, хозяин, – об этом говорят все приметы. Остролист весь усыпан ягодами – а ведь это лучшее доказательство. А гуси поутру летели так высоко – вы видели их, хозяин? Так высоко, что не подстрелить... Ах да, пришел слуга с бараном из усадьбы Морлэнд и принес новость: лис молодого хозяина вернулся – да, Тодди, нынче утром; нахальный и огненно-рыжий, и потрусил прямиком на кухню, мошенник...

Мэтью сгреб золу в кучку и поднялся.

– Я скоро принесу вам обед, – сообщил он, поворачиваясь к постели. – Тепло ли вам, господин? Может быть, принести еще одеяло?

Но хозяин не отвечал – его невидящие глаза устремлены были в окно, в холодное зимнее небо…

Глава 4

В день Святого Георгия в 1562 году вся семья съехалась на празднество в усадьбу Морлэнд. С утра пораньше в часовне отслужили мессу для семьи, потом – для слуг, которых собралось очень много, и все они были приверженцами старой веры. Но поскольку праздник совпал с воскресным днем, Морлэнды сочли недальновидным ограничиться домашним богослужением. Пол и Джон поехали в Йорк и отстояли заутреню в церкви Святой Троицы.

Это была монастырская церковь, пришедшая в упадок во времена смуты. Десять лет тому назад во время ужасного урагана рухнула колокольня, проломив крышу и разрушив алтарь – и долгое время церковь стояла, открытая всем ветрам, покуда прихожане не собрали достаточно денег, чтобы восстановить кровлю над нефом. Тогда церковь стала приходским храмом. Правда, здесь витала лишь тень былого величии – но Морлэнды всегда посещали храм Святой Троицы: многие из них венчались здесь и тут были погребены, пока не появилась часовня в усадьбе Морлэнд. Именно этот храм они посещали во время официальных треб.

Когда Пол и Джон возвратились из Йорка, началось празднество. Пол не изменял своим привычкам – но воскресеньям все упражнялись в стрельбе из лука: и домочадцы, и слуги. Установлены были соломенные мишени вдоль крепостного рва, и, по случаю праздника, решено было устроить большое состязание, в котором любой мог принять участие. Приготовили даже призы – черный поросенок, бурдюк доброго вина и сверкающая медная кастрюля... Это были самые ценные награды. Пол настаивал на том, чтобы все его дети без исключения приняли участие в стрельбе – разумеется, с учетом возраста подбиралось и оружие. Елизавета в детстве не овладела искусством стрельбы из лука – в Хар-Уоррене это было не принято. И хотя, уже став женою Пола, по его настоянию и чтобы доставить ему удовольствие, порой натягивала лук, не преуспела в этом занятии... Так что ее участие в состязании было чисто символическим – она сидела на скамеечке и с гордостью наблюдала за детьми и мужем.

...Пол, ее супруг, был невысок и очень прям – такая осанка обычно и бывает у людей, не вышедших ростом. Его горделивую стать подчеркивал и жесткий испанский воротник, не позволявший сгибать шею, и камзол по последней моде, не дающий возможности гнуть спину. Он тщательно следил за своим внешним видом, всегда одеваясь модно – и настаивал, чтобы и Елизавета следила за, собой. Пол был темноволос и светлокож, как все Морлэнды. В одежде он предпочитал черный цвет, изредка позволяя себе сапфирово-синий.

Елизавету еще юной девушкой отослали на север, собираясь выдать за брата Пола – но судьбой ей суждено было стать супругой Пола. Для нее разница не имела никакого значения – ведь женщина обязана выйти замуж там, куда ее отсылают родственники из династических соображений, к тому же это была хорошая партия, и для нее все сложилось наилучшим образом. Пол был добр, хотя и строг, порой холоден и, возможно, слегка скучноват – в доме звенел смех и царило веселье только когда он бывал в отъезде, а это случалось частенько. Но он никогда не был жестоким и несправедливым и не скупился на подарки жене. На заре их совместной жизни Елизавете казалось, что она могла бы полюбить мужа – если бы они были простыми йоменами, это наверняка произошло бы. Но господин и госпожа Морлэнды – это ведь король и королева своей маленькой страны, и необходимость всегда держаться официально и величественно не дали чувству расцвести.

Но брак во всех отношениях оказался удачен – это было совершенно очевидно: Бог подарил им десятерых детей, из которых выжили семеро. И сейчас Елизавета, сидя на скамеечке этим теплым апрельским днем, любовалась ими, дивясь, какие все они здоровые и красивые – все, кроме двоих, типичные Морлэнды – темноволосые и голубоглазые. У младшего, ее любимчика, четырехлетнего Артура волосы были чуть рыжеватые, а глаза фиалково-синие, какие обычно бывают у «рыжиков». Он оставался по-детски пухленьким, но так гордо выступал в своем новом, почти взрослом костюмчике! Он даже изо всех сил пытался натянуть лук восьмилетнего Вильяма.

У Вильяма была нетипичная для Морлэнда внешность – светлые, почти белые волосы, которые на солнце отливали чистейшим серебром. Миссис Стоукс, его гувернантка, называла мальчика ангелочком – и дело тут было не только в его необыкновенной красоте, но и в добронравии, мягкости и нежности. А голос его звучал так благозвучно и нежно, что мог растрогать до слез и самого закоренелого грешника. Сейчас он терпеливо наблюдал за бесплодными усилиями маленького братца – лук для того явно был слишком велик. Подняв глаза на мать, он лучезарно улыбнулся ей. Он любил все и вся, совершенно без усилий, – и обладал природным даром всегда говорить и поступать правильно.

Следующей по возрасту шла одиннадцатилетняя Мэри, сейчас стрелявшая по мишени бок о бок со старшей сестрой, четырнадцатилетней Джейн. С первого взгляда они казались близняшками – обе темноволосые и голубоглазые. Мэри была очень высока для своих лет, а Джейн, напротив, очень хрупка – на вид они были ровесницами. Мэри своим безудержным темпераментом и бесстрашием походила на мать – и подобно ей частенько совершала промахи и безрассудства. Дисциплина в школе Святого Эдуарда, которую она исправно посещала, подействовала на нее благотворно – и все же ей было больше по душе носиться целый день по окрестностям с деревенскими мальчишками, ее одноклассниками. Миссис Стоукс, качая головой, выражала сомнение, что Мэри когда-нибудь сумеет стать истинной леди. Елизавета же возражала: «К двенадцати годам она станет женщиной, вот увидишь – у нее достаточно времени, чтобы стать леди».

А вот Джейн оказалась загадкой для матери – но предметом гордости гувернантки: она была тиха, послушна и уже во всем настоящая леди. Отец Фенелон прозвал ее «книжная барышня», Пол – «маленькая монахиня». Елизавета смялась над ними обоими. Но необыкновенная задумчивость и кротость Джейн настораживали мать – это казалось ей даже неестественным. Джейн очень редко смеялась, но при этом не была меланхоличной – она просто спокойно и ласково глядела на этот мир, и какой-то неведомый источник питал ее уверенность и спокойствие. Елизавета поначалу думала, что ей было бы полезно посещать школу, но девочку воспитывали и учили только дома.

Еще один Морлэнд, посещающий школу святого Эдуарда, – маленький Пол... В свои тринадцать лет он был наименее красив из всего выводка, и при этом обладал бешеным нравом. Он хватался за жизнь, словно дитя за боевой меч – не с того конца, вечно раня себе руки... Он постоянно влипал в истории, всегда был виноват, его никто не понимал – но его ошибки не были сродни оплошностям Мэри, вызванным лишь неуемным темпераментом. Прирожденный неудачник, он так и не завел себе друзей, в школе все время дрался с мальчишками, бурно ссорился с Мэри и Леттис – и, что непостижимо, был любимчиком Пола-старшего. Елизавета не питала к нему подобных чувств – ее сызмальства манило лишь все красивое и «удачное». Но Пол всем сердцем обожал ребенка, не испытывая и доли этой любви к прочим детям.