Князек - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 10

– О-о-о... Я никогда не думала об этом. Я всегда предполагала... но ведь у него было столько же шансов выжить, сколько и умереть…

– Теперь тебе легче? – жестко спросила Нанетта. Елизавета подняла на нее глаза со слабой улыбкой – и тут вспомнила себя дикой, непослушной девчонкой со спутанными волосами, которая осмелилась однажды на весь день сбежать в Дорсетские холмы с сыном пастуха и проиграть там до заката...

– Да! – резко ответила она. – Мне стало легче.

– Ну и прекрасно, – ответила Нанетта. – Давай поможем Мэри подвязывать смоковницу. У меня затекают ноги, когда я подолгу засиживаюсь на каменной скамье.

Следуя за Елизаветой, Нанетта поклялась себе, что непременно нынче же вечером покается отцу Симону во лжи. Ложь – это грех, но когда становишься старше, то понимаешь, что порой приходится выбирать из двух прегрешений меньшее...

Мальчики возвратились лишь к обеду – их экспедиция оказалась весьма успешной: в сумке у Джэна брыкались восемь толстых кроликов. И хотя Джон не отыскал Тодди, но позабавился вволю, пытаясь подобраться поближе к паре зайцев, облюбовавших нору у подножья холма. Он взахлеб рассказывал об этом Елизавете, и Нанетта улучила минутку, чтобы поговорить с мальчиками Смитов, ожидающих у ворот. Они взяли одного кролика, а Нанетта дала им еще и платьице, из которого выросла Мэри.

– Мама может переделать его для вашей сестренки Бетти, – сказала Нанетта. – Оно не так уж сильно поношено, и посмотрите, какая отделка! Ну, а если оно не подойдет Бетти, оно может подождать, пока не подрастет Сэл.

– Спаси вас Бог, госпожа, – произнес Роб, старший. – Мама будет ужас как рада.

– Можете передать ей, что я вскоре навещу ее. А как отец? Как его нога?

– Да уж куда лучше! Спасибо, госпожа! Мама ставила ему припарки, как вы велели, и хотя он не хотел, чтобы она прикладывала к ране плесень, мать убедила его, что это ничем не хуже паутины и всякой всячины, которой он обычно лечит порезы у лошадей. Все так здорово вышло! Он послушался – и вот, скачет как воробышек!

– Я очень рада. А теперь идите, и Господь с вами обоими.

– И с вами, добрая госпожа.

Мальчишки вприпрыжку отправились домой, а Нанетта и Джэн вернулись в дом.

– Они хорошие ребятишки, – заметила Нанетта. Джэн согласно кивнул.

– Мэри и Дик тоже отличные люди. И... очень осторожные. Всякий раз, когда я там бываю, я пытаюсь расспросить Мэри, а она молчит как немая. Ведь они единственные, кроме тебя, кто знает, откуда я взялся, кто я такой. Ведь правда?

Нанетта тихо вздохнула и пропела строчку из старой песни: «Цыплятки, цыплятки, пора на насест...» Потом сказала:

– Джэнни, дорогой, всякий знает, кто ты такой, – ты Джэн Чэпем, старший сын господина Чэпема.

– Мама, ты ведь знаешь, о чем я. – Джэн даже не улыбнулся, категорически не принимая игры. Нанетта потрепала его по щеке – он, как и отец, всегда дочиста брился. – Не пытай меня, медвежонок. Я ведь предупреждала тебя, чтобы ты об этом никогда не спрашивал.

– Но ты сказала, что может быть, однажды ты...

– Может быть. А может быть, и никогда. Ты мой сын, а теперь единственный сын – твердо усвой это.

– Прости меня, мама. – Он остановился, чтобы поцеловать ее. – Я и вправду забылся. Это было так глупо. Ну, пойдем. Знаешь, что я хочу сделать со шкурками этих зверьков? Собираюсь сшить для Мэри чудные меховые рукавички. Как ты думаешь, ей понравится?

Джеймс не вышел к обеду – он лишь передал через Мэтью, что не хочет ничего есть, просит его не беспокоить и отобедать в зале без него. Джэн сидел на его месте и делал все, что мог, чтобы разрядить обстановку. Джон и Мэри были совершенно поглощены беседой – вернее, говорил Джон, а Мэри вежливо слушала: он рассказывал ей про тех же зайцев. Елизавета обратилась к Нанетте:

– Я порой думаю, что в Джоне есть что-то очень странное... То, что он не может убить живое существо – ведь это необычно для мальчика его возраста, не правда ли? И то, что он берет в руки пчел без всякой опаски... А Тодди – ведь никому еще не удавалось приручить лисицу, а Тодди так был ему предан...

– А мне кажется, что Джон – восхитительный мальчик, – успокоила ее Нанетта. – Думаю, тебе не о чем беспокоиться. Нежность – одна из фамильных черт Морлэндов, и она время от времени проявляется. Иезекия во многом такой же...

– Да, это правда, – согласилась Елизавета. – Он всегда был так нежен с моими малютками, да и теперь обожает Джейн, мою маленькую тихоню. Но он великолепный охотник, да и с соколом управляется прекрасно. А кто наполнит мои закрома на зиму, если Джон не станет убивать оленей – да что там, даже голубей!

– В нашей округе достаточно охотников, будь уверена, – успокоила ее Нанетта. – Кстати, разве Джон не уезжает вскоре из дома? Я думала, Пол захочет, чтобы он был представлен ко двору как можно быстрее.

– Он говорил об этом, но время идет, а он не предпринимает никаких действий. Думаю, он не уверен, что по-прежнему пользуется влиянием. Что же до меня, то я лишь рада – не хочу, чтобы Джон жил при дворе.

– Как это не хочешь? Ведь это такая блестящая возможность...

– Похоже, она боится, как бы он не приглянулся королеве, – вмешался Джэн, – а уж тогда он точно не вернется. Ведь все знают, что она любит окружать себя красавчиками. Именно поэтому, кузина, мама не берет меня с собой ко двору.

– Королева вполне удовлетворена своим конюшим, – заметила Елизавета. Нанетта печально покачала головой.

– Роберт Дадли, – вслух размышляла она. Этот род навеки запятнал себя государственной изменой, и все же королева держит этого человека при себе и полностью доверяется ему...

– Она выйдет за него, в конце концов, – добавила Елизавета. – Она ждет только смерти его супруги.

– Никогда! – возмутилась Нанетта. – Елизавета Тюдор не падет так низко. Она никогда не выйдет за человека столь низкого звания, к тому же из семейства изгоев! Она слишком горда.

– Ох, мама, ты, словно львица, кидаешься на ее защиту – но ведь ты сама прекрасно знаешь, что Дадли пустил слух, будто его жена умирает от опухоли, а это на поверку оказалось ложью!

– Да, чтобы убить ее и не попасть под подозрение! – подхватила Елизавета. Нанетта одарила ее предупреждающим взглядом, едва заметно кивнув в сторону детей.

– Довольно об этом, – резко подвела она черту. – Что бы ни говорил и ни делал Дадли, королева тут ни при чем, поверьте. Возможно, он ей и приятен, и она хочет, чтобы он находился при ней, но предположить, что она поможет ему убить жену, чтобы выйти за него – это вздор! В моем доме не место для подобных разговоров – и хватит об этом. Помните, вы говорите о дочери короля Генриха!

– Да, а также о дочери твоей подруги, королевы Анны, – прибавил Джэн. – А правда, что ты носила ее во младенчестве на руках, мама?

Нанетта невольно улыбнулась.

– Правда, медвежонок, я рассказывала тебе об этом раз сто, не меньше – если хочешь сменить тему, выдумай что-нибудь более тонкое. Но на сей раз я охотно воспользуюсь поводом. Мэри, ты слышала – Джэн хочет сшить для тебя меховые рукавички из шкурок кроликов? Тебе было бы приятно?

После обеда Мэри играла на клавесине, а все хором распевали гимны – и вот в самый разгар этого милого времяпрепровождения появился Джеймс. Он стоял в дверях, словно человек, внезапно разбуженный после долгого сна и не понимающий вполне, где находится. Он был худ, словно тростинка, очень ссутулился и походил на привидение. Его волосы совсем побелели, лицо приобрело зеленоватый оттенок, и, несмотря на то, что в доме было прохладно, лоснилось от испарины. Елизавету, не видевшую его долгое время, потрясло, насколько болезненно он выглядит.

– Господь с тобой, кузен Джеймс! – проговорила Елизавета, вставая и делая реверанс вместе с остальными. – Надеюсь, ты здоров...

Джеймс глядел на нее, словно не узнавая, а затем с трудом произнес:

– Мне холодно. Пришел посмотреть, нет ли в очаге огня.

– В августе? – помимо воли вырвалось у Нанетты. Увидев, как он плох, она кинулась к нему: – Что с тобой, муж? У тебя лихорадка? – она протянула руку, чтобы коснуться его лба, но он резко отпрянул.