О всех созданиях – прекрасных и удивительных - Хэрриот Джеймс - Страница 71

Я убрал термометр в футляр, а футляр сунул в карман.

– Ну, мистер Кларк, – сказал я медленно, – такого я никогда не видел! Все еще в себя прийти не могу.

– Куры петухом запели, одно слово, – согласился фермер и перевел широко открытые глаза на ворота. В них въезжала такая знакомая колесница смерти – фургон Джеффа Мэллока.

Когда живодер заглянул в телятник, на его лице не отразилось ничего. Правда, было трудно вообразить, чтобы какая-то тень могла омрачить эти розовые щеки, эти мирные глаза, однако мне почудилось, что клубы дыма из его трубки начали вылетать чуть быстрее. На самой трубке со вчерашнего дня появились новые фестоны – мне показалось, что я узнаю волокна печени.

Наглядевшись, он повернулся и зашагал к своему фургону с интересом поглядывая по сторонам, а затем уставился на темные тучи, громоздящиеся над западным горизонтом.

– А к вечеру дождь будет, Уилли, – сообщил он.

Хотя тогда мне это было невдомек, но я присутствовал при начале великого переворота в области лекарственной медицины, подлинной революции, которой вскоре предстояло смести в небытие недавние панацеи. Еще немного – и ряды причудливых флаконов с резными пробками и латинскими надписями исчезнут с аптечных полок, а названия, столь дорогие сердцу многих и многих поколений, – эфир, нашатырь, настойка камфары – навеки канут в Лету.

Это было только начало, а за углом уже дожидалось новое волшебное средство – пенициллин и прочие антибиотики. Наконец-то, у нас появилось, с чем работать, наконец—то, мы могли применять лекарства, зная, что они подействуют!

По всей стране, по всему миру ветеринары в эти дни наблюдали первые ошеломительные результаты, переживая то же, что и я в тот день. Одни с коровами, другие с собаками и кошками, третьи с дорогими скаковыми лошадьми, с овцами, свиньями. И в самой разной, обстановке. Но со мной это произошло в старом вагоне, приспособленном под телятник, среди ржавеющего железного хлама на ферме Уилли Кларка.

Разумеется, продлилось это недолго – то есть сотворение чудес. То, чему я стал свидетелем в этом телятнике было воздействием совершенно нового агента на ничем не защищенную популяцию бактерий. Дальше пошло иначе. Со временем микроорганизмы приобрели резистентность, и пришлось создавать новые, более действенные сульфаниламиды и антибиотики. Так что битва продолжается. Мы получаем хорошие результаты, но волшебных исцелений не совершаем, и мне очень повезло, что я принадлежу к поколению, которое видело самое начало, когда одно чудо следовало за другим.

Эти телята выздоровели мгновенно и окончательно – у меня и теперь становится тепло на душе, когда я о них вспоминаю. Уилли, конечно, ликовал, и даже Джефф Мэллок по-своему отдал случившемуся дань восторга. Отъезжая, он крикнул нам:

– Значит, в этих синеньких таблетках большая сила имеется! На тебе – загнивание легких излечили!

37

Практика в Дарроуби давала мне одно неоценимое преимущество. Лечил я, главным образом, скот, что не мешало мне питать горячую страсть к собакам и кошкам. И, проводя большую часть времени среди йоркширских просторов, я знал, что в городе меня ждет пленительный мир домашних любимцев.

Заниматься кем-нибудь из них мне приходилось каждый день, и это вносило в мою жизнь не только разнообразие, но и особый интерес, опиравшийся на чувства, а не на финансовые соображения, причем удовлетворять его я мог не торопясь и со вкусом. Вероятно, непрерывная интенсивная работа с мелкими животными может превратиться в подобие сосисочной машины, в бесконечный конвейер мохнатых тел, в которые втыкаешь и втыкаешь иглы. Но в Дарроуби каждый маленький пациент становился нашим знакомым.

Проезжая по городу, я без труда их узнавал: вон джонсоновский Буян выходит с хозяйкой из скобяной лавки – от экземы ушной раковины и помину не осталось, а уокеровский Рыжик, чья лапа отлично срослась, весело покачивается на угольной повозке своего хозяина, и, конечно, бриггсовский Рой отправился один прогуляться по рыночной площади в поисках приключений, так что не миновать снова его зашивать, как тогда, когда он напоролся на колючую проволоку. Я извлекал массу удовольствия, вспоминая их недуги и размышляя об особенностях их натуры. Ведь каждый был личностью и проявлял ее по-своему.

Например, в своем отношении ко мне во время и после лечения. Собаки и кошки, как правило, не проникались ко мне неприязнью, хотя я и подвергал их всяким неприятным процедурам.

Но были и исключения, как, например, Магнус, карликовая такса в «Гуртовщиках».

Памятуя о нем, я перегнулся через стойку и – сказал шепотом:

– Пинту светлого, Дэнни, будьте так любезны.

Буфетчик ухмыльнулся.

– Сию минуту, мистер Хэрриот.

Он нажал на рычаг, и пиво с тихим шипением наполнило кружку. Глядя на пышную шапку пены, я еле слышно заметил:

– Какая прелесть!

– Прелесть? Да это такая красотища, что просто грех ею торговать! – Дэнни с нежным сожалением оглядел кружку.

Я засмеялся, но пианиссимо.

– Тем любезнее, что вы уделили мне капельку. – Сделав глубокий глоток, я обернутся к старику Фэрберну, который по обыкновению примостился у дальнего конца стойки, держа в руке собственную, расписанную цветочками кружку. – Прекрасная погода стоит, мистер Фэрберн, – прожурчал я вполголоса.

Старик прижал ладонь к уху.

– Что вы сказали?

– Погода стоит такая теплая, солнечная! – Мой голос шелестел, как легкий ветерок в камышах.

И тут меня с силой хлопнули по спине.

– Да что это с вами, Джим? Ларингит?

Я обернулся и узрел лысую голову доктора Аллинсона, моего врача и друга.

– А, Гарри! – вскричал я. – Рад вас видеть! – И в ужасе прижал ладонь к губам.

Но было уже поздно. Из кабинета управляющего донеслось гневное тявканье. Громкое, пронзительное – и нескончаемое.

– Ах, черт, не остерегся, – уныло буркнул я. – Опять Магнус завелся.

– Магнус? О чем вы говорите?

– Ну, это долгая история. – Я поднес кружку к губам под аккомпанемент визгливого лая из кабинета. Тихий уют зала был безнадежно нарушен, и я увидел, что завсегдатаи ерзают и поглядывают на дверь.

Неужели эта собаченция так и будет помнить? Ведь столько времени прошло с того рокового дня, когда мистер Бекуит, новый молодой управляющий «Гуртовщиков», привел Магнуса в приемную! Вид у него был испуганный.

– Будьте с ним поосторожнее, мистер Хэрриот.

– В каком смысле?

– Поостерегитесь. Он ужасно злобный.

Я поглядел на гладенькое длинное тельце. Просто коричневая полоска на столе. И веса в нем никак не больше шести фунтов. Я невольно засмеялся.

– Злобный? При его то росте?

– Не обольщайтесь! – Мистер Бекуит предостерегающе поднял палец. – В Брадфорде, когда я был управляющим «Белого Лебедя», я повел его к ветеринару, и он чуть не насквозь прокусил бедняге палец.

– Неужели?

– Еще как! До самой кости. В жизни не слыхивал таких выражений, но я на него не в претензии. Все вокруг кровью так и забрызгало. Без меня он палец и перебинтовать бы толком не сумел.

– Гм-м…

Хорошо, когда тебя предупреждают о характере собаки до того, как она тебя куснет, а не после.

– Но что он собирался с ним сделать? Что-то очень болезненное?

– Да нет. Я привел его когти подстричь.

– Только-то? А сейчас с ним что?

– То же самое.

– Право же, мистер Бекуит, я полагаю, мы сумеем подстричь ему когти без кровопролития! Будь он догом или немецкой овчаркой, еще куда ни шло, но с карликовой таксой, думаю, мы с вами как-нибудь уж справимся.

Управляющий замотал головой.

– Меня, ради бога, в это не впутывайте. Извините, но я предпочел бы его не держать. Вы уж, пожалуйста, сами…

– Но почему?

– Видите ли, он мне этого не простит. Характерец у него – ой-ой-ой!

Я потер подбородок.

– Но если с ним так трудно сладить, а держать его вы отказываетесь, мне-то как быть?

– Не знаю… А одурманить его чем-нибудь нельзя? Оглушить?