О всех созданиях – прекрасных и удивительных - Хэрриот Джеймс - Страница 46

Гранвилл не успевал тыкать трубкой:

– Удаление яичников, энтеротомия, гематома ушной раковины, заворот век. – Внезапно он нагнулся, всунул палец в ячейку сетки и умильно прожурчал. – Ну-ка, Джордж! Ну-ка, маленький, пойди сюда! Да не бойся, дурачок, это же дядюшка Гранвилл, а не кто-нибудь чужой!

Маленький уэст-хайлендер с ногой в гипсе подковылял к сетке, и мой коллега почесал ему нос.

– Это Джордж Уиллс-Фентам, – добавил он в пояснение. – Радость и гордость вдовствующей леди Уиллс-Фентам. Отвратный сложный перелом, но все обошлось благополучно. Он застенчив, наш Джордж, но милый малыш, если узнать его покороче, верно старина? – Он продолжал почесывать косматую мордочку, и даже в смутном свете было видно, как бешено виляет короткий белый хвост.

В самой последней послеоперационной кабинке лежала Моди – крохотный дрожащий комочек. Дрожь означала, что она приходит в себя после наркоза. Я открыл дверцу и протянул к ней руку. Головы поднять она еще не могла, но посмотрела на меня, а когда я легонько погладил ее по боку, рот у нее раскрылся в тихом хрипловатом «мяу». И у меня потеплело на сердце: у нее вновь была нормальная нижняя челюсть! Она могла открыть ее и закрыть, а жуткая мешанина кровавых лохмотьев и обломков кости ушла в область дурных снов.

– Замечательно, Гранвилл! – прошептал я. – Просто поразительно!

Великолепная трубка благодушно извергла клуб дыма.

– Да, неплохо, а малыш? Недельки две на жидкой пище и будет себе жить-поживать, как ни в чем не бывало. Никаких осложнений не предвидится.

Я выпрямился.

– Чудесно. Мне не терпится поскорее обрадовать полковника Бозуорта. Могу я отвезти ее сегодня же?

– Нет, Джим, не торопитесь так. Денька два я еще за ней посмотрю. А потом пусть сам полковник ее и заберет.

На следующий день Гранвилл позвонил: все идет как следует, и Моди уже начинает понемножку лакать молоко.

23

Каждому профессиональному визиту предшествует вызов, звонок клиента, и бывают они самые разные.

– Говорит Джо Бентли, – объявил человек на пороге.

Странный способ здороваться. Кулак же, который Джо держал у подбородка, только подчеркнул эту странность.

– Алле! Алле! – продолжал он, глядя в пространство перед собой пустым взглядом. И все стало ясно. В кулаке была зажата воображаемая телефонная трубка. Джо пытался дозвониться ветеринару, и, если учесть плескавшиеся в его желудке неисчислимые пинты пива, получалось это у него не так уж плохо.

В базарные дни пивные были открыты с десяти часов до пяти, а Джо принадлежал к почти исчезнувшей породе питухов, которые при всяком удобном случае старались нализаться до бесчувствия. Нынешние фермеры пропускают в базарный день кружечку-другую, но былые бесшабашные возлияния теперь редкость.

В Дарроуби и тогда круг заядлых любителей пива был не так уж велик и объединял он больше людей пожилых. Вот они-то порой и вваливались в приемную, чтобы заплатить по счету, гордо, но безмолвно тыча перед собой чековой книжкой. Некоторые все еще приезжали в город на тележке, и старинное присловье, что лошадь сама довезет, иллюстрировалось на их примере каждый базарный день. Один такой старикан отказывался расстаться с дряхлой машиной, чуть ли не ровесницей века, только потому, что она трогалась с места даже тогда, когда он, кое-как водворившись на переднем сиденье, по ошибке ставил прямую передачу. Как бы еще сумел он вернуться домой? А иные и вообще в базарный день туда не возвращались, всю ночь до зари веселясь и играя в карты.

Я смотрел на покачивающуюся фигуру Джо Бентли и прикидывал, какая программа намечена у него на этот вечер. А он зажмурил глаза, поднес кулак к самым губам и снова заговорил:

– Алле? Это кто?

– У телефона Хэрриот, – ответил я. Джо ведь вовсе не валял дурака, а просто в голове у него желаемое немножко путалось с действительным. Почему бы и не подыграть ему? – Как поживаете, мистер Бентли?

– А ничего, спасибо, – ответил Джо с некоторой торжественностью, все также жмурясь. – А вы как здравствуете?

– Спасибо, хорошо. Так чем могу служить?

Видимо, этот вопрос поставил его в тупик. Во всяком случае, он несколько секунд молчал, чуть приоткрыв глаза и что то сосредоточенно разглядывая за моим левым плечом. Затем как будто пришел к окончательному выводу, снова зажмурился, кашлянул и продолжал:

– Вы бы не заехали? Корову бы малость почистить?

– Прямо сейчас?

Джо погрузился в серьезные размышления, пожевывал губами, почесывал свободной рукой ухо и, наконец, изрек.

– Чего уж… И до утра подождет. Всего вам хорошего и позвольте вас поблагодарить.

Он с величайшим тщанием повесил призрачную трубку, повернулся и с большим достоинством спустился с крыльца. Он шел, почти не пошатываясь, и какая-то целеустремленность в его движениях подсказала мне, что он возвращается в «Рыжего медведя». Я было испугался, что он свалится перед дверью скобяной лавки Джонсона, но к тому времени, когда он свернул за угол, за которым лежала рыночная площадь, походка его стала совсем твердой, и я перестал за него опасаться.

И я помню, как мистер Биггинс стоял у стола в нашей приемной, глубоко засунув руки в карманы и упрямо выставив подбородок.

– У меня корова чего-то кряхтит.

– Что же, надо будет ее посмотреть. – Я взял ручку, чтобы записать вызов.

Он переступил с ноги на ногу.

– Уж не знаю. Может, ничего с ней такого нет.

– Ну, как скажете…

– Э, нет! – возразил он. – Это как вы скажете, вы же ветеринар-то.

– Но как я могу сделать заключение? Я ведь ее не видел. Лучше я к вам заеду.

– Так-то оно так, да только накладно выходит. Вы же по десять шиллингов берете за одно погляденье. А потом только знай денежки выкладывай, и лекарства там, и то и се.

– Да, конечно, мистер Биггинс, я понимаю. Так, может быть, дать вам что-нибудь для нее? Коробку порошков от желудка?

– А почем вы знаете, что у нее с желудком неладно?

– Ну, собственно говоря…

– Может, какая другая хворь.

– Совершенно справедливо, но…

– Корова-то – лучше не бывает, – заявил он воинственно. – Я за нее на ярмарке в Скарберне пятьдесят фунтов отвалил.

– Да, корова, наверное, прекрасная. А потому, мне кажется, ее тем более необходимо осмотреть. Я мог бы приехать к вам во второй половине дня.

Наступило долгое молчание.

– Оно так. Да только вы, небось, и опять приехать захотите? Завтра, а то еще и послезавтра. Не успеешь оглянуться, а счет до небес вырастет.

– Мне очень жаль, мистер Биггинс, но теперь все очень дорого.

– Это верно! – Он энергично закивал. – Пожалуй, дешевше будет просто отдать вам корову и дело с концом!

– Ну, зачем же так… Но я вас понимаю.

Я задумался.

– Может быть, дать вам не только желудочных порошков, но и жаропонижающую микстуру? На всякий случай.

Он долго смотрел на меня ничего не выражающим взглядом.

– Так вы же все равно точно знать не будете, а?

– Ну, разумеется, не совсем…

– Может, в ней проволока сидит.

– Не исключено.

– Тогда чего же ей в глотку лекарства лить? Толку-то никакого не будет!

– Вы совершенно правы. Никакого.

– Коровы-то я терять не хочу, вот вам и весь сказ! – разъярился он. – Эдак и совсем разориться недолго!

– Я прекрасно это понимаю, мистер Биггинс. Потому-то я и полагаю, что ее необходимо осмотреть. Если помните, я с этого и начал.

Ответил он не сразу. Напряженный взгляд и легкий тик в щеке выдавали, какая в нем бушует внутренняя борьба. В конце концов он просипел:

– Может и так… только… э… до утра погодить нельзя? Вдруг да у нее само собой пройдет?

– Прекрасно! – Я даже улыбнулся от облегчения. – Утром сразу же посмотрите, как она, и, если ей не станет получше, позвоните мне до девяти.

От моих слов он еще больше потемнел.

– А коли она до утра не протянет?

– Да, конечно, некоторый риск существует.