И все они – создания природы - Хэрриот Джеймс - Страница 5

А про себя решил, что не такой уж я и шарлатан: вреда от витаминов ей во всяком случае не будет.

Мистер Кобб приободрился.

– Расчудесно! Очень вы меня успокоили. – Он проследовал впереди меня в роскошно обставленную гостиную и зигзагами направился к домашнему бару. – Выпьете на дорожку?

– Нет, спасибо, – ответил я. – Лучше не стоит.

– Ну, а я капелюшечку выпью. Надо нервишки в порядок привести, а то уж очень я расстроился. Он плеснул в стопку порядочную порцию виски и кивнул мне на кресло.

У меня перед глазами маячила постель, но все-таки я сел и смотрел, как он прихлебывает свое виски. Мало-помалу я узнал, что он букмекер, но удалился от дел и месяц назад переехал в Дарроуби из Уэст-Райдинга. Только скачки у него все равно в крови, и он посещает на севере Англии их все, но только уже как зритель.

– Всегда такси беру и денек провожу преотлично!

Мистер Кобб весь просиял при воспоминании об этих отличных деньках. Но тут же его щеки затряслись, и лицо вновь приняло страдальческое выражение.

– Только вот собачку мою бросаю. Дома ее оставляю.

– Ерунда! – сказал я. – Ведь я вас часто вижу на лугах. Вы же с ней много гуляете?

– Ну, да. Каждый день и подолгу.

– Следовательно, живется ей очень хорошо. И выбросите из головы эти глупости.

Он осиял меня улыбкой и плеснул в стопку новую порцию виски, пальца на три.

– А вы славный парень! Дайте-ка, я вам все-таки налью одну на дорожку.

– Ну, хорошо. Только поменьше.

Пока ми пили, он совсем разомлел и смотрел на меня уже почти с обожанием.

– Джеймс Хэрриот, – произнес он заплетающимся языком. – Джим, значит?

– Ну-у, да.

– Так я вас буду звать Джимом, а вы зовите меня Хамфри.

– Ладно, Хамфри, – сказал я и допил свою стопку. – А теперь мне пора.

Проводив меня на крыльцо, он положил руку мне на плечо, и лицо его вновь посерьезнело.

– Спасибо тебе, Джим. Мертл ведь очень худо было, так я тебе ну так благодарен, что и сказать нельзя.

Только развернув машину, я сообразил, что не сумел его переубедить, и он по-прежнему считает, будто собачка была на грани смерти и я спас ей жизнь. Визит был странноватый, желудок у меня горел от виски, проглоченного в третьем часу ночи, но я решил, что Хамфри Кобб очень забавный человечек. И он мне понравился.

После этой ночи я часто встречался с ним в лугах, где он прогуливал свою собачку. Его почти сферическая фигура, казалось, подпрыгивала на траве, точно мячик, но держался он всегда спокойно и рассудительно, хотя и не переставал благодарить меня за то, что я вырвал его собачку из лап смерти.

Затем – бац! Все началось сначала. Телефон зазвонил в первом часу ночи, и в ухо мне ударили отчаянные рыдания даже прежде, чем я успел толком взять трубку.

– О-о-ох. О-о-ох! Джим, Джим, Мертл совсем худо. Ты приедешь?

– А… А что с ней на этот раз?

– Дергается.

– Дергается?

– Ну да. Смотреть страшно Джим, давай приезжай, а? Не то я не выдержу. Сил никаких нет ждать. Чума у нее, не иначе. И он разрыдался.

В голове у меня гудело.

– Чумы у нее быть не может, Хамфри. Так сразу чумой не заболевают.

– Ну, прошу тебя, Джим, – продолжал он, словно не слыша. – Будь другом, приезжай, посмотри Мертл.

– Ну, хорошо, – сказал я устало. – Через несколько минут буду.

– Ты настоящий друг, Джим, настоящий… – Голос смолк, потому что я повесил трубку.

Одевался я в обычном темпе, не паникуя, как прежде. Видимо, что-то в том же роде. Но почему снова за полночь? По пути в Седр-Хаус я уже не сомневался, что тревога опять окажется ложной. И все-таки, как знать?

На крыльце меня опять обдала невидимая волна алкогольных паров. По пути в кухню Хамфри, стеная и причитая, раза два повисал на мне, чтобы удержаться на ногах. Он указал пальцем на корзину в углу.

– Она там, – объявил он, утирая глаза. – Я только вернулся из Рипона – и на тебе!

– Со скачек, э?

– Угу. На лошадей ставил, виски пил, а бедная моя собачка тут без меня помирала. Последняя я тварь, Джим, самая последняя!

– Чушь, Хамфри. Я вам уже говорил. От того, что вы на день уедете, ей никакого вреда быть не может. Потом вы сказали, что она дергается, но я что-то не замечаю…

– Ага, она сейчас не дергается. А вот когда я только вошел, задняя нога у нее ну просто ходуном ходуна. Вот так. – И он подергал кистью.

Я беззвучно застонал.

– Может быть, она просто чесалась или муху отгоняла.

– Ну уж нет. Ей же больно. Да ты только погляди на ее глазищи.

Я его вполне понимал. Глаза Мертл были двумя озерами глубоких чувств, и в них без труда читался кроткий упрек.

Стиснув зубы, я ее осмотрел, заранее зная, что не найду ничего ненормального. Но втолковать это толстячку мне не удалось.

– Ну, дай ей еще одну чудотворную таблеточку, – взмолился он. – В тот раз ей мигом полегчало.

Спорить с ним у меня не было сил, и Мертл снова навитаминилась.

С огромным облегчением Хамфри неверным шагом направился в гостиную к заветной бутылке.

– После таких переживаний не грех немножко взбодриться, – сказал он. – Выпей рюмочку, Джим, не артачься, а?

Следующие несколько месяцев эта сцена повторялась вновь и вновь – всегда после скачек и всегда между полуночью и часом. У меня было достаточно возможностей проанализировать ситуацию, и вывод просто напрашивался.

Большую часть времени Хамфри оставался в меру заботливым владельцем собаки, но под влиянием алкоголя привязанность к Мертл преображалась в сентиментальное обожание и ощущение вины перед ней. Я покорно приезжал по его вызовам, понимая, как его потрясет мой отказ. Лечил я Хамфри, а не Мертл.

Меня забавляло упрямство, с каким он отмахивался от любых моих уверений, что приезжал я совершенно зря. Он был глубоко убежден, что его любимица осталась в живых только благодаря волшебной таблетке.

Нет-нет, я вовсе не отвергаю возможность, что Мертл действительно обращала на него свои томные очи с горьким упреком. Собаки вполне способны чувствовать и выражать неодобрение. Моего Сэма я брал с собой почти повсюду, но если иногда оставлял его дома, чтобы свозить Хелен в кино, он забирался под кровать, долго там дулся, а вылезши, еще час старательно нас не замечал.

Меня пробил холодный пот, когда Хамфри сообщил мне о своем решении повязать Мертл. Ее беременность не сулила мне ничего хорошего.

Так оно и вышло. Толстячок то и дело впадал в пьяненькую панику, всякий раз совершенно без причин и на протяжении девяти недель через правильные промежутки времени обнаруживал у Мертл то одни, то другие, но всегда воображаемые симптомы.

Наконец, к огромному моему облегчению, Мертл произвела на свет пятерых здоровых щенков. Ну уж теперь-то я передохну! По правде говоря, я по горло был сыт полуночными звонками Хамфри. Я всегда считал себя обязанным ехать, когда мне звонили ночью, однако Хамфри довел меня до белого каления. Принципы принципами, но я чувствовал, что в одну прекрасную ночь я ему все выскажу.

Кризис наступил недели две спустя. День у меня выдался жуткий. Выпадение матки у коровы в пять утра, потом бесконечная тряска по дорогам туда-сюда практически без завтрака и обеда, а на сон грядущий – схватка с министерскими анкетами. (Я сильно подозревал, что безбожно напутал в графах.)

От своей бюрократической бездарности я всегда приходил в бессильную ярость, и когда наконец заполз под одеяло, перед моими глазами продолжали кружить эти пыточные анкеты, так что сон ко мне пришел только глубокой ночью.

Я знаю, что это глупо, но во мне живет суеверное чувство, будто судьба злорадно выжидает, когда мне особенно захочется выспаться, и тут она, похихикивая, подстраивает очередной вызов. А потому, когда у меня над ухом взорвался телефонный звонок, принял я его как должное, апатично протянул руку к трубке и увидел, что стрелки на светящемся циферблате будильника показывают четверть второго.

Алло! – пробурчал я.

О-о… о-о… о-о-о-х! – Знакомое, знакомое вступление!