Расколотая цивилизация - Иноземцев Владислав Леонидович - Страница 16

-----------------------------

[169] - Nicholson W. Microeconomic Theory: Basic Principles and Extensions. Fort Worth (Tx.), 1995. P. 286.

[170] - См.: Poster M. The Mode of Information. Poststructuralism and Social Context. Cambridge, 1996. P. 73.

[171] - Nicholson W. Microeconomic Theory: Basic Principles and Extensions. P. 286.

[172] - Machiup F. Knowledge: Its Creation, Distribution, and Economic Significance. Vol. 3. P. 163.

[173] - Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. P. 118.

[174] - См.: Gay M.K. The New Information Revolution. A Reference Handbook. Santa Barbara (Ca.)- 0xford, 1996. P. 82.

[175] - RoosJ., Roos G., Dragonetti N.C., Edvinsson L. Intellectual Capital. P. 16.

-------------------------------

Здесь мы подходим к вопросам модификации человеческих потребностей и подрыва стоимостных отношений со стороны потребителя. Важнейшим условием адекватного понимания общественных процессов становится сегодня анализ субъективных мотивов и целей человека, его социальных и психологических характеристик. Относя свои основные потребности и желания за пределы массового материального потребления, человек впервые в истории конституирует их именно как свои потребности, как свои желания, не идентичные потребностям и желаниям других людей не только количественно, но и качественно. На уровне материального производства результатом этого становится быстрое развитие сферы "позиционной экономики (positional economy)", в рамках которой "граница потребностей остается открытой, [и] позиционное соперничество вследствие этого в значительной степени сводится... к показателям сравнительного превосходства"[176], и где производятся единичные и индивидуализированные продукты, в максимальной мере соответствующие индивидуальности потребителя. Уже сегодня можно наблюдать быстрое снижение субъективной ценности продуктов массового производства, делающее затруднительным определение стоимости как объективной категории. Столетиями индивидуальные потребности в материальных благах, сталкиваясь с ограниченностью их предложения, создавали и поддерживали состояние рыночного равновесия. Теперь же потребности нового типа, формирующиеся на основе стремления личности к самореализации, не могут быть усреднены таким образом, чтобы во взаимодействии с усредненными издержками определять пропорции обмена. Более того, люди, ориентированные на развитие своей личности и своих способностей, могут считать полезными для себя действия, не преследующие материальной выгоды и не согласующиеся с принципами "экономического человека". Таким образом, с переходом к постэкономическому обществу индивидуальные полезности проявляются per se, а не посредством трансформации в объективные стоимостные оценки.

Данный процесс не сталкивается сегодня со значимыми контртенденциями, так как вызывается к жизни фактически любым движением на пути хозяйственного прогресса. С одной стороны, открывающаяся возможность безграничного увеличения объемов производства без пропорционального роста затрат труда и ресурсов делает малозначимой квантификацию издержек; ключевая роль в определении стоимостных пропорций принадлежит теперь полезностным факторам[177] . При этом современная экономическая

-------------------------------

[176] - Hirsch F. Social Limits to Growth. Revised ed. L., 1995. P. 66.

[177] - Подробнее см.: Masuda Y. The Information Society as Post-Industrial Society. P. 72-74.

-------------------------------

наука, "основанная на концепции редкости... где стоимость соотносит редкость с полезностью[178] , не дает ответа на вопрос о стоимостной оценке нелимитированньгх благ. Попытки определить цену информации, связывая ее с ценами товаров, производство которых основано на использовании этой информации, все чаще приводят к выводу, что их исчислимость мало что дает для понимания цены и стоимости самой информации[179] . Как отмечает Дж.Физер, "мы можем подсчитать расходы на обработку информации, исходя из времени, потраченного на ее получение и поиски; расходы эти, как правило, складываются из оплаты труда занятых этим делом работников и стоимости использованных ими расходных материалов и оборудования; но ни один из этих показателей не отражает стоимости -- если таковая есть -- самой информации"[180] . С другой стороны, и в сфере позиционной экономики, где "товары, услуги, работы, должности и другие социальные отношения во всех их аспектах редки в каком-либо абсолютном или социально обусловленном смысле"[181] , роль полезностных оценок оказывается доминирующей, так как "чем более редок какой-либо предмет, тем более его стоимость будет определяться его полезностью"[182] . Таким образом, когда издержки по созданию того или иного товара перестают быть значимым фактором, способным ограничить масштабы его производства, а их место занимает искусственно создаваемая и поддерживаемая редкость благ, главная роль в определении стоимости продукта закрепляется за его полезностными оценками. Деятельность же, создающая вещные и нематериальные блага, служащие самосовершенствованию личности, не производит продукты как такие потребительные стоимости (use-values), иной стороной которых неизбежно выступает меновая стоимость (exchange-value); в конечном счете это и не является целью такой деятельности.[183]

Современная социология пришла к выводу, что новое содержание полезности заключено не столько в универсальной потребительной стоимости продукта, сколько в его высокоиндивидуализированной символической ценности (sign-value). Таким образом, впервые в истории особое значение приобретает не столько возможность воспользоваться благом, его доступность, сколько само желание использовать его[184] . В результате общество "[не толь

-----------------------------------

[178] - Mulgan G.J. Communication and Control. P. 174.

[179] - См.: Drucker P.F. Managing in a Time of Great Change. Oxford, 1997. P. 234.

[180] - Feather J. The Information Society. P. 117.

[181] - Hirsch F. Social Limits to Growth. P. 27.

[182] - Ashworth W. The Economy of Nature. Rethinking the Connections Between Ecology and Economics. Boston-N.Y., 1995. P. 105.

[183] - См.: Best S., Kellner D. The Post-Modem Turn. N.Y. L., 1997. P. 99.

[184] - См.: Ashworth W. The Economy of Nature. P. 98; см. также: Daly H.E. Steady-State Economics, 2nd ed. L., 1992. P. 41.

-------------------------------------

ко] способствует потреблению благ в большей мере как "символических ценностей ", чем как потребительных стоимостей"[185] , но и изменяет сам характер потребления, которое Ж. Бод-рийяр называет consumation в противоположность традиционному французскому consommation[186] . Говоря о "символических ценностях (symbolic values)"[187] , исследователи справедливо отмечают их явную несравнимость друг с другом[188] и обращают внимание на утрату возможности "исчисления стоимости подобных объектов в квалифицируемых единицах цены или общей полезности"[189] .

Хотя феномен символической ценности и рассматривается как одна из форм проявления полезности, следующая за потребительной стоимостью, он подразумевается как более сущностным, так и более глобальным. В этой связи нельзя не отметить ни мнения М.Фуко, связывающего одно из условий возникновения символической ценности с тем, что во все времена "богатство представляет собой систему знаков, которые созданы, приумножены и модифицированы человеком"[190] , ни позиции Ж.Бодрийяра, прямо противопоставляющего символическую ценность не только потребительной, но и меновой стоимости[191] .

В условиях, когда основным мотивом деятельности оказывается самосовершенствование, а ее непосредственным результатом -- характеристики личности, объектом потребления и обмена становится система знаков, и период становления таких условий может уверенно рассматриваться как объективный предел экономической эпохи. Ценость продукта воплощает в себе теперь не столько потенциальную возможность возмездного обмена, сколько результат интерперсонального взаимодействия между людьми. Специалисты, исследовавшие процессы становления экономического общества, назвали подобное явление дарообменом[192] ; сегод