Француз - Хэнд Элизабет - Страница 28

– Значит, убийца думает, что он безгрешен, что он и есть тот самый праведник,

– Именно!

Блетчер отвернулся к окну, незаметно меняя маску "хорошего полицейского" на личину адвоката. Адвоката дьявола.

– И кто эта благородная дама, и почему она оскорблена?

Фрэнк наградил его едва заметной улыбкой: в точку!

– Убийца находится в состоянии внутреннего конфликта с самим собой из-за своих, м-м, особых сексуальных наклонностей. Он чувствует себя виноватым, возможно, перед своей матерью. Она и есть "благородная дама". В попытке почувствовать себя "нормальным" мужчиной он ходит на стриптиз, пытаясь ощутить хоть что-то по отношению к женщинам – влечение, любовь, дружескую привязанность. Но единственное, что он чувствует – это гнев. Вдобавок случается непредвиденное – каким-то образом он узнает о том, что женщина, которую он выбрал, желая стать нормальным, тоже больна. Больна СПИДом. Вполне возможно, что в тот вечер он подвез ее до дома и напросился в гости. Там и произошел роковой разговор, во время которого Пандемия призналась в своем недуге. Француз впал в состояние аффекта. Он и сейчас испытывает гнев. Гнев, который щедро питает его расстроенную психику. Психика, в свою очередь, разрушает и искажает чувство реальности. Он видит настолько страшные картины, что его сознание не в силах справиться с кошмаром. Единственное, что он способен сейчас делать – это убивать. Убивать грешников, чтобы очистить город от скверны. И этим отсрочить Апокалипсис.

Камм тихо спросил:

– А кто, по-вашему, входит в группу риска?

– Прежде всего, гомосексуалисты и больные СПИДом.

Гибелхауз опять презрительно фыркнул:

– Гениально! Гнев настолько искажает его мировосприятие, что убийца не забывает приплести сюда какого-то чокнутого поэта? Да еще французского! Давайте придадим этим преступлениям интеллектуальный изыск, давайте будем цитировать Библию, Нострадамуса и прочих, спорить о судьбах Вселенной. А он тем временем будет продолжать убивать!

М-да, глупость и косность мышления – это неизлечимо, это навсегда. С этим невозможно бороться, только потеряешь время и силы. Но Фрэнк все же попытался:

– Убийца видит мир иначе, чем все остальные.

Повисла долгая пауза. Прервать ее рискнул Блетчер:

– И как он видит его?

Несколько секунд детектив глядел Фрэнку прямо в глаза, мысленно упрашивая того поделиться правдой, рассказать, что же он видел на самом деле.

Фрэнк также мысленно ответил отказом. Есть вещи, которые невозможно предать огласке. Тем более широкой.

Кабинет тем временем взорвался возбужденными голосами. Детективы, словно первоклашки, ерзали на стульях, перебрасываясь замечаниями и репликами.

– Мистер Блэк, скажите, как он видит его?

– Иначе.

– Подождите минуточку, – горячо запротестовал Гибелхауз. – Я не понимаю. Сначала вы говорите, что этот парень злится на женщин, что ему нравятся мальчики. Затем он убивает этого Джона Доу, которого мы нашли обгоревшим в лесу. Что же получается? Что, черт возьми, это за маньяк? Да и маньяк ли?

– Он в большом замешательстве. Гибелхауз фыркнул:

– Без сомнения.

– Он исполняет пророчество. Им движет стремление "отметить" страшную чуму, которое, с одной стороны, смешивается с его собственными темными желаниями, а с другой – оправдывает оскорбление, наносимое матери. Именно потому он скрестил руки на груди убитой женщины. Из некоего извращенного уважения к ней.

Гибелхауз при молчаливой поддержке присутствующих вновь подал реплику:

– Меня эта версия не устраивает. Сидевший рядом Камм нехотя кивнул:

– Звучит неплохо, но и меня это не устраивает. Нет доказательств. Никаких. А ваши рассуждения о возможных мотивах – всего лишь домыслы.

– Между прочим, те волосы, которые мы нашли на теле убитой женщины, принадлежали чернокожему мужчине, – вмешался в разговор Блетчер.

Впервые Фрэнк повысил голос:

– Известен всего один случай, когда серийным убийцей оказался чернокожий мужчина. Статистика… Изучайте статистику, она может пролить свет на многие загадки.

– Статистика! Так давайте просто сбросим важную улику со счетов, – начал было Гибелхауз.

Но Фрэнк перебил:

– То, что эти волосы – с головы убийцы, тоже пока не подтверждено. Они могли быть подброшены, могли попасть на тело до убийства, могли остаться в мешке, в котором хранилось тело. Я и раньше сталкивался с подобными случаями.

Гибелхауз насмешливо крякнул, а затем обратился к Блетчеру:

– Послушай, Боб. У нас тут не ФБР. У нас ограниченные ресурсы. Если мы пойдем по ложному следу, то это приведет к новым жертвам. Не думаю, что у нас есть возможность впустую тратить время. Что скажешь?

Блетчер молча оценивал происходящее. Он разглядывал лица своих подчиненных, в которых читалось оцепенение, раздражение, а порой и совершенно откровенная скука. Видел кошмарное зернистое лицо на экране, возвещавшее реки крови и искупление грехов. И Фрэнка Блэка, стоявшего на фоне всего этого безобразия, – подтянутую фигуру, открытое, но непреклонное выражение лица, и пульт управления, словно клинок, зажатый в его руке.

Иногда очень трудно сделать выбор. И никто не знает, окажется ли твое решение верным. Счастливчики те, у кого хорошо развита интуиция. В пятидесяти процентах случаев она дает нужный результат. Но только в пятидесяти. Остальное – воля случая. Старший детектив медлил, не желая признаться себе, что он ждет, когда Фрэнк сам выступит в свою защиту и предложит какое-нибудь другое, более обстоятельное объяснение убийств. Более реальное. Хотя что может быть реальнее преступления! Конечно, слова сумасшедшего, возвещающего о дне страшного суда, выглядят так, как и должны, – полным бредом. А Фрэнк – идиотом. Скажи им, Фрэнк, скажи мне – что я должен сейчас ответить подчиненным, как мне закончить разговор?!

Но Фрэнк молчал и спокойно разглядывал остальных детективов. Копы с интересом просчитывали образовавшуюся комбинацию: Гибелхауз – Блэк – Блетчер Делайте ваши ставки, господа! Нет, ставок не будет. Это не игра в рулетку или тотализатор, человеческая жизнь и смерть – вне игры. По крайней мере, здесь.

Наконец Фрэнк тоже взглянул на старшего детектива. Твой ход, Боб!

Блетчер еще помедлил, а затем произнес:

– Нет… – постарался вложить в слово весь свой авторитет, приобретенный за восемнадцать лет службы в полиции. – Нет. Мне очень жаль, Фрэнк. Но я солидарен с парнями.

Выбор сделан. Граница проведена: по одну сторону Блетчер, Гибелхауз и все остальные, а по другую – незваный гость.

Фрэнк молча развернулся, достал кассету из видеомагнитофона и протянул ее Блетчеру.

– На нет и суда нет. Всего хорошего. Мне нужно возвращаться домой, к семье, – сказал он.

И вышел.

ГЛАВА 17

Счастье – в незнании, в знании – горе. Однако случается и наоборот. Кэтрин поднесла чашку ко рту, но, передумав, отставила ее в сторону. От утреннего разговора с Фрэнком остался неприятный привкус, который кофе перебить не сможет. Они оба сорвались, впервые после переезда в Сиэтл. В Вашингтоне так уже бывало, они даже не разговаривали по несколько дней, но потом все всегда возвращалось на круги своя. Подруга убеждали Кэт, что все дело в возрастной разнице между ней и мужем. Фрэнк был значительно старше. Иногда она чувствовала себя рядом с ним совсем девчонкой. Юной, несмышленой. Старшей сестрой Джордан.

Нет, разница в возрасте здесь ни при чем. Любовь не ведает границ, и в этом браке Кэтрин была счастлива, почти абсолютно счастлива. Если, конечно, не считать работу Фрэнка. Муж полагал, что она испытывает неприязнь к специальной группе, в которую он входил. Это было далеко не так. На самом деле, Кэтрин ненавидела "Миллениум". Ненавидела тайно, до слез и ярости, потому что группа – единственное, что может их разлучить. И однажды это едва не произошло. Однажды она чуть не потеряла Фрэнка. Ей приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не выдать Фрэнку свои истинные чувства. Она не хотела причинять мужу боль. Ему и так доставалось.